Воскрешённые

– Каждый раз, когда мы встречаемся, мистер Барни, у меня возникает желание поделиться с Вами всем, что я знаю, но только теперь, пройдя через невероятные события, Вы сможете понять то, что я Вам сейчас скажу. Когда-то Вы спросили меня, чем я помог им? "Столько жертв… " Да, некоторым пациентам, попавшим к нам в реанимационное отделение, я вводил смертельную дозу лекарств, потому что они были неизлечимо больны. Кому хочется быть калекой? Инвалид не столько отягощает жизнь близких, сколько сам страдает от безысходности положения. Душераздирающие мучения вряд ли кому-то нужны. Согласны?

– Вы решали за них, – негромко ответил я.

– Да, я выбирал тех, кто мне был по-человечески симпатичен. Их грехи, их болезни, как эстафетную палочку, мне пришлось взять себе.

– Грехи? – я не мог не переспросить врача-убийцу.

– Именно так открывается дверь. Во все века погибшие от чьих-либо рук автоматически срывают "Джекпот", таким образом, очищаясь и, попадая в вечную жизнь. Навсегда, друг мой. Именно для этого я Вас и подставил под дуло тюремного охранника, извините.

Пытаясь осознать услышанное, мой мозг не успевал быстро складывать воедино картинку реальности, в которой я оказался. Нильс понимал это и методично разъяснял дальше.

– Да, он обоих нас пристрелил, но…

– Нет-нет, постойте! – перебил его я, внимательно ощупывая себя самого и ещё раз осматривая декорации больничной палаты. – Допустим, что меня спасли врачи, как Вы и обещали, но Вам же пуля попала в шею, Вы погибли на моих глазах, а сейчас Вы совершенно целый?!

– Вот мы и подошли к самому главному, – почти шёпотом произнёс Нильс, подняв указательный палец вверх. – Помимо той жизни есть другая – другой мир. Мы, мистер Барни, находимся в нём.

– Я ничего не соображу, признаюсь Вам.

– Иногда в своих снах мы попадали сюда, – Нильс развёл руки в стороны ладонями вверх, как бы приглашая меня войти в этот самый мир. – Он существует. Мы здесь, друг мой. Это и есть воскрешение, о котором из века в век твердят служители церкви, сами того не зная и не испытывая. Здесь находятся воскрешённые мной.

Этого не может быть, но я произнёс вслух: "Это загробный мир?.. "

IX

– Да, – ответил Нильс, подойдя к единственному окну, и полностью открыл штору.

В палате стало светло, словно, за окном был полдень. Ослепительно солнечный день обескуражил меня.

– Сегодня здесь морозно и периодически идёт снег, – доктор снова посмотрел в окно. – Чудесный день! Классика. Какая красота. Вы можете встать с кровати и убедиться в этом сами, не бойтесь. Вы уже абсолютно здоровы.

Я неуверенно поднялся, опираясь рукой о спинку кровати, но ожидаемой боли в области ранений не почувствовал. Моё тело прекрасно работало, будто я и не был лежачим больным. Аккуратно, расправив плечи, выпрямив позвоночник, я подошёл к Нильсу, внимательно наблюдавшим за мной. Он явно ждал моей реакции на то, что мне предстояло увидеть. Он знал всё наперёд. И, действительно, моему удивлению не было предела…

Из окна открывался вид на широченную городскую улицу мегаполиса, по которой мимо нашего окна, будто круизный океанический лайнер, плавно и тяжело проехало жёлтое такси Toyota с громилой-китайцем за рулём. За ним важно проследовал огромнейшего размера пассажирский автобус Mercedes. Все пешеходы были невероятно высокого роста, они шли мимо, совсем не замечая нас. Внешне они выглядели, как обычные люди. По их лицам и походке было ясно, что каждый торопился по своим делам. От увиденного я впал в ступор. Вдруг, к нашему окну неожиданно подошла рыжая кошка в десятки раз превышающая обычные размеры. Я отшатнулся назад, а она, не торопясь, уселась на тротуаре и прикрыла глаза от слепящих её солнечных лучей.

