Помещик. Том 7. Крестоносец

– Каждый верит, что в полотне жизни сам выбирает по нраву нить. Только вот у судьбы есть на всех свой план, невозможно ей угодить. Ее мудрое сердце и добрый нрав – это сказки для простаков. Ведь она не уймется, не обокрав, оттого мой девиз таков: делай то, что должен, будет то, что будет, кто-то тебя поддержит, кто-то тебя осудит. Главное – мир уже не забудет![8 - Это фрагмент рок-оперы «Орфей».]

– И что ты должен?

– Бороться. Я только здесь осознал, что иного не могу, не хочу и не умею. И если я не найду подходящую цель, то моя натура не усидит и… в общем, все закончится очень плохо. Такова уж моя природа.

– Тебя таким сделал ад?

– А кто тебе сказал, что я пришел из ада? – усмехнулся Андрей. – Из ада нельзя уйти, хотя там открыты двери, и никто никого не стережет. В этом суть.

– Не понимаю.

– Я не хочу говорить вещи, которые бы пошатнули догматы веры. Я сюда не пришел подрабатывать пророком, – продолжал гнать пургу Андрей.

– И все же.

– Страшный Суд для каждого человека наступает сразу после его смерти. И в ад он отправляется только по итогам судилища. Как там поется? На справедливый суд дороги все ведут, где обретут заслуженный финал: награда или кнут – последствия найдут того, что ты при жизни выбирал.

– Выбирал?

– Выбирал. Оцениваются только твои поступки и только поступки. Слова – это тлен. В земных судах круговорот мирских идей – здесь невиновным быть страшнее во сто крат. Когда решает все неравенство людей, предельно ясно: кто был прав, кто виноват. А нам дела твои видны со всех сторон, подумай дважды, если ходишь в подлецах. Здесь кем бы ни был ты, не обойдешь закон, поскольку правда не в словах, а на весах, – продолжал Андрей цитировать фрагменты рок-оперы «Орфей».

Царь замолчал, потрясенный этими словами.

– На весах? – наконец переспросил он. – Каких весах?

– На одну чашу кладется перышко, на вторую – твое сердце. И молись, чтобы сердце не весило больше перышка.

– Но это невозможно!

– Там, – мотнул Андрей головой, – возможно. Ибо вес твоего сердца там складывается из грехов и чувства вины за содеянное. Совесть ТАМ имеет абсолютную власть. Она твой палач и спаситель. Она твой тюремщик и твой освободитель. Здесь ты можешь с ней договориться, усыпить ее бдительность, обмануть, обхитрить. А там – нет…

– А как же Божий суд?!

– Это он и есть. Или ты думаешь, что Ему больше нечем заняться, чем каждого муравья судить? – усмехнулся Андрей. – Твоя совесть сама тебя осудит. И сама накажет. Ад – это то место, где каждый подвергается своей собственной совестью особой пытке, связанной с теми грехами, что ты совершал. Двери в нем открыты. Ты волен уйти в любой момент. Но совесть мешает… Ибо она твой настоящий тюремщик. И с ней ТАМ не договориться. Ее ТАМ не обмануть.

Царь промолчал.

В конце концов, не он жил вторую жизнь, и оспорить слова этого человека, стоящего перед ним, он не мог.

– А как же Второе пришествие? – после изрядно затянувшейся паузы спросил Иоанн.

– Почем мне знать? Это святые отцы много что напутали. Вон – в древнем варианте Евангелие записано, что мы слуги Божьи. А в переводе на славянский чего написали? Правильно – рабы.

– Ты не шутишь?

– С какой стати мне шутить? Дулос[9 - Речь о слове ??????, которое в современном значение означает раба и – факультативно – слугу, но в более архаичной традиции имел более широкий спектр смыслов.] – это слово со множеством смыслов. И раб, и слуга, и младший родич, и прочее. Какое из них правильное? Судя по тому, что сами греки написали, когда более тысячи лет назад переводили Евангелие на латынь, правильным является «слуга». Тогда и Империя была едина. И Константин Великий с Феодосием контролировали их язык, дабы глупостей никаких не совершали. А как обошлись со славянами? Что это? Злой умысел или обычная человеческая глупость?

