Однажды в Тоцком. Записки контрактника. Год первый. Часть 1
– Саша, не надо!
Но Сашка меня уже не слышал. Он схватил мою гитару и, когда Слава выпрямился, и встал, в аккурат рядом со стеной, Саша, хорошенько размахнувшись, ударил его прямо в зубы торцовочной стороной гитары. Послышался треск дерева. От такого сильного удара Слава опрокинул голову и стукнулся о стену затылком, после чего он упал на колени, и, чтобы не упасть на пол, облокотился о стеклянный журнальный столик. Саша снова замахнулся гитарой, но Слава соскользнул со стола и рухнул на пол, а удар гитары пришелся четко на стеклянный стол. В итоге и гитара и стол, были вдребезги. Слава уже не вставал.
– Ну, точно бессмертный! Джейсон Вурхиз, мать его! – тихо сказал Лаптев.
– Теперь нам пиздец! – сделал вывод Марат, глядя на разбитый журнальный стол, который, на то время, стоил около двенадцати тысяч рублей.
Марат с Сашкой поняли, что этот инцидент с Вячеславом уже никак не скрыть перед начальством. Время уже было пять утра. Я, Юрка и Лаптев пошли по домам, как велел нам Сашка, чтобы не светиться перед начальством. Перед уходом мы собрали остатки гитары и бутылки с посудой. Марат надел на лежачего без сознания Вячеслава наручники, а Сашка, тем временем, позвонил начальнику охраны и доложил о случившемся.
Начальник охраны приехал через двадцать минут. Перед его глазами была такая картина: по всему холлу разбросаны бумаги, видимо со стола администратора, разбитый стеклянный стол, везде следы крови, на полу весь в крови лежит в наручниках Слава, а рядом с ним Марат с Сашкой с невинными лицами.
– Вы что тут устроили?! – заорал на Сашку с Маратом начальник.
– Понимаете… – хотел было объясниться Марат, но начальник его перебил.
– Почему Вячеслав в наручниках?! Быстро расстегните его! – приказал начальник.
Марат снял наручники с Вячеслава.
– А теперь постарайтесь мне объяснить, что тут произошло. – зло, сквозь зубы процедил начальник.
– Слава ночью пьяный приперся. Начал махать пистолетом, ну мы его и обезоружили. – протороторил Сашка выученную накануне фразу для оправдания, показывая отобранный у Славы пистолет.
– Вы чо мне втираете? Я, по-вашему, Вячеслава не знаю? Он один из примерных сотрудников! – возмущенно сказал начальник. – Это от вас алкоголем прет? Ну-ка дыхните!
Сашка с Маратом поняли что «попали», но их спасло чудо. Чудо по имени Вячеслав. Слава с ревом вскочил так неожиданно, и кинулся на начальника охраны с криками: «Убью суку!». Начальник начал бегать вокруг Сашки с Маратом, а Слава за ним, махая руками.
– Уберите его от меня! Уберите! – кричал истерично начальник.
Марат с Сашкой схватили Славу и пристегнули его наручниками к батарее.
– Никогда бы не подумал, что такой ценный сотрудник может так себя вести! – поправляя галстук, сказал начальник. – А вам, парни я выпишу премию за оперативную работу. Молодцы!
Начальник пожал руки Сашке с Маратом и поблагодарил за отличную службу. Так, неожиданно для себя, парни остались на работе и получили премию за то, за что должны были их уволить. Через неделю уволили Вячеслава, попросив написать его по собственному желанию. Ничего не помня, Слава извинялся перед Маратом и Сашкой за тот вечер. У Славы же, после той ночи, были выбиты передние зубы, сломан нос и два ребра.
Так мы отметили наши с Юркой проводы.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ВОЕНКОМАТ
Утром 15 ноября меня разбудила мама. Наверное, если бы я опаздывал в школу или на работу, то мама бы меня будила по другому, но сегодня на ее лице отображалась грусть. Она не тормошила меня как обычно, а тронула тихонько за плечо со словами:
– Вставай, сынок. Тебе сегодня в армию.
После таких слов мне стало немного не по себе. Как будто все эти медкомиссии, повестки, проводы – все это лишь игра, в которой не осознаешь до конца суть происходящего. Но сегодня все по-другому. Сложенная сумка с продуктами и рыльно-мыльными принадлежностями стояла в углу, словно напоминая о моем скором отъезде. Мне как то не верилось, что выходя за порог своего дома, меня не будет здесь два года. Теперь же, я мысленно распрощался со своей гражданской одеждой, с привычным мне компьютером, с мягким диваном и ленивым распорядком дня. Все вокруг выглядело по-другому.