– Обожаю кошек, сейчас замурлыкает, – совершенно спокойно прокомментировал доктор. – А Вы, мистер Барни, кого больше любите собак или кошек?

– Я, я шокирован, Вы же видите.

– Безусловно, этого Вам утаить не получится, а мне нельзя не заметить. Так всё же кошек или собак?

– Вы издеваетесь надо мной, Нильс! Что это вообще такое? Мы лилипуты?  – Нет, друг мой, мы значительно меньше лилипутов. Мы даже меньше муравья. Мы находимся с Вами здесь временно. Эта комната, точнее, как вы сами видите, больничная палата – всего лишь граница между мирами. Далеко не каждый потом помнит это место, мы же с Вами исключение.

Слушая Нильса, я не отрывал глаз от пригревшейся в солнечном луче гигантской кошки, от продолжающих свой спешный бег великанов-пешеходов, от громадного автотранспорта, курсирующего своими маршрутами.

– Вы видите тот мир, который мы с вами покинули. Это обычные люди и всё для нас там, как и им, казалось самым обыкновенным. А вот загробный мир находится за дверью, через которую я к Вам зашёл, друг мой. Вы готовы войти в него?

Я почувствовал молниеносную ледяную дрожь по всему телу. Это был страх. Он прижал меня к стенке, мне некуда деться. Что там?

– Вы помните, тогда в тюрьме я пообещал Вам открыть таинственную дверь? – тихо шепнул Нильс.

– Это бред, – всё, что я смог тогда Вам ответить.

– Так Вы – трус?

– Нильс, я не понимаю, что Вы хотите?

– Чтобы жить, надо умереть, друг мой.

– Ещё раз?

– Последний раз, – негромко, но настойчиво произнёс врач-убийца, указывая взглядом на дверь палаты.

– Но я не хочу…

– У Вас, действительно, нет выбора, друг мой. Смелее.

– А если я откажусь?

– Тогда ни окошка, ни кошки, ни пешеходов, ни Вас. В течение нескольких минут тихо погасните, как лампочка, сгорите навсегда, лишь только я уйду в эту самую дверь.

В одном миге до вечности смятение и страх усилились после услышанного приговора. Глаза заморгали, изображение исказилось, я понимал, что сдаюсь. Сложные механизмы моего личностного формирования в раз рассыпались, как мелкие частички часов, их было уже не собрать. Негативный слой переживаний, словно, треснувшее стекло окуляра перекрыл восприятие картины мира. Чувствуя безысходность и опустошение, шатаясь, и не видя ничего вокруг, я шагнул к той самой тайной двери палаты в неизвестной больнице на неизвестной улице неизвестного города неизвестной страны и неизвестно когда. Взявшись за металлическую ручку, я потянул её на себя – там я ни разу не был.

X

Передо мной стояла Марта…

Её голубые глаза, сохранившие юношескую очаровательность, невозможно было забыть после той самой вечеринки, когда мы познакомились с ней и Нильсом. Она была с той же причёской, в том же платье и в тех же самых туфлях. Марта любезно улыбнулась мне и рукой пригласила пройти в прихожую.

– Смелее, друг мой, – послышался голос Нильса за моей спиной. – Проходите.

Я нерешительно переступил порог, сзади слегка подталкиваемый им под локоть.

– Добрый вечер, мистер Барни! – сказала мне Марта и посмотрела на мужа, вошедшего следом за мной. – Мы все ожидаем вас, дорогой! Проходите в гостиную.

– Да, – многозначительно и протяжно ей ответил супруг, обняв её за плечи и поцеловав в щёчку.

Я был в замешательстве.

Нильс обратился ко мне:

– Ступайте первым, здесь Вам рады.

