Воспоминания о Верувине. Полное собрание

Нори неотрывно смотрел на него, а Ренамир перевернул меч и протянул его рукоятью вперёд.

– Ваше высочество! – спохватился один из стражей.

– Молчать! Пусть он сделает это моим мечом, я так хочу, – с азартом произнёс Ренамир, держа клинок в вытянутой правой руке.

Нори осторожно обхватил пальцами рукоять, взял меч и посмотрел на него. Пленник же, обречённый умереть в следующую минуту, оглядывался, хватался за прутья и пытался придумать способ сбежать, как загнанный в угол зверь, затем вдруг замер, и во взгляде его появилось неожиданное безразличие, а руки опустились. Он сделал три шага и вышел из клетки. Босые ноги тащились по земле, пока не оказались на расстоянии вытянутого клинка перед Нори. Пленник пал на колени и наклонил голову вбок, обнажая шею для удара. Глядя бессильным взглядом в пустоту, он заговорил:

– Всё лучшее, что я мог сделать в этой жизни… я уже сделал. Служить этим крысам я не собираюсь, как и сидеть в клетке до скончания времён. Сказано мне умереть? Умру, пусть Экиат развеет мой прах по всей Верувине, – пленник поднял на Нори последний взгляд.

В его глазах Нори неожиданно увидел глубокое, тихое презрение, и за этим взглядом последовал шёпот, который въелся в память невинного сына гончара, как клеймо, оставленное на коже раскалённой сталью: «Лишь бы не жить, как ты».

Позади слышались выкрики солдат: «С плеча!», «Руби, парень!», «Дай ему, что просит!». Нори мешкал. По его дрожащим щекам всё ещё текли слёзы – от ужаса, тревоги, боли или отчаяния – он сам уже не мог сказать, но желание рыдать было непреодолимым. Ренамир стоял в двух шагах от него, а в руке терпеливо ждал крови королевский клинок. «Может, убить его?» – подумал Нори и на секунду глянул на Ренамира. Личная стража императора тут же напряглась и взялась за рукояти клинков в готовности уничтожить любую угрозу повелителю. «Но тогда и мне конец… А если его…» – размышлял Нори, снова бросив взгляд на пленника. – «То, быть может, всё-таки доживу до встречи с Миртой. Но никогда не расскажу ей обо всём этом… ни за что». Ренамир утомлённо вздохнул и скрестил руки на груди:

– Здесь не в чем сомневаться, Нори. Ты сказал: «я сделаю что угодно». Вот и делай!

Но сын гончара, прежде никого не убивавший, никак не мог решиться. Снова перед ним стоял этот выбор: героическая смерть в последнем рывке или жизнь труса, предавшего всех ради туманных идеалов и возлюбленной, которая уже могла быть мертва. Снаряжать баллисту, которая убивает кого-то на другом конце поля боя – это одно, и совсем другое – собственной рукой принести смерть. Нори осмотрел окружающих, будто в поисках одобрения своего грядущего поступка, но все солдатские взгляды никак не убеждали его. Убедил лишь последний из тех, кого Нори знал – лорд Гилмор. Он стоял в своей клетке и тоже наблюдал за происходящим. Озлобленность на предательство пресмыкающегося Нори сменилась в нём на смирение. Они посмотрели друг другу в глаза, и Гилмор коротко кивнул, не обманывая себя надеждой на спасение или суматоху, в которой он смог бы сбежать.

Нори вдохнул полные лёгкие воздуха, закрыл глаза, снова открыл их, взялся за меч двумя руками, занёс его и с криком сделал диагональный взмах, направленный прямо в шею пленника. Лезвие прорубило шею на три четверти – настолько хватило силы удара – и увязло. В сторону забрызгала кровь, она то выплёскивалась из перерубленной сонной артерии, то спешными тёмными ручьями растекалась по телу. Пленник ослаб, его глаза закрылись, а таз опустился на сложенные ноги, но верхняя половина тела не падала и держалась на мече ещё секунду. Нори был в неописуемом ужасе. Он смотрел на окровавленное лезвие, на почти срубленную голову тагервиндца, и на тело, которое больше её не держало. Бывший пленник повалился на землю, заливая её кровью, а Нори утратил чувство опоры под ногами и обессиленно присел перед ним.

Некоторые из солдат вокруг обрадовались состоявшейся казни, другие сочувствующе кивали с пониманием во взглядах – не все из них любили войну, не все из них хотели её, и не все спокойно относились к смерти, хоть и несли её собственноручно. Ренамир коротко улыбнулся, кивнул и протянул руку со словами:

– Молодец. Теперь верни мне меч.

