Улыбнулся.
И потянулся к фишкам, обозначающим конницу…
Это была первая игра в, по сути, настольный wargame. Этакий вариант Kriegsspiel[14 - Kriegsspiel – настольная игра, созданная в 1812 году и опубликованная в 1824 году Георгом фон Рассевицем. Первая реалистичная настольная военная игра в отличие от существовавших ранее чисто логических. По своей сути – первый настольный варгейм в истории. В прусской армии, а потом и германской эта игра была повсеместно распространена для штабных тренировок офицеров и, по отзыву командования, стала одной из важнейших факторов успехов германского оружия.], который царевич создал, обдумывая способ организации подготовки начальствующего состава. Здесь имелась и большая карта, расчерченная на квадраты, и гипсовые элементы укреплений, и многочисленные фишки для обозначения разных войск, и циркули с линейками для измерения расстояния, и кубики для определения вероятностей, и даже небольшие коробочки для имитации «тумана войны». Ну и само собой, книга правил. Впрочем, последнюю пока еще продумывали. И то, что видел перед собой Петр было своего рода альфа-тестированием…
Кроме них троих, в зале присутствовали и Гордон, и Апраксин, и Головин, и Шереметьев, и другие. Всего около двух десятков человек, так или иначе относящихся к верхушке военного командования царства. И они очень вдумчиво смотрели на эту игру и на эту партию.
Поначалу все отнеслись критично.
Очень критично.
Игра выглядела странной и непонятной. Но потом, после уже первой быстрой и неуклюжей партии, она несколько заинтересовала командиров. Позабавила.
В отличие от оригинальной Kriegsspiel, с которой Алексей был не знаком, здесь удача и кубики имели второстепенную роль. А результат во много зависел от положения, численного превосходства и полноценности сражающихся отрядов. Из-за чего, например, фишки полков имелись десяти комплектов с нумерацией от 10 до 1, что означало степень целостности. Плюс для обозначения негативных факторов использовали цветные картонные подставки под фишки с изображением усталости, болезни, шока и так далее…
– Занятная игра, – пыхнув трубкой, наконец произнес Петр, который просто наблюдал.
– Она, к сожалению, сыра, – возразил царевич.
– Сыра, – согласился царь и поддакнули остальные.
– Думается, Алексей Петрович очень странно оценил роль и задачи разной пехоты и кавалерии на поле боя, – заметил Гордон.
– Так поправьте меня, – улыбнулся парень. – Я ведь просто учусь. А игру эту сделал для того, чтобы наглядно посмотреть на сражения былых времен и попробовать их переиграть.
– Зачем? – удивился Михаил Головин.
– Нужно понять, в чем была ошибка, а в чем возможность. Всегда, как мне кажется, роль игрока определяет многое, если не все. Например, битва при Гавгамелах. Я, с тех пор как про нее прочитал, все думаю – а был ли у Дария шанс?
– Сие пустое, – возразил Гордон. – Война ныне и в те времена, как мне мыслится, была очень разной. Хотя бы потому, что в наши дни есть мушкеты и пушки. Они очень сильно изменили буквально все.
– Значит, ты полагаешь, что изучать историю войн не стоит?
– Отчего же? Стоит. Только увлекаться не нужно. Ты ведь уже читал про Шведский потоп?
– Конечно.
– Тогда ты знаешь, что шведские мушкетеры расстреливали копейную кавалерию ляхов и литвин нередко совершенно безнаказанно. И те не могли их атаковать добрым образом. Ни в лоб, ни по лбу. Отчего прием Александра Македонского при Гавгамелах в наши дни обречен на провал. Его всадников просто бы расстреляли или рассеяли.
– Хм. Чем сильны каролинеры?
– Решительным натиском, – не задумываясь ответил Патрик.
– Значит, под неприятельским огнем они сближаются и вступают в схватку на белом оружии. Так?
– Так.
– Почему же тогда конница, что движется намного быстрее, не в состоянии это сделать?
– Практика показала, что не может. Во всей Европе отказываются от такого применения кавалерии.