Проходя в гостиную, я увидел, что нахожусь в том же самом доме нашей первой встречи. Интерьер остался прежним. Мы вошли. В креслах, на диванах и стульях располагалось около сорока человек, внимательно наблюдающих за нами. Несколько человек стояли у камина, ещё пара молодых влюблённых держалась за руки недалеко от фортепьяно, несколько детей сидели на коленях у родителей. Среди присутствующих лиц я сразу узнал дам, над которыми в прошлый раз задорно подшучивал Нильс. Его высокий рост, длинные руки, которыми он тогда постоянно жестикулировал, и широченная улыбка располагали женщин к себе.

Не может быть, что я вернулся в прошлое, оказавшись в том же самом времени на той же самой вечеринке. Что-то не так. Почему они все молчат и смотрят только на нас с Нильсом?

– Присаживайтесь, пожалуйста, – предложила мне на правах хозяйки дома Марта, указывая на одиноко стоящее в центре зала кресло. – А мы с милым вместе со всеми устроимся на диване, мест достаточно.

Мне ничего не оставалось, как согласиться с этим предложением и усесться в кресло. Оно было широкое, удобное и мягкое, сразу располагающее к беседе, ради которой, вероятно, нас и ожидали собравшиеся гости. Все уставились на меня.

Через пару минут полнейшей тишины я не выдержал и, положив ногу на ногу, сказал:

– Что вы хотите услышать?

Марта, ещё раз очаровательно улыбнувшись, ответила за всех:

– Когда в этом доме, узнав, что Вы мистер Барни – писатель, я поделилась с Вами своей сокровенной историей. Могли бы теперь Вы оказать всем нам любезность и в ответ на мою открытость рассказать свою историю? Нам жутко интересно Ваше впечатление.

– Насколько мне представляется, – обратился я к Нильсу, не зная с чего начать, – со дня нашего знакомства прошло около полутора лет?

– Это как Вам угодно, – очень серьёзно ответил Нильс.

Его слова привели в неописуемый восторг всех присутствующих! Общий зрительский залп смеха вырвался на сцену и продолжительным эхом восторга, как стереозвук в динамиках, пролетел несколько раз из угла в угол гостиной мимо меня. Даже Нильс рассмеялся так, что с его глаз потекли слёзы. Марта накрыла ладонью лицо в приступе хохота и полностью откинулась на спинку дивана.

Через мгновение Нильс поднял ладонь правой руки вверх, подавая знак:

– Ну, хватит, друзья мои, хватит. Я сразу должен извиниться перед нашим другом за нашу внезапную реакцию. Извините, ради Бога, мистер Барни.

Мне было недостаточно этого, закипевшая обида бурлила во мне. Я старался не показать вида, ожидая следующие действия неадекватный толпы.

Нильс продолжил:

– Видите ли, здесь невозможно определить время встречи, о которой Вы упомянули. Если быть точнее, вопрос о времени здесь абсолютно неактуален. Мы, друг мой, находимся в вечности. И теперь Вы тоже.

Наступило гробовое молчание. Все ждали мой ответ. Даже дети, сидящие на руках родителей, замерли без движения, как восковые фигурки. Мне показалось, что они глядя на меня не дышат. Совсем не дышат.

Паузу прервала Марта:

– Подождите, друзья, ну, что вы, в самом деле? Мистер Барни, ну, как всё-таки Вам путешествие?

В этот момент мне показалось, что все они разом начали дышать.

– У меня вопрос к Вам, врач-убийца, – я посмотрел прямо в глаза Нильсу. – Это все они?

Ни одна складочка не дёрнулась на лице Нильса. Напротив, он усмехнулся и ответил:

– Это пятая часть тех, кого я спас.

– А остальные, извиняюсь, где сейчас? Сто пятьдесят человек, как минимум? Они чем-то заняты или им не хватило на этой сцене места?

– В каждом эксперименты есть жертвы, друг мой, они были первыми и им не удалось, увы, перейти в этот мир. Ради нас.

Нильс поднял глаза к потолку и все синхронно повторили за ним. Особенно постаралась Марта:

– Они сгорели в миг, как тополиный пух, когда чья-то рука бросает зажжённую спичку.