Я позвонил Юре домой, он уже собирался выходить в сопровождении родителей и трех племянниц. В отличии от меня, Юра собирался ехать на маршрутке, у нас же была машина, поэтому я вышел чуть позже. Мы недавно купили ВАЗ 2106 темно-синего цвета (разумеется, поддержанную). В роли водителя у нас была мама, так как права были только у нее. Да и мечта сесть за руль, посещала только мою маму, так как она ей грезила еще с Украины.
Через полчаса я с отцом и мамой уже стоял у центрального военкомата. Среди толпы призывников и их провожающих я нашел Юрку. Мы сфотографировались на память рядом с военкоматом вместе с Юркой и его племянницами. На фото мы оба лысые, довольные ребята, которых ждет путешествие длиною в два года (я тогда не еще не знал, что мне придется задержаться немного дольше).
Из военкомата вышла женщина-врач и позвала всех призывников зайти вовнутрь. Там мы столпились около кабинета, где сидели две женщины в белых халатах, и двое мужчин – один в халате, а другой в военной форме. Нам всем раздали по пластиковой баночке и приказали их наполнить для проверки анализа мочи на наркотические вещества. Среди призывников началось откровенное недовольство. Кто-то боялся, что у него в моче найдут остатки наркотиков, которые он употреблял на своих проводах, а я же просто не хотел в туалет. Нас никто о подобной ситуации заранее не предупреждал, и поэтому я сходил в туалет, перед тем как ехать в военкомат. Соответственно, я же не могу писать каждый раз, когда это нужно кому-то. В общем, через полчаса уговоров и споров каждый писал в баночку, сколько смог, кроме меня. Для меня вообще сходить в туалет – это очень интимное. Поэтому, когда нам сказали писать в баночку не в туалете, а в тамбуре между входными дверями, я возразил:
– Почему нельзя в туалете писать? – спросил я у женщины в белом халате.
– Много чести тебе будет! Давай уже иди, писай, а то только тебя ждем одного! – возмущалась женщина врач.
Парни начали по одному ходить в тамбур и там писать в баночку. Я писать совсем не хотел и поэтому попросил отца сходить за минералкой, чтобы наполнить свой мочевой пузырь. В итоге, я выдузил полтора литра минеральной воды. Но так сразу писать я все равно не мог. Когда все призывники уже побывали в тамбуре, настала моя очередь.
Я взял свою баночку и пошел в тамбур. Между двумя деревянными дверями (одна с улицы, другая в здание) расстояние было около полуметра. Я встал, прикрыл за собой дверь и попытался пописать в банку. Как только у меня начало получаться, дверь с улицы открылась и в тамбур вошла молодая девушка в военной форме. Я мигом спрятал свой «агрегат» в штаны и покраснел. Девушка же только ухмыльнулась, открыла дверь, ведущую в коридор военкомата, и скрылась за ней. Я был в шоке. Писать там, где ходят люди, для меня было дико. Я вышел из тамбура и снова обратился к той женщине в халате:
– Я в вашем тамбуре ссать не буду!
– Ты мне еще условия ставить будешь! – начала она кричать.
– А что вы на меня орете? – с повышенным тоном спросил я. – Я вам что собака, чтобы ссать где попало?! Да у вас там люди ходят! Заранее надо было говорить, а то я уже сходил до вас в туалет!
В разговор вступил мужчина в халате:
– Пойдем со мной. – обратился он ко мне.
Мы прошли с ним к соседнему кабинету. Мужчина открыл дверь своим ключом, и мы вошли.
– Я сейчас закрою дверь и выйду, а ты постарайся хоть немного пописать. – спокойно сказал мне мужчина и вышел.
«Надо же, весь военкомат ждет, когда я пописаю!» – с иронией подумал я. Жест мужчины-врача был благородным. Он понял, что я все равно, не смотря на крики той женщины, не смогу сходить в туалет в том тамбуре, и сделал для меня исключение. Почему же все писали в тамбуре? Видимо врачи опасались, что в туалете призывники начнут обмениваться своей мочой, чтобы не выявить наркотики, и поэтому все писали в тамбуре по одному. Почему нельзя было ходить в туалет по одному, я так и не понял. В общем, я смог немного наполнить ту проклятую баночку мочой. Через пять минут врач открыл свой кабинет, и я передал наполненную баночку ему.