И здесь Патрик Гордон был прав на все сто процентов. С ходу так и не возразишь. Потому как с конца XVI века, с появлением удобного для применения на коне огнестрельного оружия, начинается чрезвычайное увлечение им. Сначала в виде рейтаров – конницы с двумя и более пистолетами в качестве основного оружия, которая показала себя отлично. Много лучше появившихся ранее кирасир, а все потому, что атаковать глубокие пехотные построения конным натиском было сущим безумием. Так что уже к первой трети XVII века отличие кирасира от рейтара наблюдалось лишь в социальном происхождении. В остальном же плюс-минус одинаковое вооружение, снаряжение и тактика.
К концу XVII века стали массово уходить с поля боя доспехи. В том числе у рейтаров и кирасиров. Исключая, пожалуй, австрийских кирасиров, которые держались за них до самого конца. А вот карабин появился. И у тех, и у других.
Да и вообще основная масса всякой европейской кавалерии на рубеже XVII–XVIII веков представляла собой драгун разных фасонов и видов, мало чем отличающихся друг от друга, кроме какой-то атрибутики и аксессуаров. Причем драгун не в смысле ездящей пехоты. Нет. Эта их функция к концу XVII осталась лишь номинальной. Они уже полностью стали стрелковой кавалерией.
Особняком стояли только вояки Речи Посполитой в Европе, которые сумели сохранить традиции копейного конного боя. Но их к 1699 году практически никто не ценил. Сначала позор Шведского потопа в середине XVII века. А потом и вовсе страшный политический коллапс, не позволяющий им хоть как-то отличиться. Да, они смогли блеснуть в 1683 году при спасении Вены от османской осады. Но в целом все было плохо. Инструмент интересный, а применить его толком не получалось. По самым разным причинам. И в первую очередь касающихся внутренней политики.
Эта ситуация изменилась в середине XVIII века, когда к полководцам всего мира стало приходить озарение. Ведь линейная тактика пехоты, употребляемая повсеместно, подразумевала неглубокие построения, в отличие от конца XVI – начала XVII веков. Достаточно тонкие для того, чтобы решительным кавалерийским натиском их прорывать.
Именно тогда Фридрих Великий провел свою знаменитую кавалерийскую реформу. Так, например, он уже в 1741 году взял на свою службу полк улан, обученных копейному бою. В то же время запретил кирасирам стрелять прежде решительной сшибки с неприятелем, что дало огромное преимущество на поле боя его кавалерии, остававшейся до начала наполеоновских войн лучшей в мире.
Так вот… тактика 1690-х годов мало отличалась от 1740-х. Строго говоря, она вообще не отличалась. И все те же резоны, что заставили в свое время Фридриха Великого пойти против магистрального кавалерийского течения, имелись и сейчас.
И Алексей постарался их на пальцах донести.
Слушали его со скепсисом.
Хотя особо не возражали. В том числе и потому, что нечем было парировать доводы.
– Ты предлагаешь всю нашу кавалерию перевести на копейный бой? – спросил Меншиков.
– Никак нет. Это сущее безумие!
– Отчего же? Ты так их пользу нахваливаешь.
– Всадник, умеющий толково копьем орудовать, дольше обучается и дороже обходится казне. Да и по уму, ему бы и коня получше сыскать. В то время как в драгуны можно брать всяких. Ну и лошадок похуже выделять.
– Как тебе, Михаил Михайлович? – спросил царь.
– Звучит довольно… старинно, – ответил Головин.
– Отчего же? Али вспомнил конных копейщиков моего отца?
– И их тоже. Но мне в детстве рассказывали о…
– Ну и зачем сие? – нахмурившись, спросил Гордон, перебивая Головина. – Старинно и старинно. Видно же, что Алексей увлечен книгами о старине. Или, как он сам любит говорить, о мертвом и мертвых.
– Патрик Иванович, – произнес царевич, – но здравый смысл и опыт шведских каролинеров показывают: копейная конница будет, без всякого сомнения, значимой силой на поле боя.
– Может, и так, – чуть пожевав губами, ответил генерал. – Но ты сам сказываешь – выучка должна быть доброй и кони. Ни того ни другого у нас не сыскать. Да, природные всадники имеются. Однако у них совсем не та выучка, о которой ты сказываешь. Драгун же мы можем набирать и содержать привычным образом.
– Значит, дело не в том, что я не прав?
– Дело в том, что ты увлекаешься сказками, – вместо Гордона ответил Петр. – Да, твои мысли интересны. Но для людей опытных видны заблуждения, в которые ты впал.
– Но…