– И что здесь, доктор Нильс? – продолжил я защищаться вопросами, то ли от страха, то ли от собственного бессилия. – Где Солнце, ветер, море и, вообще, здесь тяжело дышать?! Я расстегнул две верхние петли на больничной пижаме, в которой теперь только себя и осознавал.

– Вы, мистер Барни, удивительно внимательны, – ответил Нильс, резко встав с дивана и подойдя ко мне почти вплотную, на ходу тоже расстегнув верхнюю пуговицу своей белоснежной рубашки. – Я не ошибся в Вас.

– Да? – возмутился я и встал напротив него. – Так я прав! Это пустая декорация! Это спектакль!

– Это наш дом, мистер Барни! Прошу Вас быть деликатнее, не забывайте, что Вы в гостях. Это вечный мир, в котором мы живы, и продолжим жить дальше! А Вы и все подобные Вам никогда, слышите, никогда не вернётесь ни во втором Его пришествии, ни в пятом! Ясно!

У меня заколотилось сердце и потемнело в глазах:

– Вы что хотите сказать? Что мы зря верим?

– Мистер Барни, друг мой, – Нильс чуть наклонился ко мне. – К моему сожалению, это так, хотя, я то же, надеялся на большее.

Он отвернулся от меня и медленно зашагал по залу гостиной, точно, как тогда в палате. Все воскрешённые следили за ним и ловили каждое слово.

– Когда-то я никогда об этом всём не задумывался, жил как все, спешил на работу, вместо того, чтобы остановиться, чтобы осознать жизнь! Я, наоборот, нагружал себя лишним. Да, чуть было я полностью не потерял себя в том безумии. Возможно, я, как и другие, прожил бы обычную, может, и счастливую жизнь. Но, увы, произошло так, что в тот день по какой-то чёртовой случайности из-за какой-то мигающей лампочки в холодильнике, я потерял Марту. Вы всё видели сами, мистер Барни. Я поступил так, как должен был поступить. Музыка, звучащая отсюда, в тот миг, когда на моих руках уходила Марта, с каждой минутой усиливалась. Это непередаваемая музыка. Не приведи, Господь, Вам услышать её. А, может, я был излишне чувствителен?

Нильс замер. Пауза.

– Вы, друг мой, тоже уязвимы. Вы – поэты, писатели, вся ваша братия вечно ищете грань. А вы и есть та самая грань между мирами. Одним – века, другим – мгновенье. Не более того. Вы лишь более ранимы, но как и все люди беззащитны. – Нильс бросил взгляд на всех присутствующих. – Вот только вечность находится здесь, где нет времени. Да, у нас нет Солнца, но у нас нет тьмы, у нас нет деторождений, но у нас нет болезней и потерь близких. И наш загробный мир имеет границы этого дома. Другого ничего нет. И не будет. Это наш дом.

Он вновь посмотрел на меня:

– Вам, мистер Барни, что по душе?

– Я не знаю…

– Мы выбрали Вас, – обратилась ко мне Марта, – задолго до вечеринки. Мы хотели, чтобы Вы сами убедились, что это возможно. И, мы знаем, что это единственный путь самосохранения.

– А где же рай? – вырвалось из меня.

– Больше ничего нет, друг мой мистер Барни. – Нильс снова подошёл ко мне. – Вокруг только тьма.

– Я отказываюсь верить Вам. Вы – убийца, который их всех покончил. Равнодушно. Это факт, доктор Нильс. Это доказано следствием.

Марта подошла к мужу, обняла его и сказала, обратившись к нему:

– Я же говорила тебе, ничего не бывает наполовину. Вот ты и сам убедился.

– Да, дорогая моя Марта, вижу. Я спас лишь того, кого можно спасти.

Мне стало жутко от услышанного. Я подумал, что это сон, это неправда.

– Это – не сон, это – правда, – вслух повторил Нильс.