Нори не сразу осознал слова Ренамира, помедлил и только через какое-то время встал на колени, положил рукоять меча на правую ладонь, а лезвие – на левую, и вернул его владельцу, склонив голову.

– Пусть эта смерть не пугает тебя, Нори, – спокойно сказал император. – Первую кровь всегда тяжело проливать, но к этому… привыкаешь.

Ренамир осмотрелся в поисках ткани, чтобы протереть клинок, и один из его личных стражей без лишних слов предоставил свой плащ. Слегка очистив меч от свежей крови, император убрал его в ножны, указал на одного из солдат и крикнул:

– Галлет! Всё равно пьёшь, небось, и без дела болтаешься, отведи этого бедолагу к оружейнику, пусть выдаст ему комплект шестого полка! И приглядывайте за ним, до утра отдыхаем, а как солнце будет в зените, начинаем сворачивать лагерь, перегруппировка у цитадели Тагервинда. Всем понятно? – после заключительного вопроса он обвёл взглядом окружающих воинов, и все они дружно покивали в подтверждение.

Человек, названный Галлет, подошёл к Нори, сидящему у трупа и положил руку ему на плечо:

– Пойдём, парень, выдадим тебе подходящую броню.

Нори немного пришёл в себя, поднялся и обречённо поплёлся за Галлетом – тот был крепким мужчиной с небольшим животом и круглым, добрым лицом. Они шли между шатров к другому концу лагеря, где поднимался толстый столб дыма – там, как позже узнал Нори, развернули полевую кузницу.

– Ты правда из Тагервинда? – с интересом спросил Галлет.

– Да, я… всю жизнь там прожил с отцом, – негромко ответил Нори.

– Ты не переживай. Раз сам Ренамир тебя назначил, то трогать и издеваться не станут. Против его слова тут никто идти не посмеет.

Нори подошёл чуть ближе к собеседнику и продолжил разговор:

– Он назвал тебя по имени. И Пилоса тоже. Вы родственники или… друзья его?

– Друзья? – с улыбкой переспросил Галлет. – Да мы такая же зелень, как ты. В прошлом году только в армию вступили! По имени он обращается ко всем, чьё имя слышал хоть раз. Память у нашего императора – как всемирная летопись. Раз что увидит или прочитает – навсегда запомнит. Он и тебя теперь будет называть… как там? «Нори»? Видишь, я не запомнил!

– Да, Нори.

– Вот! Он так… сближается с подчинёнными, понимаешь? Подход такой. Со всеми на «ты», всем внимание оказывает, а то и доверить может что-то особенное. Поддерживает верность и боевой дух, у нас-то все знают, что лучше Ренамира правителя не найти.

– Но он же совсем молодой, это никого не смущает? – спросил Нори, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что их никто не подслушивал.

– Кого смущало, те уже в темнице или давно сдохли, – усмехнулся Галлет. – Недооценить Ренамира – последняя ошибка, которую ты можешь совершить.

Нори молча следовал за новым знакомым и обдумывал услышанное. Галлет, беззаботно оглядывая лагерь, продолжил говорить:

– «Юный Рен», как его называл отец, всегда был остроумным и жестоким. Прекрасная память Ренамира так же радует его друзей, как пугает его врагов. Раз переступишь ему дорогу – будешь жить, оглядываясь за каждым углом. Никто в здравом уме с ним не ссорится, потому и армию такую сколотили. И потому захвачено уже почти пять провинций!

– Понятно, – кивнул Нори и подумал о том, что под предводительством такого человека он не может чувствовать себя в безопасности, но и бежать от него, возможно, бессмысленно.

– И ещё… – негромко продолжил Галлет. – Не называй его «милорд», к Ренамиру стоит обращаться «господин» или тогда уж «ваше высочество». Со словом «милорд» у него… не лучшие воспоминания связаны, знаешь ли. Отец его, старый Дивин, – вот тот был «милорд»!

Нори слушал собеседника прерывисто, порой замыкаясь в себе и путаясь в мыслях о жизни, которую отнял несколько минут назад. Он смотрел на маленькие тёмные капли на своей правой кисти и пытался их стереть, но в порах кожи следы всё равно оставались.

– Пришли! – вскрикнул вдруг Галлет и махнул кузнецу рукой. – С победой нас, Картагер!

