Подлинный Сократ

– С ума можно сойти от такой жизни, – тяжело вздохнул я и добавил, – как же мне продержаться здесь целый месяц?

Игнорируя еду в миске, я демонстративно сел и настойчиво мяукнул. Валентина, не обращая на меня внимания, продолжала заниматься своим делом. Теперь она выкладывала мясо на сковородку, по кухне распространялся фантастический запах. Я снова мяукнул, только гораздо громче и настойчивей. Она посмотрела на меня сверху и несколько грубовато спросила:

– Ты чего орешь?

– Мяу, – вновь повторил я и перевел взгляд на миску, давая ей понять, что не собираюсь есть эту гадость.

– Тебе что, не нравится каша? – она вопросительно посмотрела на меня.

– Мяу, – подтвердил я.

– Но мне запрещено вам давать на завтрак что-то другое. Придется тебе, дружок, есть то, что дали, – она развела руками.

Эта наивная женщина еще не знает меня. Не мытьем, так катаньем, я своего добьюсь в любом случае. Я продолжал настойчиво сидеть возле миски.

– Сократ, ну что вы в самом деле, – возмутился Генрих, – ешьте кашу, да пойдемте уже отдыхать.

– Я не буду это есть, – упрямо произнёс я и снова громко мяукнул.

– Ну что ты шумишь? – возмутилась женщина. – Сказано тебе: ешь кашу, не хочешь, дуй отсюда.

Она махнула рукой, в которой держала деревянную лопатку в сторону двери.

– Мяу, – настойчиво произнес я.

– Ты что, издеваешься надо мной? – подбоченилась она. – И откуда ты такой упрямый взялся на мою голову?

В этот момент на кухню вошла Алла. В строгом костюме и на высоченных каблуках размером с Эйфелеву башню, она была похожа на изящную цаплю. В одной руке женщина держала сумку, похожую на авоську, в которой я мог бы запросто уместиться, на пальце другой руки болтались ключи от автомобиля.

– Валентина, я уезжаю за Кешей. Вернусь ближе к обеду. К Леониду Исаевичу должен приехать в гости друг. Приготовьте к мясу салат «капрезе», только не забудьте положить базилик, и проследите, чтобы мужчины не остались голодными, – обратилась она к Валентине.

Хм, что еще за Кеша? Имя какое-то странное, попугайское. Сразу почему-то вспомнился наш Жорж, который довел всю семью до белого каления. Только этого мне не хватало, чтобы еще и в этом доме жил какой-нибудь пернатый прохвост.

– Хорошо, – произнесла Валентина и добавила, – Алла Михайловна, не знаю, что делать с этим котом? Достал он меня, не хочет есть овсянку, хоть ты тресни. Орет, как сумасшедший.

Алла Михайловна укоризненно посмотрела на меня и произнесла:

– Сократ, понимаешь, вам котам просто необходимо есть кашу, она очень хорошо воздействует на работу пищеварительной системы. Для вас это крайне необходимо, учитывая то количество шерсти, которое попадает в ваш желудок пока вылизываете свою шубу, – хозяйка присела рядом со мной и погладила меня по голове, – тебя разве дома не кормили ею?

– Мяф, – ответил я, тем самым давая отрицательный ответ.

– Это плохо, – произнесла женщина и добавила, – когда Татьяна вернется порекомендую ей кормить тебя по утрам овсянкой, – она продолжала гладить меня по голове.

Вот только этого мне не хватало. Женщина, оставь ты свои советы при себе.

– Мяф, – вновь настойчиво произнес я и перевел взгляд на миску.

Хотите дам вам совет? Если вам положили в тарелку что-то непристойное, подойдите, брезгливо понюхайте и отвернитесь, пусть хозяин почувствует себя виноватым. Что я и сделал.

– Хорошо, уговорил, – вздохнула Алла, – Валентина, раз кот не приучен к каше, давай не будем его мучить. Дайте ему корм.

– Выпросил все-таки, – ухмыльнулась домработница и посмотрев на меня, укоризненно покачала головой, – какой наглый кот.

– Да, уж, – закивала хозяйка и многозначительно добавила, – чувствую, придется с ним повоевать.

