Зона Комфорта

6

Полных семьдесят два часа я обретаюсь в этом мире. Почти сутки ушли на бандитский плен и побег из него. Последующие двое провалялся в околотке первого Корниловского ударного полка, куда меня определил Сергей Васильевич. Капитан Кромов, командир третьей роты. Он же пожаловал мне, разутому, ношеные и многажды чиненые, но достаточно крепкие яловые сапоги.

Я до сих пор на больничке и не тороплюсь с выпиской, несмотря на то что оклемался. Отоспался на свежем воздухе под навесом, плотно поужинал, крепко позавтракал, отдохнул и голова почти не беспокоит. Субдуральная гематома передумала, видно, развиваться и терзать нежное вещество головного мозга. Покладистая попалась гематомка.

Вчера утром сестра милосердия почистила мне рану, обработала её пероксидом водорода[22 - Старое название перекиси водорода.], наложила мазь со знакомым резким запахом, стала бинтовать голову.

– Жить буду, красавица? – сдерживаясь, чтобы не ругнуться от разбереженной боли, поинтересовался я, по привычке заигрывая.

– Сто лет, – спокойно ответила сестра.

Она была очень близко от меня, почти касалась грудью. От неё пахло молоком и сеном, а ещё яблоком. Парфюм не присутствовал. На рукаве её платья у плеча пришит шеврон именного полка. Выцветший бледно-голубой щит, на котором – адамова голова с костями, скрещенные мечи, разрывающаяся бомба, а надо всем этим надпись дугой – «корниловцы».

– Через пару дней вернетесь в строй, господин штабс-капитан, – обрадовала сестра под уход.

Её оптимизма я не разделял. Не в связи с какими-то идейными соображениями, а в силу неподготовленности. Это всё равно как пятиклассника огорошить: «Завтра идешь гос по высшей математике сдавать». Мало того что он в предмете – ни ухом ни рылом, ему даже времени на написание шпаргалок не дали.

Итак, я – в прошлом. Как и почему я здесь очутился, тема для отдельного научного исследования. Или у меня – затянувшаяся трёхмерная визуально-слуховая галлюцинация? Ещё возможно, что я угодил в компьютерную игру. Волшебники меня перенесли в монитор, ага.

В фильмах так показывают: сидит мужик у телевизора, газету читает, в носу ковыряет, а из экрана на него – крутящаяся световая воронка – фигак. Засосала, и вот уже мужик в корейском своём телевизоре в шлепанцах убегает от диплодока в мезозойской эре.

Сюжет в общем избитый. Сотни фильмов про это, книг. Сам я в детстве, обладая неуемной фантазией, целые эпопеи историко-фантастические сочинял про путешествия во времени и пространстве.

Но фантазию в любом месте можно прервать, телик выключить, книжку захлопнуть, а тут.

Как прекратить эту чертовщину? А если её невозможно остановить, и придется в ней существовать – как адаптироваться в чужом, прошедшем, военном времени?

Свои координаты по обеим осям координат я пробил довольно легко. Продрыхнув, судя по затекшим конечностям, не менее десяти часов, я поковылял на улицу размяться. Столкнулся с солдатом, который выносил бадью с помоями.

Он перехватил бадью в левую руку и козырнул мне.

– Скажи-ка, братец, какое нынче число? – обнадежённый его почтительным поведением, поинтересовался я.

– Так что, тридцать первое июля, вашбродь! – браво гаркнул солдат.

Я поморщился и кончиками пальцев коснулся забинтованной головы. Спросил преувеличенно тихо, как бы через острую боль:

– А село как называется?

– Воскресенское, вашбродь!

– Спасибо, братец, – кивнул я и посетовал: – Всё на свете у меня перемешалось.

Я мог бы и не говорить этого, заданные вопросы вполне укладывались в схему поведения человека, получившего ранение головы.

Добравшись до своего лежбища, залез под ветхое одеяло и стал загибать пальцы. В буквальном смысле.

«Прописывался» я в пятницу непосредственно после строевого смотра. На календаре было десятое августа, верняк. С того дня прошло трое суток. Получается, сегодня должно быть 13.08. Но солдат сказал, будто сегодня тридцать первое июля. И чего?! Правильно сказал, они же по-старому время считают, минус тринадцать дней. Вот оно и получилось!

Теперь год. Или восемнадцатый или девятнадцатый. Почему не двадцатый? Нет, это уже – Врангель, он армию из Добровольческой в Русскую переименовал, а Сергей Васильич в сарае, помнится, говорил: «Половину Добрармии союзники своей одежкой экипировали». Это он насчёт моего прикида прошёлся.

А что – за восемьдесят лет в этом направлении принципиально нового не изобретено – цвет хаки, накладные карманы на груди и боках, погоны. Двадцатый год откидываем и по географическим соображениям. Летом двадцатого Врангель, из крымской «бутылки» вырвавшись, бился в Северной Таврии, там сплошь степи. А здесь и леса присутствуют. На опушке одного я проснулся, через другой мы на таратайке от бандюков удирали. Да и говор у местных жителей хотя и мягковатый, южный, но не откровенно хохляцкий.