– С победой, Галлет! – ответил краснощёкий усатый мужчина, стоявший за наковальней. – Что там за шум был у клеток?

Вокруг него был построен небольшой навес и выставлены в ряд стойки с оружием. Вместо печи был разожжён большой огороженный каменной кладкой костёр, в котором и раскаляли клинки, нуждающиеся в починке. Галлет подошёл к походной кузнице и указал через плечо на замершего Нори.

– У нас новобранец из Тагервинда, его лично Ренамир назначил. Сказал выдать снаряжение шестого. После слов о Тагервинде кузнец сразу насупился и стал как-то презрительно поглядывать на Нори.

– Шестого, говоришь… – Картагер почесал щетинистое лицо и осмотрел новобранца. – Но вы же там с копьями-цепами всякими, а он для такого оружия дохловат. Ему меч короткий выдам. Если Ренамир что скажет, я ему объясню.

Картагер развернулся, прошагал к одной из стоек и снял с неё кожаный доспех, со второй стянул пару ремней и ножны с мечом. Он подошёл к Нори и вдруг нахмурился, глядя на его броню.

– А… откуда у тебя это всё? – он обвёл взглядом кольчугу и пластинчатые наплечники авангарда, висевшие на новобранце, которому были явно не по размеру.

Нори опустил взгляд и замялся:

– Они… помогли мне выжить. Я могу снять, если нужно.

– Конечно, можешь! – вскрикнул Картагер. – Всё снаряжение на учёте, засранец ты этакий! Носишь то, что положено – все трофеи и изменения согласовываешь со мной или с другими оружейниками, ясно?

– Ясно! – чётко и с небольшим испугом в голосе ответил Нори, кивнул и принялся спешно стягивать с себя кольчугу.

– Ну не здесь же, остолоп, иди в кузницу, осмотреть тебя надо! – приказал ему Картагер и махнул рукой в сторону стоек с оружием.

Через полчаса грубых указаний и упрёков кузнеца Нори подогнал броню под себя, получил щит, меч и надел шлем с помятым кожаным наносником. Встав у пламени кузницы, Нори вдруг почувствовал странный мерзкий запах, прежде ему незнакомый. Он осмотрелся, принюхался, но никак не мог понять, откуда исходит этот неприятный аромат и что это такое. Заметив хаотические движения новобранца, Картагер окликнул его:

– Ты чего там? Потерял что-то?

– Нет, я… воняет чем-то, не пойму.

Картагер подошёл ближе, принюхался и встряхнул головой. Он наклонился к Нори, снял с него шлем и прошёлся носом по швам между частей этого головного убора – там, где кожаные пластины сходились и образовывали цельную форму.

– А, так и знал! Ещё не до конца проветрился, шлем пока не надевай и голову сходи помой в каком-нибудь ручье.

Нори получил шлем обратно и смущённо на него посмотрел.

– И что это за вонь? – спросил он.

– Мозги его прошлого владельца, – удаляясь обратно к наковальне, сказал Картагер. – Ему копытом голову разнесло. Подковы у ваших тагервиндских коней – моё почтение, конечно!

Нори с отвращением сглотнул слюну и посмотрел на свой шлем. На коже и лямках в темноте наступившей ночи нельзя было разобрать что-либо лишнее, но запах всё ещё был отчётливым. Нори подошёл ближе к кузнецу, поёжился и неловко спросил:

– А можно мне… другой?

Картагер поднял на него недовольный взгляд и сквозь усы, с ехидной ухмылкой пробурчал:

– Могу выполнить дубление и пошив на заказ, инкрустировать три топаза в налобную пластину или украсить золотом и сплести венок из благовонных растений. Что скажете, ваше высочество?

– Я же просто спросил, чего издеваться… – замялся Нори, опустив взгляд на зловонный шлем в своих руках.

– А я просто отвечаю: на твою башку из свободных подходит только этот. Могу дать такой, что сдавит тебе мозги или тот, который в бою сползёт на глаза, хочешь? Поверь, лучше вонять, чем от такого пострадать. Иди пей, веселись и не мешай мне работать, тагервиндец. Скоро твоих земляков тут будет целая очередь, так и чую дуновения свежего горного воздуха в мою сторону…

Нори вздохнул и пошёл вглубь лагеря. Он медленно плёлся между незнакомых шатров и обдумывал своё текущее положение. Вопросы и ответы беспощадно резали его уверенность и жизненные ценности, формируя новую личность: из робкого лентяя, выросшего на одной улице, подобно скульптуре теперь вылеплялся подавленный, павший до самого дна воин, который решил выживать любой ценой и в каждой ситуации ставил свою жизнь выше принципов, выше верности и выше обещаний. Правильно ли это было – об этом Нори старался не думать. Но он искренне верил, что идти хоть по какому-то пути – лучше, чем уткнуться в тупик и принять смерть, будь она даже героической и славной.

