Хроники разрушенного берега (сборник)

Может, он и выезжал когда-то с родственниками на промысел, но, похоже, на этом промысле ему даже кашу варить не доверяли. Все наличные пилы – и даже бензопила «Дружба» – оказались «задавлены» в кряжах разной степени мощности, и Рюмину пришлось потратить полтора дня, чтобы высвободить их из цепких древесных объятий. Изба оказалась изрядно загажена, мусор напарник предпочитал выбрасывать сразу за углом, а не выносить на пятьдесят метров в сторону, посуду не мыл, а естественную нужду справлял сразу за домиком. Рюмин сгоряча наорал на него, но про себя поставил на «молодом» крест. По здравому размышлению он даже решил, что нет худа без добра: такой охламон вряд ли разберётся в хитросплетениях промысловой жизни, и Рюмину не составит труда убедить его, что сам он еле-еле сводит концы с концами.

Жизнь, однако, собиралась преподать Рюмину урок. Только он этого пока не ведал.

Так, с переменным успехом в борьбе с природой и компаньоном, прошли три самые важные промысловые недели. Все путики были расчищены от нападавшего на них за лето валежника, старые капканы расставлены и насторожены, изготовлены стационарные площадки для новых ловушек. Рюмин с нетерпением уже ждал снега, чтобы начать лов соболя «под след».

Но раньше снега, как это обычно и бывает, пришёл мороз.

Это был настоящий мороз, не чета лёгким осенним двадцати или даже тридцати градусам ниже нуля. Сквозь атмосферу сюда достал настоящий космический холод. Именно он, наряду с летними комарами, и делает эти места абсолютно непригодными для долговременного проживания белого человека. И холод вцепился в этот край света своими когтями до самого марта. Щёлкнули, почти мгновенно замёрзнув, крупные озёра и большая река. Застонала почва, которую принялись корёжить и пучить грунтовые воды. Заскрипели и затрещали деревья.

А через три дня после прихода холодов Сергей Бабцев сжёг избу.

Как это происходило, Виталий не видал: он был на промысле. Возвратившись же, он застал ещё тёплое пожарище и дрожащего возле него Серёгу.

Со слов Бабцева, дело происходило так: он решил развести горючее маслом. Бензин отказывался растворять автол при такой температуре, и парень ничтоже сумняшеся решил канистру с топливом нагреть. Поставил ёмкость на печь, а сам вышел на улицу рубить дрова. Про свою рациональную придумку он, как водится, забыл через пять секунд. И вспомнил только, когда через три минуты изба превратилась в пылающий костёр. Спасти что-либо из избы не представлялось возможным, потому что запасливый Рюмин держал под нарами два ящика патронов, и изба трещала выстрелами, пока не сгорела дотла.

Сперва Рюмин сгоряча собирался надавать своему напарнику подзатыльников, но, поглядев на несчастного парня, понял, что никакими побоями делу не поможешь.

А ситуация складывалась очень и очень серьёзная.

Участок Рюмина располагался на самой окраине госпромхозовских угодий, и расстояние до ближайшего соседа составляло восемьдесят километров. Примерно столько же, если не больше, было до одного из ответвлений Колымской трассы. Однако путь до соседа-охотника пролегал по захламлённой густой тайге. А в самом начале зимы каждая яма, каждое понижение в почве могли скрывать главного врага человека в зимнем лесу – подснежную воду, выдавленную морозом из-под земли. Конечно, значительную часть пути можно было пройти по самой Чёломдже, да вот только быстрая Чёломджа в конце ноября ещё не совсем замёрзла, и покрывающий её лёд был неравномерен и некрепок. Потому движение по реке было чревато неоправданным риском. Дорога же до трассы лежала вдоль самого Дигдикана, и если протолкаться через полтора километра низинной тайги, то путник выходил на длинную ровную лесотундру, тянущуюся до самых предгорий. Кроме того, сама речка замерзала раньше и прочнее, чем главная водная артерия этих мест. В сторону трассы вёл невысокий перевал, который даже не очень подготовленный человек преодолевал за полдня.