– Ну, вот и молодец! – похвалил меня врач.
Нас было пятнадцать призывников, и только у одного в моче выявили наркотик. Его сразу отсеяли от остальных. Не знаю как решилась дальнейшая судьба того паренька, но вряд ли его ждало что-то приятное. Оставшихся призывников построили в одну шеренгу перед крыльцом центрального военкомата. Четырнадцать парней с сумками стояли и смотрели на своих родителей и друзей, что пришли их провожать. Нам всем тогда было весело. Мы улыбались и шутили. Говорили своим близким, что время пролетит, и не заметишь, как мы уже дома. Никто тогда не осознавал, что совсем скоро мы окажемся в мире, который не похож на тот, в котором мы привыкли жить. Мир, который нас ждал, был абсолютно далек от того, который мы знали. Мир со своими понятиями и уставами. Со своей дисциплиной и распорядком дня.
Из военкомата вышел мужчина в военной форме. Это был военком полковник Моторин. Встав перед нами, он начал говорить:
– Значить так, товарищи призывники. Сейчас вы строем, не разбредаясь, по дороге, идете в сопровождении товарища сержанта. – Моторин показал рукой в сторону, где стоял щупленький сержант. – Пойдете вы в областной военкомат, откуда вас уже будут распределять. – военком повернулся к провожающим. – А вы, господа провожающие, прощайтесь здесь. За призывниками ходить не нужно. Я вам даю еще пять минут времени, чтобы попрощаться. Потом, если в первый день вашего сына не заберут из областного военкомата, вы сможете ходить к нему на свидание.
И мы начали прощаться. Мамка заплакала. Мне стало не по себе. Отец же наоборот улыбался и всячески меня подбадривал. Я говорил, что все будет хорошо, и что я очень скоро вернусь домой. Я думал, что так оно и будет. Время ведь летит очень быстро. Вот только когда ты хочешь ускорить время, оно наоборот, назло тебе, тянется очень медленно. Те пять минут прощания пролетели как одна минута, и мы услышали громкий приказ сержанта:
– Призывники, строиться!
Мы построились и пошли в областной военкомат под одобрительные крики провожающих. Я не оборачивался, чтобы посмотреть на своих родителей. Я знал, что мама плачет, а отец уже не улыбался. Все что я хотел, это быстрей добраться до областного военкомата и сходить в туалет пописать, так как полтора литра минералки начали проситься наружу.
ОБЛАСТНОЙ ВОЕНКОМАТ
Областной военкомат находился на сужении улиц республики и Ленина, около моста влюбленных. Шли мы до него недолго, около двадцати минут.
Наконец, мы подошли к черным кованым воротам, которые я сотни раз видел, проезжая мимо на автобусе, но никогда не думал, что мне доведется пройти через них.
Ворота открылись, и мы прошли во двор. Звук закрывающихся ворот за спиной заставил невольно обернуться. Парень в военной форме, что закрыл за нами ворота, встретил мой взгляд и ехидно ухмыльнулся. Мне стало немного не по себе. Вообще странно получалось, ты, вроде бы как, в своем городе, но абсолютно в другом мирке – как матрешка, состоящая из одной фигуры, но скрывающей под собой еще множество других. Так и здесь – мы словно переместились на десятки лет назад во времена октябрьской революции. Постройки были очень старыми, штукатурка сыпалась со стен. Я уж молчу про революционный красный цвет, в который была выкрашена двухэтажная казарма и прочие постройки военкомата. По правую сторону были боксы с пятью огромными воротами для тяжелой техники. Справа от боксов, как потом оказалась, был туалет (про него напишу отдельно, он это заслужил). Слева от боксов небольшое крылечко. Далее буквой «П» по всей площади растянулось двухэтажное здание, которое вмещало в себя казарму, штаб, столовую, склад и прочие нужды армейского быта. Единственное, что дышало современностью в этом здании – это кондиционеры, висящие по всей длине постройки.
Вообще, покопавшись в архивах, мне было интересно, какого года постройки это необычное здание. Оказалось, что в середине 19 века (1822 год) это здание спроектировал архитектор Малышев, изначально запланировав Гостиный двор. Потом проект отложили в долгий ящик и, спустя 15 лет, за него взялся другой архитектор – Александр Суворов. В итоге, в 1848 году, с некоторыми изменениями в проекте, была построена северо-восточная часть здания. И уже только к началу двадцатого века военное ведомство взяло сооружение под свой контроль и перестроило двор под себя.