Следующим утром, после бессонной ночи у огня, Нори размял ноги и помог незнакомым солдатам свернуть несколько шатров. Костры тушили, телеги загружали всем что можно было увезти, кузницу и оружейную разбирали, раненых ставили на ноги и сажали в повозки, мёртвых складывали в кучи и сжигали. Вся эта суета длилась два часа, затем армия построилась, разделилась на полки, и в шестом, лёгком пехотном полку, состоящем в основном из новобранцев, оказался Нори. Он стоял во втором ряду, почти в самой левой колонне, и всего через четыре человеческих тела от него начинался строй из блестящих доспехов рыцарей авангарда.

Между полков вперёд проехал Ренамир, он проскакал на коне пару десятков метров и громким чистым голосом воскликнул:

– С рассветом вас, мои воители!

Громогласный хор ответил ему:

– С рассветом, император Ренамир!

Ренамир оказался перед всей армией и стал водить коня рысью из стороны в сторону. Он окинул пристальным взглядом свою армию и заговорил:

– Кто-то из вас задался, наверное, вопросом: почему мы не ночевали в городе? Вы знаете, я всегда честен со своей армией, и я всё вам расскажу! Тагервинд – город с высоким уровнем лояльности своему лорду, Гилмору. Старик здорово настроил население против нас, многих пришлось убить, потому что они просто не оставили нам выбора. Но многие перешли на сторону Ренской империи и помогли утихомирить народ. Сегодня мы входим в захваченный город и… внимание! – на этом слове он сделал особый акцент. – Не мародёрствовать! Не насиловать! За этой стеной живут такие же люди, как вы! И если вы победным маршем пересекаете мост Тагервинда – значит, война закончена! А в мирное время не должно быть лишнего кровопролития и всего того хаоса, который так любят многие солдаты!

Кое-где в строю слышалось недовольное мычание, но Ренамир, игнорируя его, продолжал:

– Жители Тагервинда и сам город теперь являются частью Ренской империи. После перегруппировки на центральной площади вашей задачей будет восстановление города и помощь тем, кто пострадал в осаде. Встретите сопротивление – пресечь. Если кто-то вызовется помочь – принять. Если у них будут вопросы – отвечайте то, что знаете, ничего не выдумывать и не преувеличивать! В особых случаях отправляйте их к своему старшему офицеру. Всё ясно?

Солдаты дружно кивали и вразнобой отвечали согласием с услышанным.

– А теперь вперёд! – вскрикнул Ренамир и развернул коня к городу.

Армия двинулась в Тагервинд. Нори шагал вяло, чувствуя явный дефицит сна в последние дни. Он видел, как повреждённые белые стены Тагервинда становились всё ближе, и не мог поверить, что входит в родной город в рядах его захватчиков. Нори успокаивал себя и старался верить в то, что власть не имеет значения – Тагервинд будет его родиной до тех пор, пока этот город не будет стёрт в порошок.

Вскоре под ногами Нори оказался уже знакомый разводной мост, по левую руку зашумел Таг, бурлящий у краёв рва, который расширял Нори плечом к плечу с Сабиром и другими тагервиндцами, а затем над головой дырявой тенью навис барбакан, в котором совсем недавно был первый ночной дозор в жизни невезучего сына гончара.

Длинной колонной, тянущейся через весь город, армия шла к центральной площади перед цитаделью лорда. Окна и двери ближайших домов закрывались при виде солдат, беспокойные взгляды смотрели из тени на сине-золотистые доспехи, шагающие по улицам, и на всадника, который принёс в этот город новое время и новый порядок. Нори невольно прятал лицо от лишних глаз и чувствовал стыд. Он боялся, что бывшие соседи узнают его и возненавидят, но какая-то часть сознания говорила ему: «Разве это важно? Теперь ты никто для них». Не давала покоя лишь одна мысль: тело отца, уже более недели лежащее под открытым небом за мастерской. Последнее незаконченное дело из прошлой жизни.

