Пишущая машинка. Рассказы

О: Мяяяяяяясоооооооо… Мяяяясооооооооо! Еда, еда, еда…

На этом интервью пришлось ненадолго прервать, так как потребовалась помощь охраны для того, чтобы оттащить «Оно» от разорванного плеча Федора Короткого. В противном случае Федор стал бы немного короче не только по своей фамилии. А в этот вечер Иван Воскресенский получил заслуженную премию, улыбался и был искренне счастлив награде. Главное идти в правильном направлении и получать поддержку от государства, будь то изучение плотности молока касаток, влияния длины пальцев мужчин на репродуктивные свойства организма или нано-зарплат бюджетников на радостный блеск в глазах.

«Ведь там, где прежде были границы науки, там её центр».

Читательский билет

Как только стемнело, а на пороге уже Он. Стоит. Прямо на пороге. Дверь уже открыта, и он на пороге. А дверь я запирал.

Так вот.

Он на пороге с открытой книгой в руках. Читает вслух.

Тень такая длинная, до стула дотягивается. Я специально его напротив двери поставил, ждал.

Шляпа дурацкая у него сегодня, соломенная. Просвечивает, а лица не видно.

Вечно приходят и бубнят на пороге. Стоят с книжками. И этот еще…

Не хочу его слушать. Сегодня опять классика, Чехов или ещё дичь какая-то.

Стоит, бубнит. Он.

Я в таких случаях поступаю просто – чай допиваю, конфетку съедаю, а потом подхожу к таким, как Он, и кричу: «Изыди! Изыди!»

Если не помогает, то добавляю:

– Завтра же сдам все книги обратно!

И важно ухожу.

А эти тогда и исчезают. Читающие.

А если не сдаю книги, то опять приходят. С каждымразом чуть-чуть дальше за порог заступают. И вроде, как и страшно, но, бывает, так одиноко становится дома.

А так не скучно даже. Как стемнеет, так на порогестоит кто-нибудь. Бурчит, читает вслух, требует обратно слово своё печатное. Ивеселее как-то чай допивать с конфеткой.

Вот всё думаю – не буду ничего сдавать, может, комне рано или поздно зайдет. Посидим, настойку мамину достану.

И холод, что от читающих идёт, развеется под настойку-то мамину.

Как-нибудь попробую. Даже если страшно, нужно пробовать.

Утонченные тонкости

Тонкие длинные пальцы водили то взад, то вперед.

Струны на арфе двигались незаметно, изящно.

В один миг волшебство закончилось, музыка затихла. Исполнитель поклонился и исчез за кулисами.

В зал тут же пошли разговоры:

– Рынки-рынки, акции-акции, бла-бла-бла, бла-бла акции, бла-бла рынки-рынки.

На сцену вынесли стол и стул, затем вышел человек во фраке с большим ножом и сел за стол.

Зрители притихли.

Артист закатил рукав и медленно, грациозно, будто играя на скрипке, начал отрезать ножом себе руку. Капли крови сплетались в узоры невероятной красоты. Белоснежный фрак артиста превратился в полотно Джексона Поллока.

Волшебство закончилось вместе с отрезанной рукой. Артист неуверенно поклонился и, пошатываясь, исчез за кулисами.

Тишина в зале замерла на несколько секунд, а затем:

– Рынки-рынки, акции-акции, бла-бла-бла, бла-блаакции, бла-бларынки-рынки.

А на сцену уже готовился выйти очередной артист, способный съесть тридцать живых мышей, не поморщившись.

Пончик

– Ты мой пооооончик! Сладкий поооончик.

– Ой-ой-ой, перестаньте, Владимир Георгиевич…

– Пышный, сочный! Пооооончик, поооо…

– Хо-хо-хо-хо, Владимир Георгиевич, вы меня смущаете!

– Так бы и откусил кусооооочек! Вот здесь! аааам, ааам…

– Хо-хо-хо-хо, Владимир Георгиевич, мне щекотно, и немного больно… а-а-а…

– Ты мой сладкий пончик, кусь, кусь ещё.

– Перестаньте, нас услышат…

– Никто нас не услышит, все на даче. Рррррр…

– Владимир Георгиевич, вы прямо африканский леффф, но право прекратите кусаться, вы уже мне плечо съели и часть бока…

– А вот и не перестану… это страсть! А я страсть, как люблю пончики и Вас. И Вас, мой пооончик. Тебя, мой поооончик… кусь…

– Хо-хо-хо-хо, Владимир Георгиевич, от меня уже ничего не осталось. Чуть головы и шеи…

– Ничего, ничего. Я так завелся, мой сладкий пооончик. Кусь, кусь. Это чудо! Это любовь! Это жар внутри меня…

– Апрлорлр длпдлватжв… (невнятно)