По названным причинам 1918 год также вычеркиваем. В июле восемнадцатого Деникин повёл своих бойцов во второй Кубанский поход. И никакой помощи тогда союзники белым не оказывали. Не до того им было, они с немцами вовсю продолжали воевать.

Итак, на дворе 31 июля 1919 года. Со временем более-менее прояснилось. А с местом? Село с «оригинальным» названием Воскресенское имеется в половине русских областей. бр-р-р, губерний. Уточнять географию у солдата, несмотря на его внешнюю лояльность, я не решился. Человек может из-за травмы головы забыть число. Его могут в бессознательном состоянии перевести из одного населенного пункта в другой. Но какие-то привязки к местности у него оставаться должны!

Впрочем, можно просчитать, от хронологии отталкиваясь. В июне, в середине где-то, если память меня не подводит, добровольцы взяли Харьков. Севернее Харькова у нас что располагается? Правильно – Белгород, по карте прямо вверх. Потом – Курск, Орёл. Дальше Деникин не продвинулся. Но это уже события осени. А июль? Где были белые на юге России на исходе второго летнего месяца грозного девятнадцатого года? Стоп, а чего я взялся чертить прямую от Харькова на Москву? Деникинский фронт больше чем на тысячу верст растянулся, от Екатеринослава до Царицына, от Днепра до Волги. Ну ты вообще! Корниловский-то полк был один и входил он в состав первого армейского корпуса генерала Кутепова, наступавшего на главном московском направлении. Тут, как говорится, без вариантов.

Когда я свёл концы с концами, у меня полегче на сердце стало. На короткую минуту, правда. День, максимум два – курс лечения завершится и посыплются вопросы: кто я, откуда и зачем.

Ну с документами отмазка понятная. Они, как бы, у бандитов остались, тому есть живые свидетели, один из которых – капитан Кромов, авторитетный офицер, первопоходник[23 - Первопоходник – участник 1-го Кубанского, «Ледяного» похода.]. А вот как я у бандитов оказался? Какой я части? Артиллерист, коль скоро в петлицах эмблемы соответствующие? Эмблемки артиллерийские – верх консерватизма, никаких изменений не претерпели – два скрещенных ствола. Поставят меня к трехдюймовке: «Ну-ка, бомбардир, покажи себя», и чего дальше? Не скажешь ведь, что в нашем гвардейском полку артиллерия исключительно реактивная. БМ-21 «Град» на базе «УРАЛ-375»! Да и в «Градах» я ни бельмеса не петрю. Ищейка я армейская, дознаватель. И рядовым необученным не прикинуться – по возрасту и погонам давно не новобранец, целый штабс-капитан в их измерении.

Откуда же я такой нарядный нарисовался? Может, на потерю памяти сослаться, как Доцент в «Джентльменах удачи»? Тут – помню, тут – не помню! В поезде с полки упал, башкой ударился.

– Так не бывает, – сказал тогда Хмырь.

И мне скажут аналогично. Только здесь не кино, бьют здесь по-настоящему. Война, шарады разгадывать некогда и незачем. Меня просто шлёпнут.

Попробовать объяснить что я из будущего, из две тысячи первого года? Попал сюда не знаю, как. по пьянке. Прошу не кантовать, при пожаре выносить первым. Тоже – вариант заведомо тупиковый. Сто пудов – не поверят и не за психа примут, а за красного шпиона.

Блин, не хочется думать о смерти, поверьте, в тридцать шесть мальчишеских лет![24 - Искаженная строчка из популярной советской песни «Орлёнок».] Что делать, что делать?!

Без сна я проворочался всю ночь и лишь под утро, когда стало светать, забылся вязким, путаным полубредом, в котором ел огромную грушу. В недрах полезного фрукта обнаружился мой военный билет в красной обложке со звездой и надписью «СССР», и я этому не удивился. Помню, пытался прожевать вместе с сочной мякотью груши и «корку» военника, а она клеёнчатая, несъедобная.

Потом меня одолели назойливые мухи, которых, вероятно, привлёк «аромат» гноившейся раны. Не то чтобы они больно кусались, просто противно – бегают по лицу, лапки быстрые, липкие.

Я встал с чугунной головой, зевнул и потянулся. Начинался новый день. Временем я не владел, мои пластмассовые электронные часы «Made in Korea» носит теперь бандитский атаман.

Часов шесть, седьмой. Рано.

– Господин штабс-капитан! – меня позвали.

Я вздрогнул и обернулся. В проулке за плетнём стоял молоденький офицер из легкораненых. Я видел его накануне на перевязке. И даже успел с ним познакомиться.

– Прапорщик Баженов, – улыбчиво представился он вчера, протянув левую руку.

Правую, забинтованную и оттого толстую, прапорщик нянчил на перевязи.

– Маштаков Михаил Николаевич, – ответил я на влажное пожатие.

Определился – лучше по максимуму пользоваться своими данными, нанизывая на них нужные детали. Так меньше вероятности запутаться.

Через плечо Баженова перекинуто вафельное полотенце. Сквозь оттопыренные уши его малиново просвечивало солнце.

– Господин штабс-капитан, не составите компанию искупаться?

Я пожал плечами. С одной стороны, я изрядно запаршивел, буквально прокис. А с другой.