Тришка на Севере

Через несколько дней моя губа полностью зажила, а от зелёнки не осталось и следа, потому как я её постепенно слизал. Однажды, вернувшись вечером домой, Александр Борисович предложил съездить в посёлок, в гости к чукчам.

– Мой приятель едет на вездеходе в тундру, – сказал Макаров. – Узнал, что ты гостишь у меня, пригласил нас. Смотаемся?

– Ну, если это будет не в тягость, – неуверенно ответил Максимыч.

– Да ты что, дружище? – Александр Борисович обнял его. – Какая тягость? Поехали, это очень интересно! Я с ними давно знаком, потрясающие ребята.

– Я же всё равно там ничего не увижу, – вздохнул Андрей Максимович.

– Зато услышишь, – парировал Макаров. – Да и запах там божественный. Пахнет настоящим севером. Ты знаешь, как у нас тут говорят: если ты не побывал на Русском Севере, значит, ты не знаешь Россию.

– Уговорил! Далеко туда ехать?

– Вообще-то прилично. Выезжаем рано утром, к вечеру доберёмся. Побудем там два – три дня – и назад. У моего друга там свои дела. Он у чукчей покупает клыки моржовые, шкуры песца и оленьи рога.

– Песец-то понятно, – задумчиво произнёс Максимович. – А вот рога, клыки – это ему зачем?

– Они из них потрясающие сувениры делают и отправляют на материк. Ты знаешь, какие картины вырезают на моржовых клыках? Залюбуешься. А рога обрабатывают, затем крепят на подставку, получается очень красиво. Они тут научились делать не только рога, но и головы оленьи, и шкуры целиком. Слышал, что такое таксидермия?

– Слышал! – кивнул Андрей Максимович. – Эти… чучела?

– Ну да! – подтвердил Макаров. – Ребята – мастера на все руки. Даже местные удивляются их умению. Прошлой зимой чукча восхищался находчивостью русских умельцев. Он тоже делает оленьи головы, глаза изготавливает из чёрного камня, внутрь шеи набивает газеты, иными словами, своя технология. А тут приехал к нам в гости, зашёл в мастерскую моего товарища, Юрки, и ахнул: сидит там Юркин сотрудник, заполняет оленью шею монтажной пеной и крепит к подставке. Ты бы видел его глаза: он же смотрел, как индеец на зажигалку в восемнадцатом веке.

– Наверное, не зря столько анекдотов ходит про чукчей, – рассмеялся Максимыч.

– А ты знаешь, Андрей, все эти анекдоты – полная чушь. Они, кстати, не обижаются на них и сами частенько посмеиваются, у них развито здоровое чувство самоиронии. На самом деле это не простой народ. Если интересно, расскажу.

– Конечно, интересно! – Андрей Максимович хлопнул в ладоши. – Зря, что ли, я на Чукотку прилетел? Рассказывай всё, я потом буду своих удивлять дома. Мы же ни черта не знаем о Русском Севере и его жителях. Разве это дело – знать о своих соотечественниках только по глупым анекдотам?

– Пока живёшь у меня, много нового откроешь, – заверил гостя Александр Борисович. – Ты, наверное, удивишься, но у чукчей потрясающая военная история. Можно сказать вполне серьёзно: они самые настоящие арктические самураи. Чукчи так себя поставили в северных районах, что все остальные народы боялись их как огня. А если верить учёным-археологам и древним легендам, они заселяли Чукотку далеко не мирным путём. В отличие от других аборигенов Сибири, они были отчаянно воинственными, даже русские войска не трогали их. Это уже потом советская власть устроила здесь массовые чистки и разрушила их традиционную культуру.

– Что поделаешь, – ухмыльнулся мой подопечный и развёл руками. – Цивилизация и сюда рано или поздно должна была прийти.

