под колеса ложится…
Забываются встречи,
забываются лица.
Забываются нами
и улыбки и слезы,
только машут ветвями
на прощанье березы.
В белом поле ромашки
головою поникли.
В небо взмоет вдруг пташка:
– Где ты будешь, откликнись.
Я кричу, что есть мочи!
Я кричу во весь голос.
Только вздрогнули рощи,
леса юная поросль.
Я свой крик повторяю —
не боюсь повториться —
а слова пропадают,
пропадают как лица.
«"В дорогу!" – сомкнулись стаканы…»
«В дорогу!» – сомкнулись стаканы,
а рядом – друзья и враги,
а где-то дожди и туманы,
и грозная замять пурги.
Дорога…
Как много советов,
ухабов,
несметных сетей,
и чад привокзальных буфетов,
и гарь привокзальных путей.
Дорогой я весь переполнен,
под крышу родную придя.
В ней всполохи огненных молний,
в ней чистые капли дождя.
«Мы трясемся в вагоне…»
Мы трясемся в вагоне,
ветер воет устало.
Мы проехали много,
да осталось немало.
Жизнь – отчаянья пляска
на железных колесах,
бесконечная тряска…
Рыжий мох на откосах,
серый дым в поднебесье,
суматоха вокзалов.
Мы о них вспомним в песне,
что в дороге слагалась.
Светлый отблеск крыла
в белом облаке снежном —
самолета стрела