Избранное. Мудрость Пушкина

Автор

Михаил Осипович Гершензон

Жанр

Биографии и мемуары

Серия

Российские Пропилеи

Год написания книги

2015

<< 1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 36 >>

На страницу:

Перейти

21 из 36

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

    (Цыганы).
У Батюшкова: «И в радости… кипел и трепетал» (На развалинах замка в Швеции), – у Пушкина то же:

Я закипел, затрепетал

    (Выздоровление),
Любовник под окном
Трепещет и кипит

    (К вельможе).
Налицо у Батюшкова и противоположный ряд речений, столь привычный Пушкину: бесчувственность – как остылость или холод. Он говорит: «Изнемогает жизнь в груди моей остылой» (Из греческой антологии, XII), как позднее Пушкин: «Не спрашивай, зачем душой остылой», или «Во глубине души остылой». У него читаем: «И то, чем ныне стал под холодом годов» (Есть наслаждение), как у Пушкина: «Под хладом старости»… И он не раз употребляет выражение: «хладные сердца» (например, Мечта, Н. И. Гнедичу 1808 г.), обычное у Пушкина; и он говорит: «над хладною могилой» (Из Мелеагра), как Пушкин: «Схожу я в хладную могилу».

У Батюшкова находим и другие два ряда Пушкинских речений того же термического порядка: те, что представляют чувство, как жидкость, и те, что изображают душу или отдельные душевные состояния, как газообразное. Он говорит:

Мы пили чашу сладострастья

    (К другу),
или:

Пей из чаши полной радость

    (Отрывок из элегии),
как позже Пушкин:

Я хладно пил из чаши сладострастья

    (Позволь душе моей),
или:

И чашу пьет отрады безмятежной

    (Гавриилиада);
он говорит:

Все в неистовой прельщает,
В сердце льет огонь и яд

    (Вакханка),
как Пушкин:

Играть душой моей покорной
В нее вливать огонь и яд

    (Как наше сердце своенравно).
Он говорит:

И все душа за призраком летела

    (Тень друга),
или:

В мир лучший духом возлетаю

    (К другу),
как позже Пушкин:

К тебе я сердцем улетаю

    (Руслан и Людмила, V, черн.),
или:

Душа к возвышенной душе твоей летела

    (К Жуковскому).
У Батюшкова:

Воспоминания, лишь вами окрыленный,
К ней мыслию лечу

    (Воспоминания, 1807 г.),
у Пушкина:

Я к вам лечу воспоминаньем

    (Горишь ли ты);
у Батюшкова:

светлый ум,
Летая в поднебесной

    (Мои пенаты).
У Пушкина то же много раз: «Ум далече улетает», «Ум улетал за край земной» и т. п. Мало того, даже наиболее смелые речения этого рода, встречающиеся у Пушкина, нередко имеют прообраз у Батюшкова. Так, у Батюшкова:

Я Лилы пью дыханье
На пламенных устах,
Как роз благоуханье,
Как нектар на пирах

    (Мои пенаты),
у Пушкина:

И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы;

и Пушкинское употребление глагола «дышать»: «Гирей, изменою дыша», «Теперь дыши его любовью», «Мы в беспрерывном упоенье дышали счастьем», «Еще поныне дышит нега в пустых покоях и садах» и т. п., встречаем уже у Батюшкова:

Одной любви послушен,
Он дышит только ей

    (Ответ А. И. Тургеневу);