Мне стало ещё хуже, я оступился назад, не удержался на ногах и плюхнулся назад в своё огромное кресло. Нильс присел на корточки передо мной. Он умело взял меня за запястье и, успокаивающе сказал:

– Вы просто хотите вернуться домой, мистер Барни?

Я кое-как поднял тяжёлую голову, чтобы ответить:

– Скорее. Я прошу Вас.

XI

Чувствуя безысходность и опустошение, не видя ничего вокруг, я медленно встал и побрёл в прихожую, с обеих сторон поддерживаемый Нильсом и Мартой. Меня подвели к той самой тайной двери, за которой находилась палата в неизвестной больнице на неизвестной улице неизвестного города неизвестной страны. Взявшись за металлическую ручку, я потянул её на себя и тихо шагнул через порог обратно.

Никаких туннелей со светом в их конце, никаких фрагментов из прожитой жизни от момента твоего рождения, ничего и никого – всё это чушь. Страшно темно. Никакого даже малейшего блеска или отражения света, никаких цветов, кроме чёрного. Нет звуков, холода, запахов, ветра и времени. Нет даже стен. Я вытянул вперёд перед собой руки, но у меня их не было. В груди не билось сердце. Я посмотрел наверх и понял, что не поднимал голову. Всё вокруг меня кружилось. Я упал, оступившись, в пропасть, на краю которой стоял, не чувствуя ног. Я закричал! И… не услышал себя… Я потерял сознание.

XII

Хлопок! Я раскрыл глаза, лёжа лицом в земле. Через боль приподнял голову и увидел перед собой в ночи светящиеся, как мотыльки, электрические лапочки на крыльце дома, в который когда-то пришёл на вечеринку к своим знакомым. Я знал, что за его закрытой дверью сейчас стоят Марта и Нильс. Они смотрят на меня.

Я попытался встать, но это было очень трудно. Я ощущал себя мясным фаршем, перекрученным через мясорубку. Через боль и силу мне удалось удержаться на ногах, и я, шатаясь и нелепо размахивая руками во все стороны, скорее, насколько быстро мог, побежал домой.

Я падал, вставал и снова бежал. Я думал лишь о том, что мне позволили жить. Это было единственное, о чём я думал, спасаясь бегством от неизвестности. Я просил Господа дать мне жизнь.

Хотя Он тут был ни при чём.

XIII

Космический ветер ослаб и, постепенно затихая, окончательно иссяк. Каждую ночь мёртвая тишина низко нависала надо мной и не давала покоя. Чёрное пространство над головой, будто бы отныне без Луны и звёзд, совсем не было похоже на то прежнее ночное небо. Всё реже и реже сердце тревожилось воспоминаниями о прошлой жизни. Время потеряло свой важный смысл. Я ничего не ждал, а только пытался найти всему объяснение. Жизнь в реальном мире, скрывающем неизвестность, о которой я теперь знал и постоянно думал, стараясь безуспешно отвлечься любыми способами, не могла меня устроить.

Я страдал от адских головных болей, не заметив, как подсел на ежедневный приём обезболивающих и транквилизаторов, усиливая их действие алкоголем. Я терял физические и моральные силы, чувствуя, что превращаюсь в безнадёжно больного, обречённого на приближающуюся гибель. После последней встречи с Нильсом и его воскрешёнными, моё желание умереть незаметно становилось таким же естественным, как и жажда жить.

В только мне известном тайнике гаража, я хранил свои особенные вещи. Среди них был мой старенький, но надёжный Colt Peacemaker 45 калибра. Достав его, я решил, что теперь мы вместе будем бороться за мою жизнь. Это невообразимо, но дождавшись полночи, я сунул пистолет за пояс, прикрыв его майкой с названием песни Nazareht «Please Don't Judas Me», и направился к дому воскрешённых.

