Русь: имя, образы и смыслы

, локализующее последнее племя близ Волги. Таким образом, до своего появления в Карпатах и последующего продвижения на Балканы хорваты и сербы какое-то время обитали в Причерноморско-Волжском регионе, где и могли сложиться соответствующие фольклорные сюжеты. Интересно отметить, что польский писатель Ваповский утверждал, что «Лех, а также Чех, предки наши, славянские княжата, не из Далмации или Хорватии пришли сюда… но из русских земель, где тогда в многолюдстве заселяли обширную область между реками Волгою и Днепром…»

.

Вызывает определенное сомнение и гипотеза о том, что образ второго брата – Леха – родился лишь благодаря ошибке перевода. Данное личное имя письменно фиксируется еще до создания хроники Далимила. У западных славян Лях фигурирует в тексте 1130 г.

, а в новгородской берестяной грамоте второй половины XIII в. мы читаем: «Покланяние от Ляха к Флареви. Исправил ли еси десять гривен на Русиле»

. Здесь мы имеем не только личное имя, образованное от корня рус, но одновременно с ним и второе имя, совпадающее с именем легендарного прародителя ляхов. Хоть это и не является прямым подтверждением польского предания о трех братьях – прародителях славянских народов, все-таки весьма показательно, что оба имени встречаются в одной грамоте бытового содержания.

Несомненный интерес представляет и образ отца трех братьев – прародителей славянских народов. Полуантропоморфный-полукозлиный Пан был второстепенным божеством только в классической греческой мифологии. В посвященном ему орфическом гимне Пан неожиданно именуется «истинным Зевсом, венчанным рогами» и подчеркивается космогоническая природа данного бога:

Пана пастушьего мощного кличу – он все в этом мире —
Небо и море, бессмертный огонь и земля всецарица,
Все это – Пан, ибо все это пановы части и члены.
(…)
Это ведь ты равнину земли незыблемой сделал,
Ты оттеснил неустанного моря тяжелую влагу,
Землю вращая в волнах Океана кружением вечным,
Воздух питающий – ты, что жить позволяет живому…

Как видим, в полном соответствии со значением своего имени (буквально «все», «вселенная», «универсум») Пан здесь рисуется не только как космический Первобог, части которого образуют видимую вселенную, но и как могущественное начало, связанное со вращением Мировой оси. О том, что козлиноподобное божество обладало космогоническим значением еще в эпоху индоевропейской общности, говорит и образ ведийского Аджи Экапада (буквально «одноногий козел»), который поддерживал небо, воды, всех богов и придавал крепость обоим мирам

. Однако подобные черты были и у некоторых персонажей славянской мифологии. Древнечешская рукопись начала XIII в. Mater verborum («Мать слов») констатирует: «Триглав – тройной, имеющий три козлиные головы»

. С другой стороны, Эббон в своем Житии Оттона отмечает: «Щецин… заключает в себе три горы, из которых средняя и самая высокая посвящена верховному богу язычников Триглаву; на ней есть трехглавое изваяние, у которого глаза и уста закрыты золотой повязкой. Как объясняют жрецы идолов, главный бог имеет три головы, потому что надзирает за тремя царствами, то есть небом, землей и преисподней…»

Таким образом, и в славянской мифологии мы видим связь с козлом у божества, три головы которого символизировали его власть над тремя мирами вселенной по вертикали. На другом конце славянского мира известно сербское предание о царе Трояне, которое завершается примечательной подробностью: «У этого Трояна были козьи уши»

. Еще в одной сербской сказке этот персонаж наделяется тремя головами, причем одна из голов Трояна пожирает людей, другая – скот, третья – рыбу

. По всей видимости, к моменту записи первоначальный смысл этого образа забылся, а изначально три головы Трояна, как и Триглава, обозначали его власть над тремя мирами. Поскольку имена обоих мифологических персонажей были образованы от числительного «три» и оба они связывались с козлом, это говорит о родстве этих образов.

