Мистериум. Полночь дизельпанка

– Не пугай зря, отец. Пуганые мы – и я, и брюхо мое. Ты мне скажи лучше, что за страх в вашей деревне. Почему петухи поют, а дворы запертые стоят? Почему шавка всего одна, да и та где-то ховалась? Почему ты дверью от гостя отгородился, на крыльцо не выходишь?..

Ответа не было долго.

Наконец брякнул крючок, стукнул засов, скрипнул замок – дверь приоткрылась.

– Экий ты… Настырный…

Из дома выглянул седой дед с берданкой на руках, сощурился, глазами к белому свету привыкая. Спросил:

– Солдат, что ли?

– Было дело, – кивнул гость. – Но могу и плотничать, и слесарничать, пахать, копать, косить.

– Уходи, солдат, – перебил дед. – Уходи ты из нашей деревни, беги подальше и не оглядывайся. У нас, кто мог, все ушли. Побросали хозяйство, сбежали.

– А вы чего остались?

– А некуда нам бежать, разве только в чистое поле или в лес – но там еще страшней.

– И от чего бежите?

– От смерти, солдат.

– Так ведь от нее не убежишь… Ты бы пустил меня в дом, отец. О беде вашей рассказал бы. Глядишь, и придумали бы чего…

– Пусти его, батя, – шагнув из темных сеней, сказал изможденный мужчина. Из-за его плеча выглядывала заплаканная женщина. За подол ее платья держались двое детей – мальчик и девочка, погодки.

– Некуда, значит, вам идти, – тихо сказал солдат и покачал головой. – Эх, мать…

Блюдо вареной картошки с постным маслом, резаный кольцами лук, пареная морковь, ломоть хлеба и домашний квас из подполья – вот и все угощение.

Собравшаяся у стола семья смотрела, как трапезничает солдат – словно службу служит: всякое движение точное, каждый столовый инструмент при деле и на месте, ни крошки мимо рта не упадет, ни капли не капнет.

– Ну и что тут у вас творится? – спросил гость, управившись с половиной трапезы и ко второй половине примеряясь.

– Упырь у нас бродит, вот чего, – сказал, хмурясь, дед.

– Понятное дело, – кивнул солдат, ничуть не удивившись ответу. – А как зовут-то его?

– Кого? – не понял хозяин.

– Упыря, конечно. Жил, небось, у вас в деревне мужичок тихий да одинокий и помер незаметно. Вы хоронить его собрались, может, и закопали уже, как вдруг гроза случилась, после которой покойник и пропал. Так?

– Так, – кивнул дед, недоверчиво слушая солдата и словно какую подлость от него ожидая.

– А потом этот мужичок стал к вам приходить и в избы стучать. Так?

– Так!

– В чью избу постучит, там покойник. По всей деревне прошел. От дома к дому. Теперь вот ваша очередь.

– Откуда знаешь, солдат? – Дед медленно встал, за берданкой потянулся.

– Так понятное дело, – спокойно повторил солдат. – Кладбище ваше видел, могилы свежие. Пока сюда шел, по сторонам глядел, кумекал.

– А как нам от напасти этой спастись, знаешь?

– Убить упыря, да и дело с концом… – Солдат положил в рот последние крохи, встал, за котомку свою взялся. – Ну так что, добрые люди, – найдется ли для меня работа?

Времени у них оставалось не много: день да вечер – так сказал солдат. Он никуда не ушел – не отпустили его, но и за дело взяться не позволили: дед велел обождать, чтобы все обговорить с соседями. Уж две делегации приходили, смотрели на чужого гостя, расположившегося в горнице.

– А ну обманет? – опасался дед Андрей, три дня тому назад схоронивший среднего сына и теперь отчего-то думавший, что остальных его родственников упырь не тронет.

– А плата какая? – волновалась молодуха Анна Шаманова. – Чего он взамен-то хочет?

Плату солдат запросил скромную: пятую часть серебра и золота от того, что есть во всей деревне. А много ли в деревне ценного металла? Ну крестики у кого-то припрятаны, ну старые монеты кто-то сберег, ну помещичья посуда в чьем-то хозяйстве сохранилась. Поди попробуй все учти! Не станет же солдат в каждый двор ходить, в каждом доме шариться, подсчитывая, что ему недодали.

– Ну вот положу я ему подстаканник, – шептал дед, провожая гостей к воротам. – Ну пару золоченых окладов снимем. Наберем, чай, нужную часть…

Утро кончилось – кончились и совещания. Пришла в горницу делегация – сразу тесно стало, душно; в доме яблоку негде упасть.

– Ладно, солдат, – сказал дед, – есть у нас для тебя работа. И плату соберем.

– Глядите не обманите, – погрозил пальцем солдат – в шутку ли, взаправду ли. – А то бы хуже не вышло. Я ведь золото не для себя собираю. Должок на мне большой – вот и приходится по деревням бродить.

К обеду порешили все остальное – и золото нашли, и серебро, показали солдату, а потом спрятали от него клад под печку: сначала, мол, работа, потом оплата (подстаканник серебряный, оклад золотой, подсвечник, две барские ложки, сережка и тонкая цепочка).

– Помощь нужна какая? – спросил дед, готовый, если надо, свою берданку отдать.

– Не нужно, – ответил солдат. – Сам все сделаю. Вы только не мешайте.

Весь день просидел солдат в чулане: точил что-то, строгал, постукивал. Старик пару раз заглядывал к нему, звал к столу, да и уходил, не дождавшись ответа.

К вечеру работа была закончена. Выволок солдат из каморки тяжелое чучело, посадил его перед дверью, березовые руки на липовых коленях пристроил, резное лицо к окну поворотил, соломенные волосы пригладил – в сумерках и не разглядишь, что в сенях не человек сидит, а деревянный болван.

– Зачем это? – недоверчиво спросил старик, оглядывая жуткое чучело, стерегущее вход.

– Положено так, – ответил солдат. – Теперь его оживить надо.

– Оживить? – ужаснулся дед.

– Ну, как бы… Сердце ему нужно… Принесите петуха!

За птицей отправили женщину. Вернулась она через несколько минут, принесла не петуха, а курицу, зажав ее подмышкой. Осиновая колода, что заменяла болвану туловище, была продолблена насквозь – вот в эту дыру солдат и сунул одуревшую от страха несушку, а чтобы та не выбралась, обернул колоду холстиной и обвязал веревкой.

– Уж не колдун ли ты? – спросил дед, мрачно глядя на манипуляции гостя.

– Может, и колдун, – пожал тот плечами. – Поди теперь разбери – время-то странное, непонятное.