XIV

На улице не было ни души. Я набрался смелости и, поднявшись по ступенькам крыльца, вплотную подошёл к знакомой двери с металлической ручкой. Взяв её в кулак, я потянул тайную дверь на себя. Она была заперта. Приготовившись ко второй попытке, я неожиданно услышал за спиной до боли знакомый голос:

– Зачем Вы вернулись, мистер Барни?

Страх тряханул меня электрическим разрядом, по рукам пробежала дрожь, но я с трудом нашёл в себе силы сохранить внешнее спокойствие и обернуться. Передо мной стоял Нильс. Будто мы с ним виделись минут десять назад. Словно не было нескольких месяцев мучительных головных болей и коктейлей из собственных наркотических размышлений по вине стоящего передо мной ублюдка. Именно так, я называл его всё это время.

– Друг мой, сорок пятый калибр Вы взяли зря. Он бесполезен.

Но я уже медленно потянулся за оружием:

– Ты сломал мне всю жизнь! Тебе не остановить меня.

– Мистер Барни, – хладнокровно ответил Нильс. – Что Вас беспокоит? Скажите мне.

– Я, я не знаю… Точнее, не хочу, я отказываюсь верить, что всё обстоит так, как ты говорил. Я не хочу знать то, что видел, но и забыть это не получается. Я стал пустым.

– Вы считаете, что покончив со мной, уничтожите наш скрытый от этого света мир?

– Наверное, так.

– Вы думаете, что на этом прекратятся Ваши мучения?

– Да, я надеюсь на это.

– Вы ошибаетесь, друг мой, сильно ошибаетесь. Вы стали свидетелем, точнее, хранителем нашей тайны. Вы решил уйти, и мы отпустили Вас. Живите, радуйтесь, жизнь прекрасна.

– Но всё так банально…

Мне стало нехорошо, я сел на ступеньку и опустил голову вниз, выложив пистолет рядом. Нильс присел со мной с другой стороны. Мы оба молчали. Каждый думал о своём.

– Желаете закурить? – он неожиданно прервал молчание и достал из кармана пачку Camel с зажигалкой.

– С удовольствием, – ответил я и взял сигарету.

Мы закурили.

– Согласитесь, мой друг, в этом всё же есть что-то приятное, – улыбнулся Нильс.

– В никотине? – ухмыльнулся я неожиданно для самого себя.

– Да, – ответил Нильс своей широченной улыбкой и мы оба рассмеялись.

Опять наступила пауза. Краски медленно стали темнеть, огоньки сигарет угасали.

– Вас, думаю я, – продолжил Нильс, – мучает только один вопрос. Единственный вопрос.

Я повернул голову и вопросительно посмотрел в его глаза.

– Точно, мистер Барни, – он видел меня насквозь. – Могу поспорить, что я прав.

– На что?

– На Вашу жизнь.

– Опять? – попытался пошутить я, но по выражению его лица понял, что сделал это неудачно.

Нильс ждал ответ.

– Так что же это за единственный вопрос?

– То есть, мы спорим? – настаивал он.

– А что Вы, доктор, ставите на кон?

– Мы с Вами больше никогда не увидимся, и Ваши головные боли прекратятся, обещаю Вам.

– По рукам, – ответил я и протянул ему ладонь.

Он аккуратно сжал её: "Договорились".

Я с нетерпением ждал, что он скажет. Нильс, как всегда, оказался прав:

– Вы хотите знать одно, друг мой. Существует ли рай?

– В десятку…

XV

– Отлично! Тогда, мистер Барни, нам нужно с Вами прогуляться до бульвара 4101. Здесь минут пятнадцать пешком. В такую тёмную ночь нам потребуется одно белоснежное сооружение. Заодно, по дороге мы пообщаемся, друг мой, – медленно растягивая на своём лице свою великолепную улыбку, произнёс Нильс, вставая со ступенек, глядя на меня сверху. Не спросив моего согласия, мы пошли. Минут пять, пройдя в тишине, я спросил его:

– А что за белоснежное здание?