С перевала уже открывалась трасса, и хотя до неё идти было больше пятнадцати километров, всё-таки в виду какой-никакой обитаемой земли у человека сил в ногах само собой прибавляется.

Это всё передумал Рюмин за полчаса, пока пил сваренный на пепелище избушки чай. Но основной его мыслью оставалось пустить в дорогу многократно проштрафившегося Серёгу Бабцева, а самому остаться в тайге и продолжить промысел.

Идея эта была не настолько безумной, как может показаться на первый взгляд.

Рюмин, как и большинство бывалых таёжников, изрядное количество различного снаряжения держал не в избушке, а в специально построенном для такого случая лабазе.

О, я вам сейчас расскажу, что такое настоящий промысловый лабаз!

Промысловый лабаз – это поднятый на высоту пятишести метров над землёй сруб под крышей довольно значительных размеров, установленный на двух-трёх стоящих рядом деревьях. Выбранные деревья отпиливаются на значительной высоте – это делается для того, чтобы ветер, раскачивая их кроны, не развалил всю жёстко сколоченную конструкцию. Затем стволы схватываются между собой прочной рамой, и на неё уже крепится платформа пола. После сооружения платформы наверх поднимаются брёвна – на четыре-пять полноценных венца. Эти венцы в конце концов прикрываются крышей – двускатной или односкатной, это уж у кого на что хватает терпения и времени. Вообще-то двускатные крыши преобладают, потому что они устойчивее к ветру – а именно ветер, а не медведь или росомаха, является основным врагом этого поднятого над лесом склада-гнезда.

Попасть на лабаз можно только по лестнице, которую каждый раз после использования склада хозяева отставляют далеко в сторону. Потому что даже забравшаяся на три минуты наверх роска[2 - Местное краткое название росомахи.] может произвести в хозяйстве промысловика огромное опустошение.

Надо сказать, что кондиции лабаза напрямую зависят от трудолюбия строившего его человека. Самые могучие могут служить человеку убежищами во время непредвиденных ситуаций вроде случившейся. Человек может стоять в них в полный рост, а пол плотно проконопачен, чтобы снизу не сквозило холодом.

Самыми примитивными были лабазы бродячих эвенов – просто настилы из жердей, устроенные вокруг одного-двух деревьев, и скарб на них хранился под открытым небом – просто прикрытый брезентом.

Лабаз Виталия Рюмина был среднего качества – высок и обширен, но жить в нём было нельзя. Зимой-то – уж точно.

Итак, похлебав горячего чая, Виталий залез на лабаз и прикинул размеры хранящегося там богатства.

Мешки с мукой, сахаром, консервами, ящиками макарон, матрасы, некоторое количество запасной одежды, инструменты и лыжи были на месте.

Когда Виталий спускался с лабаза, его лицо было нарочито удручённым.

– Ну что, паря, надо валить отсюда.

– На избу к Богданову? – вяло отреагировал горе-напарник. – Не дойдём, там наледи…

– Думаю, надо к трассе идти, – сказал Виталий и в течение десяти минут излагал резоны.

Мальчишка просто кивал головой, видимо, ничего не соображая.

– Ладно, хрен ли сопли разводить, – разозлился Рюмин и начал готовиться к переходу.

Он сгрёб с лабаза два овчинных полушубка, которыми обычно не пользовался на промысле вследствие их громоздкости, десяток банок мясных консервов, двухкилограммовый мешочек сахара.

– Надо поторапливаться, пока снег не лёг.

– Чего? Сейчас? – с ужасом всхлипнул Бабцев.

– Ну да, сейчас. Под любым выворотнем нам будет так же удобно, как и тут, на угольках, – сказал Рюмин, вывернул из пожарища печку так, чтобы она торчала трубой вверх, заткнул в рюкзак топор и двинулся в путь.

Ночевали они уже на границе лесотундры, преодолев, по мнению Виталия, самый «гнилой» участок пути – тайгу. Теперь им предстояло идти вверх и вверх по плотному удутому снегу.