– Так-то оно так, – согласился Александр Борисович, – но если бы сохранилась первозданность, самобытность, представляешь, какая это была бы экзотика? Хотя, несмотря на влияние этой самой цивилизации, всё же во многих местах сохранился традиционный уклад. Суровый климат, естественные трудности, лишения, тяготы делают этих людей невероятно щедрыми и гостеприимными. Вот приедем, увидишь сам…

Максимыч пропустил мимо ушей выражение «увидишь сам». Макаров общался с ним таким образом, словно у него и не было никакого недуга. Мне показалось, Александр Борисович делал это нарочно. Видимо, отчётливо понимал, что в данном случае все эти сюсюканья, сожаления, оханьяаханья только лишний раз огорчат и расстроят слепого человека. И правильно: лишние причитания ведь ничего не изменят.

Много раз я слышал споры среди людей на эту тему. Некоторые считают, инвалидов нужно непременно жалеть, волей-неволей постоянно напоминая об их особенностях. Знаете, однажды в парке я слышал спор двух приятелей о том, как правильно говорить – «слепой» или «незрячий». И первый доказывал, что слово «слепой» звучит оскорбительно и бестактно, а другой возражал и утверждал: слово «незрячий» звучит уж слишком по-ханжески; складывается впечатление, будто человек просто стесняется слова «слепой». Андрей Максимович, с которым мы тогда гуляли, в конце концов, видимо, не выдержав, вмешался.

– Молодые люди, – обратился он к ним, – вы меня извините, я слышал ваш спор, вот такой я «ухастый». Позвольте высказать своё мнение?

– Да-да, конечно! – закивали спорщики. – Вы извините, что мы этот разговор затеяли, просто…

– Да не извиняйтесь, – рассмеялся Андрей Максимович. – Не вы первые, не вы последние, кто на эту тему дискутирует. Здоровые люди часто такое обсуждают.

– Очень интересно, – воскликнул один из приятелей. – Вот и скажите: что вы об этом думаете?

– Некоторые почему-то считают слово «слепой» некорректным и даже едва ли не обидным. Но обижаться на слова – это комплексы. Быть слепым не стыдно, так чего же тогда стыдиться слова? Понимаете?

– Ну, в общем-то, стыдиться нечего, – согласился сторонник слова «незрячий». – Но ведь…

– Никаких «но», – не дал договорить Андрей Максимович. – Вот я вам сейчас обосную, почему правильно говорить «слепой», а не придумывать, каким недоразумением его можно заменить. Вы слышали, как называется наша организация? Всероссийское общество слепых! Верно? И как звучит аббревиатура? ВОС! А теперь давайте переименуем нас в незрячих, и что получится? Организация ВОН. Вот к чему приводят необдуманные реформы. Это как в годы перестройки всё думали, чем бы заменить пионерскую организацию. Дело в том, что с середины восьмидесятых не все хотели быть пионерами. Иными словами, один деятель придумал назвать новую организацию Союзом пионеров и детей. И это чуть было не утвердил на законодательном уровне, да нашлись сообразительные депутаты и подняли вопрос об аббревиатуре. И вот когда буковки сложили, получилось неприглядное слово СПИД. Правильно на Руси всегда говорили: «Поспешишь – людей насмешишь».

– И ещё есть одна мудрость, – воскликнул один из спорщиков. – «Семь раз отмерь, один раз отрежь».

– Да-да, тоже верно! – согласился Максимыч. – Так что, ребята, не ломайте голову: слепой человек никогда не обидится, а спорят обычно те, кто никакого отношения к этому недугу не имеет.

Так что, если вы услышите подобный разговор, вспомните слова моего подопечного.

На следующий день, рано утром, мы все вместе вышли из подъезда, где нас уже ожидал вездеход приятеля Макарова. Александр Борисович помог моему подопечному забраться в салон. Потом, обратившись ко мне, скомандовал.

– Запрыгивай, Триха.

Чувствую, пока гостим на Чукотке, придётся мне ходить в Трихах. До чего же вы любите интерпретировать имена не только свои, но и наши. Бог с вами, люди, я уже давно перестал удивляться вашей безудержной фантазии. Триха так Триха.