После перегруппировки и ещё одной длинной речи Ренамира подразделения лёгкой пехоты были разделены на маленькие группы по 5 человек, возглавляемые временными командирами и созданные для помощи местным жителям, пострадавшим от осады. Незнакомец в шлеме с коротким стальным гребнем возглавлял отряд Нори и повёл своих подчинённых в южную половину города, но как только стало известно направление, Нори окликнул его:

– Командир!

– Да? Что такое? – спросил тот и обернулся.

– А мы не могли бы вернуться в северную половину или… могу ли я пойти в другой отряд?

Нори не знал, насколько прямым ему стоит быть, и говорил с заметной робостью.

– Что не так с нашим отрядом? – усмехнулся командир и оглядел других солдат, стоявших рядом.

– Ничего, просто… – Нори запнулся и проглотил свою неуверенность вместе со скопившейся от волнения слюной. – Я… местный. И мой отец лежит непогребённый в северной части города. Я не могу похоронить его уже неделю.

– Боги… – прошептал один из солдат и опустил взгляд.

Командир отряда задумался, упёр руки в пояс и вздохнул. Он глянул на помрачневшего Нори и слегка улыбнулся:

– Ренамир не предупреждал, что уже набирает новобранцев из Тагервинда. Но он сказал нам помогать местным, а раз ты один из них… пожалуй, мы можем помочь именно тебе.

Нори вдруг почувствовал поддержку, которую ему оказали не ради забавы и не потому, что так было приказано, а по собственному желанию и по осознанно принятому решению. Он как будто сразу просиял, кивнул несколько раз и сбивчиво ответил:

– Это… было бы… я не знаю, чем смогу отблагодарить вас, но буду в вечном долгу!

Командир рассмеялся, похлопал его по плечу и сказал:

– Прям уж в вечном! Не зарекайся, парень, пока кто-нибудь не воспринял твои слова серьёзно.

Убеждать остальных не пришлось: с удивительной солидарностью и даже чувством долга солдаты следовали за печальным новым товарищем к мастерской его отца. Видя это, Нори задумался об ошибке всех врагов в этом мире: людям внушают, что их военные противники – зло, что они сожгут их дома и заберут их детей, как в страшнейших слухах и трактирных россказнях, но за каждой стеной, за каждым щитом стоит просто человек, исполняющий приказы и пытающийся не сойти с ума от тех вопросов, что роятся у него в голове после каждого боя. У любого воина могут быть семья, прошлое и будущее, не зависящие от того, какой герб виден на его потёртом сюрко, и каждый может искренне верить в то, что делает мир лучше. Возможно, приход Ренамира в Тагервинд был не просто дерзкой узурпацией власти над провинцией, а началом новой, светлой эпохи – но откуда это было знать простому сыну горшечника?

Четверть часа отряд Нори шёл по городу, осматриваясь, поддерживая и успокаивая людей. Солдаты Ренской империи старались выглядеть дружелюбными, а те, что не старались и не хотели – просто держались в стороне и ждали, когда можно будет отправиться дальше, за следующим замком.

Нори привёл свой отряд к мастерской и обнаружил дверь по-прежнему отворённой. Он пересёк порог и увидел на потолочной балке обрубок петли, на которой повесился его отец. Нори тяжело вздохнул и на секунду закрыл глаза. Командир отряда прошёл рядом с ним и осмотрелся. Он коснулся пальцами висящей на потолке верёвки и обернулся к Нори со словами:

– Тяжело он принял новость о войне, да?

Нори молча кивнул. Он медленно, чувствуя упадок сил и духа, прошёл на задний двор и увидел там яму, которую недавно выкопал сам. Лопата так и лежала на куче земли, ожидая, когда могильщик возьмётся за неё и закончит начатое. До носа добрался трупный запах, выносить который было почти невозможно. У Нори задрожали руки, а внутри всё сжалось с такой силой, будто его сдавили огромными щипцами. Неопределённость будущего, тревога и страх всегда тяжело сносятся людьми, но нет ничего тяжелее горя и скорби от утраты близких. Теперь Нори отчётливо это понимал, и ему хотелось молиться, чтобы он больше никогда не испытал того, что чувствовал, стоя перед могилой своего отца.

Один из солдат его отряда подошёл ближе, положил ему руку на плечо и сказал:

– Ты… отдохни пока, если сможешь, или собери ему что-нибудь на память, чтобы оставить здесь. Цветы или что-то вроде могильного камня. Мы сами закопаем.