Сам двор представлял собой большую заасфальтированную площадь. По левую сторону красовалась белой краской разметка, по которой молодые бойцы учились правильно ходить строевым шагом. С правой стороны, стояли лавочки в три ряда, а перед ними небольшой деревянный пьедестал. Мы, впоследствии, проводили свидания с родителями, расположившись на этих лавочках, но истинное их предназначение, как я думаю, было для проведения уроков на свежем воздухе, и на случай культурно-массовых мероприятий, что-то типа уличного клуба. Ну, а прямо за лавочками красовались турники с брусьями, без которых ни одна часть не обходится, что совершенно правильно.
Нас повели в сторону маленького крылечка, что у боксов. Мы зашли вовнутрь. Там нас ждали двое мужчин в военной форме, и один нетрезвый призывник. По правую сторону было что-то типа клетки, возможно комната хранения оружия, но я могу и ошибаться. За железной серой решеткой стоял пьяный парень. Он кричал матом, бился о стену, посылал двоих вояк, что нас встречали, куда только фантазии хватало. Насколько я понял, тот неадекватный парень был такой же, как и мы призывник. Скорее всего, он бегал в самоволку, и, либо его поймал и привел патруль, либо он уже пришел в таком состоянии. Как бы то ни было, особо с ним церемониться не стали, и заперли в ту самую клетку, чтобы он не докучал воякам.
А пока пьяный горе-призывник усердно ругался матом, двое военных заставили нас по очереди выкладывать содержимое наших сумок. Мы стали выкладывать на стол все, что посчитали нужным с собой взять. Однако военные наши нужды не оценили, особенно, что касалось еды. Все продукты, типа курицы, сала, колбасы, сыров и прочего, вояки у нас изымали.
– Как же так? – возмутился кто-то из парней тому, что у него отобрали целую тушку копченой курицы.
– Не положено! – коротко отвечал нам военный.
– На твое «не положено», х…й положили! – тут же парировал пьяный парень, чем всех нас развеселил.
– Ты давай помалкивай там! – огрызнулся военный.
– А то что?! – не унимался пьяный призывник.
Но военный решил больше не ввязываться в словесную перепалку.
В общем, у нас отобрали все продукты, что давали нам с собой родители. Телефоны, кто брал с собой, тоже изымали, но их потом отдавали нашим родителям.
После того, как у нас отобрали продукты, нас повели в казарму.
Внутри казарма соответствовала той внешней старине, которая нас встречала. Стены, покрашенные уже сотни раз, отваливающаяся краска, старые, пошарканные деревянные полы. Мы поднялись на второй этаж. Огромное помещение с, аккуратно расставленными в ряд, двухъярусными кроватями. По правую сторону, при входе, располагались тумбочки. Что ж, это было нашим расположением, где мы должны будем жить до тех пор, пока за нами не приедут покупатели (так называют людей, которые забирают тебя из военкомата для дальнейшего прохождения службы).
В расположении уже были призывники, которые приехали до нас. Парни сидели на стульчиках, что стояли рядом с заправленными кроватями. Садиться на кровать никому не разрешали.
– Располагайтесь. – сказал нам сержант, который привел нас сюда.
Мы с Юркой далеко ходить не стали и прошли прямо по коридору, что напротив входа.
– Здесь не занято? – спросил я у парней, что сидели на табуретках, указывая на два свободных стула.
– Нет. Присаживайтесь. – дружелюбно ответили ребята.
Мы присели с Юркой на табуретки, как остальные парни. Немного оглядевшись, мы начали знакомиться друг с другом. Большинство ребят были местными. Кто-то был из Тобольска, кто-то из Заводоуковска, с Исетска. Многие парни приехали в военкомат не так давно, но были и те, кто жил здесь почти месяц.
– Как месяц? – удивился я.
– Да вот так. – отвечал мне тоболяк. – первые две недели за нами никто не приезжал. Потом мы чем-то траванулись здесь. У многих болели животы. В общем, провалялись еще недельку, переболели, просрались. Вот и месяц набежал.
– Чем же вы тут весь месяц занимались? – не унимался я с расспросами.