Оказавшись внутри чудо-техники, я прямо обомлел: это не транспорт, а какой-то дом на колёсах. Все стены внутри вездехода украшали ковры, салон отделялся от кабины кроватью, возле которой находился маленький обеденный столик. Да здесь запросто можно жить! Кабина была настолько широкая, что мы легко все уместились на одном сиденье.

Выехав из посёлка, мы оказались посреди бескрайнего поля, вдалеке виднелись сопки. На огромных белоснежных просторах в лучах утреннего солнца снег искрился своей белизной. На горизонте я заметил маленькие чёрные точки. Как оказалось, это были олени. Вы же помните, я ещё тот любитель посмотреть телевизор. Однажды в передаче о путешествиях я видел пустыню. Так вот арктическая тундра зимой напоминала именно её, только вместо песка и верблюдов здесь снег и олени. И кругом белым-бело.

Скажу вам, езда на вездеходе по снежному бездорожью тундры – нешуточное дело. Я пытался дремать, лёжа на сиденье между моим подопечным и Александром Борисовичем. Каждый раз, когда наш транспорт подпрыгивал на ухабах, мои зубы громко клацали, а глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит. Мотор ревел, вездеход трясло и таскало из стороны в сторону. Не знаю, как долго мы так ехали, но, когда Александр Борисович предложил сделать остановку, я несказанно обрадовался.

– Ребята, предлагаю устроить привал. Перекусим немного, да и ноги нужно подразмять, а то засиделись.

– Иди, Триха, побегай по снежку, – предложил Андрей Максимович, снимая с меня шлейку.

С каким же удовольствием я вырвался на свободу из дома на гусеницах. Я вихрем носился по белоснежному полю, валялся в пушистом снегу, словно на мягком матрасе.

Люди пили чай возле вездехода, а я так увлёкся разминкой лап, что не заметил, как оказался на одной из сопок. Стоя на самой вершине, я всматривался в окрестности, высеченные солнечным светом.

Неожиданно моё ухо само по себе приподнялось, уловив непонятный звук. Это было какое-то странное сочетание звериного рычания и поскуливания, больше похожего на плач. Я побежал на противоположный склон, откуда доносился шум. Приблизившись, я увидел страшную картину, от которой лапы превратились в желе: большая белая медведица, словно обезумевшая, металась вокруг медвежонка. Увидев меня, она свирепо зарычала, отчего шерсть встала дыбом.

– Помоги мне, спаси моего малыша, – отчаянно заревела она.

Вы же знаете, я не трус. Но, увидев перед собой дикого зверя, честно признаюсь, испугался не на шутку. На трясущихся лапах, едва дыша, я подошёл ближе. Малыш так жалобно скулил, что моё собачье сердце невольно сжалось от боли. Я заметил, как на его передней левой лапе хищно поблёскивал зубьями медвежий капкан.

– Ты это… – начал я, с ужасом глядя на медведицу, но так и не успел договорить.

– Да не трону я тебя, только помоги мне вытащить моего сыночка, – перебила она меня.

Я с сочувствием посмотрел на медвежонка: на его мордочке вдруг отразилась просьба о помощи. Он с трудом приподнимал лапу вместе с железной ловушкой, будто надеялся таким образом от неё избавиться. Медвежонок плакал, как человеческий ребёнок, глядя то на мать, то на меня. В тот момент я понял: без помощи здесь не обойтись.

– Нужно позвать людей, – сообщил я ей.

– Где их взять? Вокруг ни души. – Она встала на задние лапы во весь рост и осмотрелась. От одного её вида я весь сжался от страха, представив, что будет, если эта зверина ударит меня лапой: моя голова отлетит и покатится по снежным просторам тундры, как колобок.

– Я здесь не один, сейчас приведу подмогу! Только ты пообещай, что не тронешь никого, – попросил я.

– Если они не причинят вреда моему детёнышу, не трону. Но если пойму, что они хотят похитить его, порву всех, – зарычала она.