Тайны гениев

Он, как и Моцарт, не знает ни минуты покоя.

У него, Керубино, промежуток между смехом и слезами не больше, чем в музыке Моцарта.

Наконец, он – подросток, то есть находится в самом непредсказуемом возрасте – переходном. Керубино непредсказуем, как и сам Моцарт. Когда Моцарт привел нищего старика-скрипача играть для Сальери пародию на чудеснейшую арию Керубино, Моцарту оставалось жить (согласно пушкинской версии) несколько часов.

И Моцарт уже пишет Реквием.

Значит, к тому времени уже создана Сороковая симфония, где в качестве главной партии первой части – минорный вариант первой арии Керубино.

В конце жизни Моцарту как никогда нужен этот чудный, словно само воплощение жизни, мальчишка.

Ведь Керубино – его Ангел-хранитель.

Сальери знает о музыке Моцарта всё,

и, когда Моцарт, забавляясь, позволяет слепому скрипачу пародировать то, что, с точки зрения Сальери, для самого Моцарта является святым,

Сальери не до смеха.

Доказательством того, что Пушкин понимал эту проблему, служат следующие слова из второго монолога Сальери (после того, как решение отравить Моцарта им уже принято):

«Что пользы в нем? Как некий херувим

Он несколько занес нам песен райских…»

Вот он где, пушкинский тайный знак.

Он, Пушкин, устами Сальери отождествляет Моцарта с его героем.

Ведь «херувим» – это Керубино по-итальянски.

Итальянец Сальери никак не может забыть и простить Моцарту то, что тот поиздевался над собственной святыней,

наплевал в собственную купель, позволив нищему слепцу из трактира пародировать то, что для Моцарта должно быть свято.

А ведь эта ария Керубино неимоверно глубока и очень интимна.

А что касается музыкознания и классического психоанализа, то

исследование каждой музыкальной и поэтической фразы арии подростка-Керубино – настоящий материал для докторской диссертации.

Как для музыковеда, так и для ученого-психолога.

Сальери – гениальный музыкант, психолог и хорошо все это чувствует.

Кроме того, можно себе представить, что Сальери не раз слушал эту арию, сидя в ложе Королевской оперы,

и он, безусловно, шокирован подобным шутовским поведением Моцарта:

«Ты, Моцарт, недостоин сам себя».

(Вот он – главный постулат обвинения, в нем в полном объеме заложен и дух грядущего наказания.)

Заблуждение третье: Сальери отравил Моцарта из зависти

Пушкин вначале тоже так думал, поэтому первоначальные наброски назвал «Зависть».

Но по мере того, как замысел «маленькой трагедии» все больше прояснялся, Пушкин понял, что не зависть Сальери к Моцарту – основание для убийства последнего.

Иначе весь смысл трагедии сводился бы к банальнейшей ситуации: бездарный Сальери из зависти убил гениального Моцарта.

Но тогда это был бы уже не Пушкин, а автор пьесы для провинциального театра.

Или что-нибудь в духе современной «мыльной оперы» для очередного телесериала.

А ведь «Моцарт и Сальери» – одна из грандиознейших мировых идей на уровне не только литературы, но и научной психологии; в том числе, как мы уже замечали раньше, психологии творчества.

Конечно, Сальери завидует Моцарту, но его чувство зависти никак не является основанием для убийства Моцарта.

Помню, как на репетициях этой пьесы в старинном и очень шармовом театре в центре шведской столицы в районе романтического Вазастана исполнитель роли А. Сальери – блестящий актер и режиссер Юрий Ледерман кричал:

«Отменяем премьеру – у меня как у Сальери нет достаточных оснований убить Моцарта!»

И правда, чем больше углубляешься в пьесу, тем меньше подлинных оснований для убийства.

Конечно же, основания есть, но они куда более глубоко запрятаны на психологическом уровне, чем об этом пишут многие исследователи.

Премьера в стокгольмском театре состоялась только когда мы нашли эти подлинные основания для убийства.

Ибо главных причин убийства две – политическая и психологическая.

И тогда перед нами – подлинно современный театр.

Для того чтобы это понять, сравните стиль речи

Сальери – выдающегося музыкального деятеля —

и Моцарта – «рядового музыканта»:

Сальери:

«…дерзнул в науке искушенный,

Предаться неге творческой мечты.

Я стал творить…»

Моцарт: