Бриг «Ужас» и другие рассказы

Подумав немного, он решил что-то и скомандовал в машинное отделение:

– Полный ход! Все по местам! Готовься к маневру!

– Курс по шлюпке! – сказал он, повернувшись к штурвальным.

– Есть! Курс по шлюпке! – повторили те.

С каждым поворотом винта пароход настигал убегающую лодку. "Гриф", взяв под ветер, обошел ее и вдруг застопорил машину. Командир в рупор крикнул, перегнувшись через парапет мостика:

– Убери парус и лови конец!

Заслышав приказание, люди, сидевшие в шлюпке, спустили парус и, переложив руль на правый борт, подошли к "Грифу" и ловко поймали брошенный им линек.

III. Встреча с бригом «Ужас»

На "Грифе" в кают-компании за столом сидели командир судна, Туманов, Сванборг, Самойлов и оба норвежских боцмана. Взятые на борт люди не внушали к себе доверия и не возбуждали симпатий. Злобные лица их, искаженные дурной усмешкой, и косящие, бегающие глаза заставляли догадываться, что в жизни этих загорелых, коренастых людей было много мрачных страниц.

– Вы кто такие? – спросил командир.

Они быстро переглянулись, и один из них, казавшийся более пожилым, ответил, сильно картавя:

– Морские люди мы, мореходы, значит…

– Чем промышляете? – допрашивал командир.

– Рыбу промышляем, нарвала гоняем, моржа бьем, господин.

– Как тебя звать?

– Никифор…

– Ведь не на этой же шлюпке мотаетесь вы по океану? – спросил старший боцман.

– Знамо, нет! – ответил, ухмыляясь, допрашиваемый.

– Вы с какого судна? – продолжал выведывать командир.

– С большого… – нагло смеясь, сказал Никифор.

– Лясы не точи, дело докладывай, если линьков с десяток не хочешь! – крикнул, ударяя кулаком по столу, командир. – Н-ну!

– Нам, господин, ничего не велено сказывать! – глухим голосом ответил Никифор. – Скажем только: ежели касатку встретишь, – знай, и кит тут где-нибудь поблизости… Мы что? Мы – касатки.

– Ладно! – угрюмо произнес командир. – Ни разу не бивал я у себя на борту людей. А ты попробуешь, видно. Заговоришь тогда!

– Как вашей милости будет угодно, – пробормотал тот. – А только мы ни при чем…

– Посмотрим! – прервал его командир. – А зачем от Колгуева шли? Там теперь рыбы нет!

– Живой груз возили… Человека на берег доставили.

– Человека? Какого человека? – спросил Туманов.

– Женщину, – неохотно ответил Никифор. – А как доставили, на маяке смотрителю огонь погасить велели. Вас заприметили. Боялись – в Иолангу пойдете!

Самойлов поднялся и подошел к говорившему:

– А сколько дней из Хайпудырской губы шли вы сюда на "Ужасе"?

Никифор умолк и потупился:

– Нам ничего не известно.

– Линьков! – скомандовал командир, и матросы схватили Никифора и его товарищей, рослых парней, с лицами, до самых глаз заросшими всклоченными бородами.

Никифор молчал, а остальные бормотали что-то и брызгали слюной, стараясь освободиться из дюжих рук матросов.

– Что они говорят? – спросил Самойлов.

– Они оба немые, господин! – пояснил, мрачно вскидывая на профессора глаза, Никифор. – Языки у них отрезаны…

Допрос длился еще долго, так как от наказания взятых на борт людей решено было отказаться. Никифор не проронил более ни слова. Он уставил глаза в палубу и молчал. Двое немых бессвязно бормотали глухими, гортанными голосами, дрожа и кланяясь.

– Отпустите их! – сказал Туманов. – Все равно ничего не добьетесь!

– Черт с вами! Убирайтесь вы к своему киту и скажите, чтобы он не встречался с Федором Любимовым, а не то попробует моего Гочкиса.

Неуловимая усмешка мелькнула по лицу Никифора, и он, низко поклонившись, пошел к борту, махнув рукой своим товарищам.

Когда все вышли на палубу, море тонуло в густом мраке, и, невидимые уже, метались и ревели волны. Где-то на горизонте мигнул огонь. Зеленоватая вспышка его едва была заметна. Через несколько мгновений все услышали, что над "Грифом" с визгом и шипением пронеслась ракета, оставляя за собою огненный след. Другая и третья ракеты пронизали мрак, и одна из них с треском разорвалась за кормой парохода.

– По судну стреляют! – воскликнул капитан Любимов. – Погасить баковые огни и огонь на фок-мачте! Сидорчук, к пушке! Господа, – обратился он к членам экспедиции: – я попрошу вас удалиться в каюты.

В приготовлениях к возможному бою никто не заметил, как шлюпка Никифора, подняв парус, отошла от "Грифа", и как ее тотчас же поглотил мрак. Выстрелы больше не повторялись, и море кругом было совсем пустынно. "Гриф" шел без огней. Сидорчук, опытный и меткий канонир, оставался у пушки; у штурвального колеса сменялись норвежцы, а командир не сходил с мостика. Когда к нему поднялся Самойлов, капитан Любимов с большим неудовольствием отнял бинокль от глаз и повернулся в сторону ученого.

– Профессор, – сказал он строго: – я ведь вас просил оставаться в каютах. Здесь бой, – и здесь уж наше дело!

– На море никого нет, – возразил Самойлов. – Ваш невидимый враг ушел!

– Нет, – покачал головою Любимов. – Я – старый моряк, и у меня есть чутье. Оно мне подсказывает, что опасность очень близка, и я чувствую ее приближение…

– Капитан, – сказал Самойлов: – все члены нашей экспедиции поручили мне просить вас взять курс на Колгуев. Мы хотим знать, кто был свезен Никифором и его подельниками на остров. Это может многое объяснить нам.

Лицо Любимова, обычно такое веселое и добродушное, сделалось темным и злым.

– Простите! – произнес он глухим голосом. – Мое судно было обстреляно, и я должен найти и наказать виновного.

– Он, вероятно, гораздо сильнее "Грифа", – заметил Самойлов.