Горы Северо-Востока выглядят на первый взгляд (особенно когда покрыты снегом) довольно устрашающе. Но впечатление это обманчиво. По большей части это даже не горы, а высокие холмы с пологими склонами и каменистыми вершинами. Труднопроходимыми их обычно делают не рельеф, а заросли кустарниковой кедровой сосны – стланика, растущие так густо, что иногда даже опытный ходок может передвигаться по ним со скоростью всего полкилометра в час.

Однако в большинстве случаев долины ручьёв дают возможность пройти заросли кедрача насквозь. Именно таким путём и двигались сейчас Рюмин и незадачливый стажёр Бабцев. Вторая ночёвка у них пришлась на плечо сопки, по которому много лет назад пронёсся пожар. Обгорелые стволы стланика валялись повсюду, словно гигантские серые кораллы или одеревеневшие щупальца осьминогов.

– Здесь остановимся, – сказал Рюмин, опуская свои пожитки на чуть присыпанный снегом ягельник.

Бабцев очумело вертел головой. Вокруг не наблюдалось ни укрытия, ни даже бугорка, который бы защитил их от ветра. Только и было, что гладкая, как коленка, вершина с разбросанными на ней останками кустов-деревьев.

– Шансов на пургу немного, – снизошёл до объяснений Рюмин. – Зато здесь дров сколько угодно, палить всю ночь можно. От стланика огонь самый жаркий. Давай таскай ветки. И помни: дров мало не бывает!

Уже совсем смерклось, когда на вершине «лысины» заплескалось двухметровое полотнище костра. Усталый Бабцев свернулся калачиком на куске брезента с подветренной стороны, а Рюмин остался дежурить, следить за огнём.

«И чего мы за эти шкурки проклятые такой крест принимаем? – думал он, глядя на пламя. – Чтобы проклятые бабы друг перед другом в кинотеатрах шубами и шапками хвастались?»

Прикорнул он перед самым рассветом и проснулся, едва серый сумрак лизнул вершины сопок.

– Просыпайся, паря, идти пора!

Идти по чуть присыпанным снегом валунам в долине ручья было весьма и весьма непросто. Рубчатые подошвы обрезиненных валенок оставляли на камнях нашлёпки из снега. Рюмин опирался на вырубленную ещё на террасе лиственничную палку и заставил пользоваться такой же незадачливого Бабцева.

– Палка жизни в горах очень помогает. Это третья нога у тебя, однако! Смотри, ставишь её между камнями и, как чувствуешь, что упёрлась, переносишь на неё весь вес тела.

Постепенно снег становился глубже и глубже, но при этом плотнее и плотнее. Наконец они вышли на самую седловину.

– Вот она, трасса, – Рюмин устало махнул рукой на север. – Вниз – не вверх, хоть боком катись. Иди до дороги, лови попутку, сообщи в госпромхоз, что у меня случилось. А я обратно двинул, мне соболевать надо.

Лицо Бабцева исказилось от изумления. Такого поворота он совершенно не ждал. И не столько потому, что сочувствовал Рюмину, которому сейчас в чёрт-те каких условиях придётся выполнять госпромхозовский план, сколько потому, что ему приходилось оставшуюся часть пути преодолевать самостоятельно. Честно сказать, и сам Рюмин не раз думал, не оставить ли ему незадачливого помощника у себя, ибо, как известно, «в природе есть масса вещей, невозможных для одного человека, но практически незаметных для двоих». Но уж слишком незадачлив был его нынешний компаньон, и Рюмин чувствовал себя гораздо увереннее, отправляя этого парня по известному адресу, чем если бы он был вынужден надзирать за ним в лесу.

– Сильно не спеши, – дал он ему последний совет, – до сумерек тебе надо добраться к краю леса, там закостришься и переночуешь. К трассе завтра выйдешь. А я на последнее ночевое место двинул.

Провожая Бабцева, Рюмин, конечно, терял четыре драгоценных промысловых дня.