* * *

* * *

Спустя какое-то время мы с британцем лежали на диване в кабинете Леонида Исаевича. Кабинетом это вряд ли можно назвать, я бы скорей охарактеризовал его музыкальной студией. На окнах висели жалюзи, я невольно вспомнил, сколько же я их попортил в доме своих хозяев. На подоконниках разнообразные цветы, с длинными и короткими ветвями, с яркими белыми и красными цветками, в больших и маленьких горшках. Похоже, Алла такая же любительница плющей, как и моя Татьяна Михайловна.

В комнате у окна стояло черное фортепиано, на стене висело несколько гитар, различных цветов и форм. Впервые в жизни видел этот музыкальный инструмент. Я бы с огромным удовольствием попробовал лапой струны, интересно, какой звук они издают. На письменном столе в футляре по всей видимости скрипка, хоть я ни разу в жизни ее не видел, но догадался. Однажды наблюдал по телевизору, как один музыкант, ловко зажав ее подбородком, водил по ней смычком, наигрывая известную мелодию, при этом ее звук напоминал жалобный писк, несколько похожий на мышиный.

На противоположной стене большая черная панель с множеством различных кнопок и рычажков. За ней еще одна комната, прямо как в шоу «за стеклом» в центре которой микрофон на подставке. Что это такое я понятие не имел. Генрих, словно почувствовав мое недоумение и заранее предугадывая мой вопрос, опередил меня:

– Это микшерский пульт, за ним звукозаписывающая комната. Мой хозяин композитор, он пишет музыку. К нему часто приходят известные и популярные певцы. Они прямо здесь записывают свои песни.

– Впервые вижу, – произнес я и покачал головой.

Дядя Леня тем временем сидел за фортепиано, наигрывая приятную мелодию.

– Чайковский, – со знанием дела заметил Генрих.

– Не понял? – я нахмурил брови, – это кто еще такой?

– Сэр, вы что, не знаете кто такой Чайковский? – он округлил свои желтые глаза.

– Лично не знаком, – хмыкнул я.

– Вы что? – кот посмотрел на меня, как на идиота, – он уже давно умер.

– Кто умер? – не понял я.

– Чайковский, – британец во все глаза смотрел на меня, – это тоже композитор, он жил в конце девятнадцатого века.

– А ты откуда знаешь? – вытаращил я глаза.

– Поживешь в семье музыкантов, еще не то узнаешь, – хмыкнул он и гордостью добавил, – я каждый день слушаю классическую музыку и знаю всех великих композиторов.

В этот момент я посмотрел на Генриха, он сидел в своей любимой позе на пятой точке, оперевшись спиной на диван и вытянув вперед задние лапы. Я невольно ухмыльнулся, представив, что для полноты картины ему не хватало в зубах сигары или трубки и тогда будет выглядеть, как настоящий английский лорд.

Вдруг я услышал, как в открытое окно залетела муха. Она нагло летала по комнате, перелетая с одного предмета на другой. При виде этих назойливых насекомых, у меня всегда шерсть вставала дыбом, я их терпеть не мог. Даже находясь в глубоком сне, я услышу жужжание мухи, проснусь и буду ловить ее до тех пор, пока не уничтожу эту заразу. Я весь обратился в слух и приготовился к великой охоте.

Это беспардонное насекомое начало кружить над диваном. Генрих был спокоен, как удав и казалось, он ее совсем не замечает. Она, почувствовав, что британец на нее не реагирует, принялась за меня. Каждый раз она летела мне прямо в лицо и когда оставались считанные сантиметры до моего носа, она натягивала свой мушиный штурвал и взмывала ввысь. Затем возвращалась и начинала кружить вокруг моей головы, опускаясь все ниже и ниже, пикировала, словно самолет-истребитель и вновь взлетала вверх.

Когда она пролетала в очередной раз, я встал на задние лапы, а предними принялся махать в воздухе, пытаясь поймать ее на лету.

– Сократ, сдалась вам эта муха? Разве вы не видите, она вас провоцирует? На меня же она не нападает, – благородный кот лениво зевнул и добавил, – а все потому, что я на нее не реагирую.