– В основном сидим на этих долбанных табуретках. Ложиться на кровати нам запрещают. Три раза в день ходим в столовую. По воскресеньям нам показывают фильм через проектор. А так, ничего особенного.
Позже ребята подсказали нам, чтобы мы убрали свои личные вещи в свободные тумбочки, а то мы так и сидели с ними.
– Только поглядывайте за своими вещами. Тут сержанты вечером по тумбочкам шарятся – уроды.
Мы выбрали с Юркой одну свободную тумбочку, чтобы она была в поле зрения с того места, где мы будем спать.
Мы просидели на табуретках где-то два часа. Затем пришли два сержанта и приказали построиться на улице у крыльца тем, кто, только что, прибыл.
Мы вышли. Нас построили, и повели в соседнее здание. Как оказалось позже, нас повели на очередную медкомиссию. Мы раздевались до трусов и ходили по врачам. Но на этот раз, все было куда быстрее обычного. Я прошел всех специалистов за двадцать минут. Последний врач заинтересовался моими татуировками на левой ноге, после чего сделал пару заметок у себя в документах. Мне объяснили, что в элитные войска с татуировками не берут – не знаю, насколько это правдиво, но в элиту я так и не попал.
После врачей нам разрешили покурить на улице у крылечка. Пока мы не были особо знакомы друг с другом, и каждый держался особняком. Мы с Юркой держались друг друга.
На горизонте замаячил невысокий мужчина в каракулевой шапке, в камуфлированном тулупе с большим голубым воротником, и в синих штанах с красными полосками – лампасами.
– Пацаны, генерал идет! Быстро строиться! – засуетился один из парней.
– Зачем строиться? Заняться не чем, что ли? – спросил я у того суетливого паренька.
– Да ты чего!? Это ж генерал! Нам конец, если не построимся! – наводил суету паренек.
– Ну, не нам, а сержантам, которых нет. А нас строиться еще никто не учил. Да на нас даже формы нет, чего вы забегали?!
Но меня никто не слушал. Под воздействием того ретивого паренька, который сеял смуту, все забегали, не зная, куда и как вставать. А сам парень не растерялся, и начал командовать! Я стоял в сторонке и смотрел за тем, как нелепо получалось у ребят создавать подобие строя. А генерал все приближался.
– Парни, да не гоните вы. Ему вообще на вас плевать! – попытался я, в последний раз, переубедить ребят.
– Ты лучше к нам встань! – крикнул кто-то из строя.
– Без меня. – коротко ответил я, и продолжил курить вместе с Юркой в сторонке.
Когда генерал поравнялся с нами, тот суетливый паренек приложил руку к своей голове (пустой, между прочим – без головного убора), другие же ребята задрали подбородки вверх, и замерли по стойке смирно.
Генерал прошел мимо, даже не взглянув в их сторону. Зато бросил кроткий взгляд на нас с Юркой, но, ничего не сказав, пошел дальше, своей дорогой.
– Вольно! – скомандовал суетливый паренек.
– Вот тебе и жопализ будущий. – подмигнул я Юрке, кивая в сторону паренька, который возомнил себя командиром.
– Ага. – согласился со мной Юрка.
Чуть позже вышли сержанты. Многие из нас попросились в туалет. Сержанты указали нам в сторону угла боксов и забора.
Таких туалетов я еще не видел. Не знаю, может, у меня одного заморочки такие, по поводу туалета, но все желание сходить в туалет пропало сразу, как только я зашел внутрь. Это было помещение три метра в ширину, и метров пять в длину. Никаких стеновых перегородок не было. Справа в бетонной плите пять отверстий для нужды по большому, а слева один большой желобок, чтобы туда мочиться. Повсюду нассано, везде размазано дерьмо, валяются бумажки, бычки от сигарет. Вонь стояла ужасная!
Над теми пятью дырками, что были в бетонной плите, сразу уселись пять призывников. Другие выстроились у желобка и начали мочиться. Я пристроился рядом с парнями и попытался пописать. Вот стою я, а сзади на себе чувствую взгляд всех пятерых, кто сидят и давят из себя свой домашний ужин. Им просто смотреть больше не на что, кроме как на тех, кто стоит перед ними. Я не мог собраться и начать писать. Потом, позади себя, я услышал целый оркестр из пяти тромбонов, которые гудели в унисон. Я спрятал свой «агрегат» обратно в штаны, и вышел на улицу.
Дождавшись, когда все выйдут из туалета, я вернулся обратно в то страшное помещение и, наконец-то, пописал.