– Сооружение, – поправил меня Нильс. – Это христианская церковь Маккарти, выполненная в английском неоготическом стиле в 1932 году. То, что сейчас нам с Вами и надо!

Мы шли медленно, у меня от постоянной боли трещала голова, и я полез в карман в надежде отыскать на дне, затерявшуюся таблетку. Нильс заметил это:

– Помните, мы с Мартой, при нашем знакомстве с Вами, говорили, что вернувшись с того света около года тяжело болели. Переход из одного мира в другой не может даже по физическим законам пройти бесследно. Для любого организма – это мучение. И это не закончится головными болями, мистер Барни. Не хочу Вас пугать, но мы были бы рады умереть скорее, лишь бы не мучиться. Но, страх возвращения в тот неописуемо жуткий вакуум, где ничего не существует, дал нам силы выжить и создать свой дом. Однако уже не в этом, как Вы убедились сами, мой друг, мире.

– Я шёл молча, внимательно слушая и пытаясь не упустить ни одного его слова.

– Таблетки, тем более, алкоголь, не излечат Вас, – продолжал Нильс. – Они только затягивают петлю на шее, которую Вы связали месяц назад и примеряли на себе на этой неделе шесть раз.

Это было так. Я молчал.

– У нас с Мартой тогда за год после первого возвращения, а заметьте, друг мой, мы были очень ещё молоды, появились серьёзные заболевания. Лучше Вам об этом я не буду рассказывать, мистер Барни. Сейчас стоит поговорить о Вас. У Вас большие проблемы. Моё участие в их решении – это моя плата за то, что я втянул Вас во всю эту историю.

Первый раз Нильс, не останавливаясь, на ходу, по-дружески, похлопал меня по плечу. Я снова промолчал.

Через несколько кварталов мы вышли на площадь. В её центре стояла белокаменная церковь, освещаемая со всех сторон ярко-жёлтыми электрическими лучами ночных фонарей. Мы аккуратно приоткрыли дверь храма, она была не заперта, и бесшумно вошли в тёмный зал. Несколько лампад тихо горели, освещая иконы с ликами святых. Они, как мне показалось, будто живые, удивлённо и очень серьёзно смотрели на нас, следя за каждым нашим шагом. Я ждал, что сейчас кто-то из них не выдержит и шевельнётся за стеклом, находящимся между нашими мирами.

Остановившись у алтаря, Нильс рукой показал мне подойти поближе к нему. Я безропотно встал напротив на расстоянии вытянутой руки.

– Получается, что в своём загробном мире Вы меня использовали и врали мне, что больше ничего нет, а рай, всё-таки существует, доктор Нильс, если Вы меня сюда привели?

– Врал. Признаю. Существует.

– Так почему же Вы со своими воскрешёнными друзьями не отправились туда? Наверняка, там лучше, чем у вас?

– Хм, – Нильс неодобрительно посмотрел и ничего не добавил.

– Но, у вас же нет птичек, бабочек, солнышка, речки, яблочек…

– Друг мой, во-первых, я не был в раю, – спокойно пояснил доктор. – Мне невозможно согласиться или опровергнуть наличие в раю перечисленного Вами, либо всеми остальными, кто так сладко треплется об этом. Это же не просто какой-то Эльдорадо, я, по крайней мере, так надеюсь. Лучше, как говорится, самому один раз увидеть, чем семь раз услышать. Во-вторых, у Господа какой-то свой, до конца известный только Ему выбор, кого туда пускать. Предполагаю, Он использует свой корреляционный анализ, но мне Он сам об этом ничего не рассказывал, потому как я Его, как и Вы, не встречал. В-третьих, я только лишь проводник, поводырь, как Вам угодно. То есть до ворот, понимаете? Дальше мне вход закрыт. Признаюсь, я даже безуспешно пытался несколько раз проникнуть туда, но я не из их тусовки, как сейчас выражаются. В-четвертых, мистер Барни, также честно Вам признаюсь, что питаю надежду на то, что Вам удастся туда попасть, и Вы сами всё увидите.