Нори кивнул и прикрыл рукой дрожащие губы. Он снова чувствовал это душащее желание рыдать, как тогда, перед клетками, с клинком Ренамира в руке. Но в этот раз он преодолел его, сдержался и вернулся в помещение мастерской. Нори считал, что почтить память отца можно только одним способом: он снял кожаные перчатки и шлем, взял ведро с водой, вылил в таз с глиной и стал размешивать; когда глина стала влажной и однородной, он слепил большой комок, бросил его на стол и стал лепить из него настолько ровную прямоугольную плитку, насколько мог. Внизу он сделал небольшой острый конус, торчащий из формы, а затем ножом вырезал на плите своё имя. Когда плита шириной в три ладони были закончена, Нори поместил её в печь для обжига. Он стоял и смотрел на то, как постепенно меняется цвет глины, как буквы на ней светлеют и твердеют.

В мастерскую зашёл командир отряда и окликнул замершего гончара:

– Нори?

Нори медленно обратил на него холодный, утомлённый взгляд.

– Готово, – продолжил командир. – Что ты тут задумал?

Нори схватил широкую лопату для глиняных форм, подхватил будущую могильную плиту, вытащил и положил её на стол, где она была изготовлена. Командир подошёл ближе, посмотрел на изделие и удивлённо спросил:

– Это ведь твоё имя. Зачем?

– Его звали так же. «Нори старший» и «Нори младший» нас называли.

Через некоторое время Нори вынес плиту в руках и конусом вниз воткнул её над головой закопанного отца. Надпись «Нори», исполненная в грубой верувинской письменности дополнила свежий пригорок земли, а человек, сотворивший эту примитивную могильную плиту, сел на колени поблизости и опустил голову.

– Я никогда не был достоин твоей гордости, отец, – заговорил Нори с тяжестью в голосе. – Я и сейчас недостоин. Но я остался жить, чтобы однажды ты гордился мной, будь ты под землёй или на небесах – не важно. Ты был прав и в том, что я должен был раньше просить руки Мирты. Всех подруг в кругу Стафорта ты называл «шлюхами», кроме неё. Может, так всё и было… Но я обещаю тебе и себе самому, что найду её. Непременно. Ошибся ты только в одном: в том, что на глине сошёлся весь свет, – Нори невольно усмехнулся, вспомнив одержимость отца. – Две недели назад я делал с тобой горшки и тарелки, спал до полудня, а теперь я солдат Ренской империи. Удивительно, правда? Куда только ни заведёт нас жизнь… Жизнь. – Нори кивнул с последним словом и почувствовал, как по щеке скользнула слеза. – Прощай, отец. И прости меня за всё. Надеюсь, ты обретёшь покой.

Нори поднялся и обернулся к отряду ренских солдат, которые ему помогли. Всё это время командир и один из них стояли рядом, слышали монолог Нори и, проявляя должное уважение, не издавали ни звука. Ещё двое зашли внутрь мастерской и ждали там.

– Спасибо вам, – сказал им Нори. – Теперь можем идти… поможем ещё кому-нибудь!

Командир утешительно похлопал его по плечу и повёл своих людей дальше по городу. Ещё неделю армия Ренской империи помогала Тагервинду восстановиться: дома и стены отстраивались заново, людям находилась новая работа, на каменоломнях у подножий гор снова зазвучал стальной звон кирок и кувалд, районные столовые, созданные людьми Ренамира, заполнились смехом голодных новобранцев и людей, пострадавших в войне; сбор урожая возобновился, внутренняя стража города была реорганизована и набрана заново, а печи в кузницах не затухали ни на час. Нори, успевший помочь десяткам людей, наконец заслуженно отоспался, и вот, на восьмой день Ренамир объявил сбор на площади.

Люди стекались туда, как в тот день, когда лорд Гилмор объявил о подготовке к осаде, и теперь, по тому же самому деревянному эшафоту для публичных казней, громко зашагал Ренамир. Он остановил правую ногу на одной из досок и с усилием надавил на неё, обнаружив, что она проломлена, и кто-то просто составил два обломка вместе, чтобы создать иллюзию целостности.

– Это что ещё за ловушка? – с улыбкой спросил он, обращаясь к толпе. – Почините потом. А сейчас у нас более важное дело.

Некоторые люди в толпе слегка посмеялись, а Нори стоял среди них, опёршись на колонну фасада одного из домов, и внимательно слушал. Ренамир осмотрел собравшийся народ и подождал, пока все затихнут и будут слушать его с полным вниманием.