Настало время обеда. Всех призывников построили на улице, и повели в столовую. Обычная столовая, как в любом муниципальном учреждении – лавочки, столы, все как везде. Разве что армейские плакаты на стенах давали понять, что мы не в школе. На обед был жиденький супчик.
После обеда нас привели обратно в казарму. Ближе к вечеру всех пересчитали по фамилиям. Убедившись, что все на месте, в девять часов дали команду отбой. Здесь вообще интересно было – постельное белье нам никто не выдавал. Не было его и у других ребят. Может не положено, я не знаю. Но мы спали в одежде.
В шесть утра нас подняли сержанты. Мы взяли из тумбочек свои рыльно-мыльные принадлежности и спустились вниз в умывальник. Если кто-то экономит на воде, то это областной военкомат! Хотя счетчиков на воду тогда еще и не было, но тот напор воды, который шел из краников в умывальнике, многих заставил улыбнуться. Чтобы набрать в ладошки водички и умыть лицо, приходилось ждать по полминуты. Вода ледянющая. В общем, с горем пополам, мы умылись.
Потом был завтрак. После завтрака нас учили маршировать по плацу. Все это выглядело немного нелепо. Большинство ребят нарочно не маршировали, считая эту затею глупой. Тех, кто совсем не маршировал, сержанты отправляли на уборку туалета (того самого). Провинившимся давали метелку, и ребята приступали выметать бычки с дерьмом.
В областном военкомате мы все ждали, когда за нами приедут покупатели. Покупателями мы называли людей, которые приезжали из разных уголков нашей необъятной родины, чтобы отобрать для своей воинской части новобранцев. То есть, военкомат для нас, как распределительный пункт. Каждый день к нам приезжали покупатели и забирали ребят. В наших рядах редело. За нами с Юркой пока никто не приезжал. Шел третий день пребывания в военкомате.
А вот на третий день была свиданка. Ворота военкомата открылись, и родители повалили толпами. Свидание было для всех. Если к кому-то не приезжали родители, то ребята тихонько курили в стороночке. К нам с Юркой родители пришли. Папка с мамой принесли мне курочку и крабовый салат. Так как брать с собой еду не разрешали, я начал уплетать все прям на улице. Невероятно, как я соскучился по домашней пище всего за три дня! А что будет через год? Хотя, тогда, я и не думал об этом. Я все смел, словно целый день ходил голодный. Через полчаса свидание закончилось. Такие свидания были пару раз, а может и раз, в неделю. Сейчас трудно вспомнить.
В воскресенье нас повели смотреть кино. На небольшом полотне показывали, через проектор, военный фильм про вторую мировую. А вот после фильма, нам обещали особенного гостя – ветеран Великой Отечественной Войны.
В помещение зашел полусгорбившийся, седой дедушка. В руках его была старая, потертая тросточка. На груди его серого пиджака висело множество боевых наград. Мелкими шажками, словно преодолевая тяжелый барьер, дедушка дошел до стула и присел.
– Здравствуйте, ребята! – поздоровался с нами ветеран.
Мы все поздоровались в ответ.
Цель визита ветерана была очевидна – поднять в нас патриотический дух. Мы молодые, горячие, глупые, мало чего повидавшие в этой жизни пацаны. Перед нами же пожилой, опытный старец, который прошел войну. Причем сейчас, когда говорят, что человек прошел войну, молодежь реагирует, как-то нейтрально, что-то типа: «Войну? А, ну круто.» То есть, как будто, так и нужно. Никого уже не удивляет, что этот человек прошел войну. Словно не на войне он был, а ходил в поход. В поход? А, ну круто… Нет, совсем не круто. Я понимал тогда, что перед нами сидит человек, который своими глазами видел все ужасы войны. Видел смерть своих друзей. Видел, как людей снарядами на части разрывало. Как солдаты в окопах голодали. Как все любимое и дорогое, разрушалось в считанные секунды одним точным попаданием. Столько боли, страха и ненависти, сколько испытал тогда ветеран, в наше время, наверное, не испытывал никто.
В то воскресенье, дедушка рассказывал нам, как когда-то, он сам призывался в армию. Как молодые мальчишки, не достигшие восемнадцати лет, уходили на фронт. Как война забирала самых близких людей. Как бомбы вспахивали землю. И как страшен гул самолета, если знать, что это не советский лайнер.