В связи с этим, а также Паном и его тремя сыновьями в «Великопольской хронике» необходимо еще раз обратиться к «Слову о полку Игореве», где кроме русичей несколько раз упоминается один важный и загадочный персонаж – Троян. Производные формы от его имени там встречаются четыре раза:

«О Бояне, соловию стараго времени!
Абы ты сиа плъкы ущекоталъ,
скача, славию, по мыслену древу,
летая умомъ подъ облакы,
свивая славы оба полы сего времени,
рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы[1 - В ряде изданий «Слова» в данном месте вместо точки стоит запятая. – М. С.].
П?ти было п?сне Игореви, того внуку:
«Не буря соколы занесе чрес поля широкая —
галици стады бежать к Дону Великому»

 —
«О Боян, соловей старого времени!
Вот бы ты эти походы воспел,
скача, соловей, по мысленному древу,
летая умом под облака,
свивая славу обеих половин сего времени,
рыская тропой Трояновой через поля на горы.
Так бы пришлось воспеть песнь Игорю, того внуку:
«Не буря соколов занесла через поля широкие —
стаи галок бегут к Дону великому».
Второй раз в «Слове» упоминается уже не тропа, а земля Трояна:
«Уже бо, братие, не веселая година въстала,
уже пустыни силу прикрыла.
Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука,
вступила д?вою на землю Трояню,
въсплескала лебедиными крылы
на син?мъ море у Дону;
плещучи, упуди жирня времена.
Усобица княземъ на поганыя погыбе,
рекоста бо братъ брату:
«Се мое, а то мое же»
И начяша князи про малое
«се великое» мълвити,
а сами на себ? крамолу ковати.
А погании съ вс?хъ странъ прихождаху съ поб?дами
на землю Рускую»

 —
«Уже ведь, братья, невеселое время настало,
уже пустыня войско прикрыла.
Встала обида в войсках Дажьбожа внука,
вступила девою на землю Трояню,
восплескала лебедиными крыльями
на синем море у Дона;
плескаясь, прогнала времена обилия.
Борьба князей против поганых прервалась,
ибо сказал брат брату:
«Это мое, и то мое же».
И стали князья про малое
«это великое» молвить
и сами на себя крамолу ковать.
А поганые со всех сторон приходили с победами
на землю Русскую».

Большинство исследователей «Слова» соглашаются, что по контексту всего этого фрагмента под «землей Трояна» в данном случае понимается именно Русская земля, на которую в метафорическом смысле ступает Дева-Обида, а в реальном смысле на нее благодаря княжеским усобицам производят успешные набеги половцы.

В двух других случаях Троян упоминается в связи не с географическими, а с хронологическими понятиями: «Были в?чи Трояни, минула л?та Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святьславличя»

 – «Были века Трояна, минули годы Ярослава, были и войны Олеговы, Олега Святославича». Однако еще один фрагмент показывает, что в представлении создателя «Слова» загадочные «века Трояна» не заканчиваются правлением Ярослава Мудрого, а охватывают еще и время жизни полоцкого князя Всеслава, захватившего киевский престол уже после смерти Ярослава: «На седьмомъ в?ц? Трояни връже Всеславъ жребий о д?вицю себ? любу. Тъй клюками подпръ ся о кони, и скочи къ граду Кыеву и дотчеся стружиемъ злата стола киевьскаго»

 – «На седьмом веке Трояна кинул Всеслав жребий о девице, ему милой. Он хитростью оперся на коней и скакнул к городу Киеву и коснулся древком золотого престола киевского». Как и «тропа Трояна», связанный с его именем «седьмой век» вызвал к жизни множество предположений.

В фрагменте, в котором Троян упоминается вместе с Ярославом и Олегом, многие исследователи видели следы своеобразной периодизации отечественной истории: «Разгадать, кто или что кроется за прилагательным «Троянь», чрезвычайно важно для понимания концепции истории Русской земли, выраженной автором «Слова о полку Игореве»

. Концепция эта, как отметил А.Г. Кузьмин, не только охватывала первые века русской истории, но и существовала параллельно и независимо от летописной. Особая ценность ее заключается в том, что в поэтической форме она доносит до нас обрывки доваряжской концепции происхождения Руси. Л.В. Соколова предположила, что автор «Слова о полку Игореве» указал не три периода русской истории, а три наиболее значительные ее точки: «лета Ярославля» – время расцвета Киевской Руси, войны Олега – время ее распада. «Логично допустить, что «в?чи Трояни» – это начальные времена Киевской Руси»