Царь промолчал.

– Ладно, это все к делу не относится. И я прошу тебя – не говори никому об этом. Подрывать авторитет Церкви, даже зарвавшейся и залгавшейся, не лучшая стратегия. Если, конечно, ты не желаешь гибели христианству, которое переживает ныне не лучше дни.

– Залгавшейся… – тихо произнес Царь, словно пробуя это слово на вкус. – Что ты хочешь предпринять?

– Когда я был в Царьграде, то увидел рабов. Многие десятки тысяч рабов. И это только малая часть того ужаса, что цветет и пахнет на просторах Великой Порты. Это прямое оскорбление Всевышнего. Ибо никто не вправе обращать в рабство слугу Создателя нашего, созданного по образу Его и подобию.

– Таковы магометане… – развел руками Царь.

– Отчего же только они? А разве христиане лучше? Та же Венеция торгует рабами как горячими пирожками. И у нее их покупают другие христиане. А наши старые ушкуйники? Разве они не совершали набеги, дабы захватить людей и продать их в рабство? А наши помещики? Они ведь так же иной раз поступают. Дерьма хватает. И ислам тут ни при чем. Дело в людях, а не в вере. Если у них гнилое нутро, это не спасешь ничем.

– И что ты хочешь? Изменить мир?

– Почему нет? Во всяком случае, удар по главному центру рабовладения в мире – по Великой Порте – будет, без всякого сомнения, богоугодным делом. А дальше уже как получится.

– Что тебе для этого понадобится?

– Тульский полк и все бывшие пленники, что я вызволил из Царьграда.

– Полк? Но…

– Он все равно предан лично мне. Тебе такой опасно держать под рукой. Теперь, зная, что нужно делать, ты довольно быстро получишь себе новые подобные. Да и я подробные описания сделаю.

– Ты оставишь брешь в обороне, забрав полк.

– Брешь для кого? Степь в ближайшие несколько лет не способна тебе навредить. А потом у тебя уже будут силы, с которыми тебе степняки не страшны.

– Ну… хорошо. Это все?

– Годик на подготовку, кое-что из твоих пушек да пищалей, а также твоя всемерная поддержка. Ну же, не куксись. Твои пушки все равно в основе своей хлам. Большие. Неповоротливые. Можно все сделать легче и лучше. Кроме того, я хочу, чтобы ты присмотрел за моей женой и детьми…

Разговор тогда у Царя с Андреем был сложный. ОЧЕНЬ сложный и долгий. А потом графа сменила супруга.

С тех пор минуло полтора года. Даже больше.

Граф, а точнее, уже князь ушел в поход, уводя с собой почти всех преданных лично ему воинов. К счастью, по большей части иноземцев. А их смена готовилась на этой и многих иных тренировочных площадках.

– Государь, – тихо произнес подъехавший гонец.

– Что случилось?

– Голубь прилетел, – произнес он и протянул Царю небольшой свиток.

За 1558 год удалось развернуть несколько промежуточных станций между Азаком и Москвой. В том числе и небольших древесно-земляных крепостей. И организовать на них голубятни для извещения. Вот один из таких голубей и прибыл, принеся весть о выходе князя из Азака на юг.

– Началось… – тихо прошептал Иоанн Васильевич, сворачивая обратно свиток в трубочку.

После чего бросил напряженный взгляд на бойцов Московского полка, что упражнялись на плацу, и спешно отправился в кремль. Началась большая кампания, в которой ему предстояло выжить. Это Андрей не переживал, считая, будто бы соседи не рискнут напасть на Царя. А сам Государь и его супруга таким оптимизмом похвастаться не могли. Ибо главной защитой являлся Андрей. Он же – главной опасностью, из-за чего его уход, по их мнению, мог спровоцировать войну с весьма печальными перспективами…

«Или Андрей не переживал только на словах?» – вдруг, словно пронзенный этой мыслью, остановился Государь…