Фрунзе. Том 1. Вираж бытия

Для всего съезда, который слушал его в гробовом молчании. Потому что удалось донести даже до крестьян и рабочих, ничего не смыслящих в военном деле, всю катастрофичность положении.

Фактически он озвучивал своеобразный акт приема дел наркомата, который вроде как только сумел оформить. Дескать, принял. Но целый год разгребал авгиевы конюшни, чтобы хотя бы понять, что там и к чему. И чем больше он зачитывал тезисов, тем сложнее становились лица начальствующего состава. Чем дольше он говорил, тем бледнее оказывался Троцкий, превратившись к концу выступления практически в полотно.

Когда же степень накала достигла своего апогея, позволил съезду спустить пар.

– Все вышесказанное говорит о крайне опасном положении молодого Советского Союза. Положении, которое проистекает из ошибок еще царского правительства. Ведь не секрет, что наша армия создана во многом на базе старой, николаевской. И как следствие, принесла с собой болезни, которых нахваталась еще там. Хуже того, все это усугубилось революционным моментом. Из-за чего и без того бестолково устроенная армия обрела в годы Гражданской войны массу временных, аварийных решений. Решений из говна и палок. На завязочках бантиком да подпорках. Однако в те дни иначе было нельзя. На что-то большее и вдумчивое у нас просто не было времени. Но если мы сейчас все оставим так, как есть, то катастрофа неизбежна. Ведь мировой империализм, оправившись от тяжелой войны в Европе, рано или поздно решится взяться за нас. Решится задушить революцию, как некогда всей Европой тушили Французскую революцию. И тогда нам конец. Не устоим. Вот этим всем эрзацем нам не справиться с нормально выученными и снаряженными европейскими армиями. Да даже с польской не справиться, ежели она прямо сейчас решится напасть на нас.

Он замолчал.

Съезд тоже молчал.

Пораженный. Оглушенный. Подавленный.

Первым со своего места встал Сталин и громко произнес:

– Благодарю за честность!

Сказал и начал хлопать. Медленно. Веско. Гулко.

Следом встал, к удивлению съезда, Троцкий. И также начал аплодировать. Ему очень понравилось то, как Фрунзе перевел стрелки, сняв ответственность с него за положение дел в РККА и РККФ. Но больше всего он обрадовался прекрасному поводу ударить по Ворошилову. Ведь как Михаил Васильевич сказал?

– Иные болтают, будто чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. Но это вздор! Армия – это тяжелый квалифицированный труд, а не дубовая роща. А учитывая расклад сил на случай начала новой Империалистической войны – высококвалифицированный труд. Так как мы не сможем выставить столько же людей и вооружений, как и капиталистические страны. Количественно. В случае если они навалятся на нас разом. А значит, должны побеждать умением. Иначе говоря, как завещал нам Владимир Ильич, нам всем следует самым решительным образом учиться, учиться и еще раз учиться!

Потом начали вставать остальные участники съезда. Вслед за своими вождями. Последним поднялся со своего места Зиновьев и ленинградская делегация. Нехотя. Но они встали…

А Фрунзе выдохнул.

Он сумел пройти между струйками.

Во всяком случае, это выглядело именно так. Подготавливая при этом плацдарм для политического наступления. Уже своего.

Завершив наступление, Михаил Васильевич досидел до конца основных выступлений. И при первой возможности покинул его, отправившись отдыхать. Сославшись на здоровье.

Нервы.

Ох как они шалили.

Не выдержав, он скомандовал водителю отвезти его в какой-нибудь неприметный кабачок. Чтобы приличный. И чтобы подальше от Кремля.

Тот так и сделал.

Фрунзе вышел из машины.

И прошел метров двадцать до входа в заведение, идя по нечищеной улице. Радовало только то, что люди ходили тут часто и не нужно было лезть по сугробам. Притоптали.

Пока шел – вспоминал остросоциальную песенку Сергея Шнурова «Пока так». Он ее зацепил еще там, незадолго перед смертью в прошлой жизни. Понятное дело, здесь ситуация была радикально иной. Но едкий и заводной мотивчик волей-неволей приходил на ум.

Вошел.

Звякнул колокольчик.

Помещение было прохладным и тесным. Хотя надо отдать должное – чистым и неплохо обставленным. И то сказать – в ином Михаил бы сиживать не стал. Нарком все же. Узнаю?т его нечасто, но бывает. Пойдет слух, что пьет в шалманах, – не отмоешься. Почти что рюмочная, только столы не стоячие, а пониже и окруженные стульями.

Нарком был в нейтральном пальто, прикрывающем форму, оформленную чин по чину. Оригинальный Фрунзе так регулярно ходил, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, поэтому выглядел он как красный командир неопределенного звания.

В лицо его на улице не узнавали. Его фотографии в газетах печатали нечасто. Во всяком случае, пока. И это давало возможность перевести дух.

Вот в таком виде он и подошел к одному из полупустых столиков. Он бы и в одиночку разместился, но, увы, мест не было.

– Вы позволите?

– Да, прошу, – отозвался мужчина в теле лет сорока на вид. Залысина. Ухоженный. Серьезного вида.

Нарком сел напротив него. Заказал двести пятьдесят водки в холодном графинчике и жирной мясной закуски.

После операции было все это нельзя. Но ему уже осточертел и режим, и диета, и ежедневные зарядки, и практически ежедневные прогулки. Да и в тир заглядывать приходилось часто. И это он еще до нормальных тренировок не добрался. А в них он тоже нуждался, причем серьезно. Если, конечно, собирался прожить хотя бы два-три десятка лет в этом теле. Но сегодня хотелось отвлечься и спустить пар. Хотя бы немного…

Собеседник тоже явно не напивался.

Приняли по рюмочке. Не полной. Грамм по 20–25.

С аппетитом закусили.

Обменялись дежурными фразами.

И тут Фрунзе заметил уголок торчащего из сумки собеседника литературного журнала «Красная новь».

– Что-то интересное пишут?

– А вы интересуетесь?

– Времени мало. Но иногда почитываю. Последний раз попадался в руки шестой номер за двадцать второй год. Там еще начинали печатать роман «Аэлита».

– О… – заинтересовался собеседник. – И как вам?

Разговорились.

Обновленный Фрунзе, чтобы компенсировать информационный голод, читал много всякого художественного. И уже успел ознакомиться с «Аэлитой» Алексея Толстого. Более того, когда они начали ее обсуждать, узнал в собеседнике автора. Что он делал в Москве – вопрос. Видимо, по каким-то делам приезжал. Возможно, даже связанными со съездом.

Разговор затягивался.

Водка, заказанная Михаилом Васильевичем, закончилась. Но более брать он не стал. Все хорошо в меру.

– Может быть, еще?

– Операцию недавно перенес. Врачи не велят.

– Жаль.