Греко-персидские войны

Это была странная война. Не имея сил взять город штурмом, лидийский царь каждый год во время сбора урожая вторгался в земли милетян и опустошал поля. Селения не разорял, дома не жег, зато уничтожал весь хлеб на полях. Разбив несколько раз в открытом бою ополчение Милета, Садиатт так и не достиг решительного успеха. Флот эллинов господствовал на море и всегда доставлял в город необходимое количество припасов. Но что примечательно, за исключением Хиоса, ни один город Ионической Греции не оказал помощи Милету. Малоазийские эллины заняли выжидательную позицию. В разгар боевых действий Саддиат умер и войну продолжил его сын Алиатт.

Именно с Алиаттом Геродот связывает изгнание из Азии киммерийцев. После ослабления Ассирии лидийский царь продолжает активную внешнюю политику на восточных границах и вступает в конфликт с могущественным Мидийским царством. Боевые действия продолжались с переменным успехом в течение пяти лет и закончились заключением мирного договора. Мидийский царевич Астиаг женился на дочери Алиатта Ариенис, а границей между двумя государствами стала река Галис. На восточных рубежах Лидии воцарилась тишина.

Все это время не прекращалось противостояние с Милетом. Не сумев добиться на этом фронте каких-либо значительных успехов, Алиатт решил нанести удар по другим греческим городам Эгейского побережья. Первой жертвой лидийской агрессии стала Смирна. Город был не просто захвачен, а разрушен до основания, о чем есть упоминание в «Географии» Страбона: «После разрушения Смирны лидийцами она продолжала около 400 лет существовать в виде простого селения. Затем ее восстановили Антигон и позднее Лисимах, а теперь это – самый красивый из всех ионийских городов» (XIV, I, 37). Трудно сказать, чем руководствовался Алиатт, когда приказал разорить город, не исключено, что царь просто не рассчитывал удержать его в своих руках. Хотя могла быть и иная причина. Рассказывая о Мессенских войнах, Павсаний приводит следующую информацию: «Аристомен и Феокл старались возбудить в мессенянах отчаянную решимость, приводя среди многих других примеров также и доблестную решимость жителей Смирны, напоминая своим мессенянам, как эти обитатели Смирны, будучи лишь частью маловоинственных ионян, благодаря своей доблести и смелости, выгнали Гига, сына Даскила, и лидийцев, уже захвативших их город» (IV, 21, 5). Получается, что еще Гигес пытался овладеть этим городом, но потерпел серьезную неудачу. Поэтому нельзя исключить и того, что Алиатт просто сводил личные счеты с жителями Смирны, мстя им за поражение предка.

Окрыленный успехом, царь продолжил наступление на ионические города. Полиэн рассказывает об одном эпизоде этой длительной кампании (VII, 2, 2). Опасаясь знаменитой колофонской конницы, Алиатт заключил с этим городом союз и пригласил отряд всадников к себе на службу. Всячески поощряя кавалеристов, он назначил им двойное жалованье и пригласил по этому поводу на праздничный пир в Сарды. Колофонский отряд подошел к столице и разбил лагерь у ее стен. Оставив коней на попечении слуг, эллины отправились в город. Но как только они вступили в Сарды и углубились в лабиринт городских улиц, городская стража закрыла ворота, а лидийские пехотинцы внезапно набросились на колофонян и всех перебили. Захваченных коней Аллиат раздал своим воинам. Несмотря на этот успех, осада Клазомены завершилась для лидийского царя неудачей, и он был вынужден вернуться домой с большими потерями.

Война тянулась 11 лет, а конца ей не было видно. Лидийцы никогда не были мореходами, а без достижения победы на море покорить Милет и другие эллинские города было невозможно. Очевидно, это осознал и Алиатт. Через посредников он вступил в переговоры с милетянами, после чего между враждующими сторонами был заключен мир. А затем союз и дружба.

Вскоре Алиатт скончался и царем стал его сын Крез.

* * *

Новый царь был воинственным человеком и сразу же развязал серию войн против соседей. Располагая самой сильной армией в регионе, Крез мог позволить себе проводить агрессивную внешнюю политику. У нас практически нет информации о военной организации Лидийского царства, но некоторые выводы мы можем сделать, исходя из сообщений Геродота и других античных авторов.

Главной ударной силой лидийской армии была тяжелая конница, на это есть четкое указание «отца истории»: «В то время в Азии не было народа сильнее и воинственнее лидийцев; сражались они на лошадях с длинными копьями в руках и были прекрасными всадниками» (I, 79). В дальнейшем Геродот отметит, что когда Кир «увидел перед собой ряды лидийцев, выстроившихся к бою, он пришел в ужас от лидийской конницы» (I, 80). И как следствие, отказался от кавалерийской атаки. Любопытное описание битвы лидийцев во главе с Гигесом против эллинов из Смирны оставил древнегреческий поэт Мимнерм, родом из Колофона. Вот как он описал подвиги греческого военачальника:

«Не о такой его силе и мужестве духа я слышал
От живших раньше меня, которые видели сами,
Как он теснил густые ряды конеборных лидийцев
Перед собой, храбрый муж, на Гермосской равнине.
И ведь совсем не была недовольна Паллада-Афина
Мужеством пылкого сердца в час роковой тот, когда он
В битве кровавой войны устремлялся на воинов мощных,
Горькие стрелы врагов духом осилив своим…»[13 - История Древнего Востока. Тексты и документы. С. 370.]

Обратим внимание на «густые ряды конеборных лидийцев». Это свидетельствует о том, что лидийские всадники сражались плотным строем и обладали большой ударной мощью. Недаром их так опасались враги – царская конница могла запросто прорвать пехотный строй любой армии Азии, где воины не владели искусством фаланги. Правители Лидии уделяли огромное внимание своей кавалерии. На обширных равнинах Сард, Герма и Каистра паслись многочисленные царские табуны, забота о конском составе была признана делом государственной важности. Недаром хоровой лирик Вакхилид в своей песне величал «укротителем коней, владыку Лидии Креза»[14 - История Древнего Востока. Тексты и документы. С. 372.].

С пехотой дело обстояло сложнее. Однако на основании свидетельства Геродота можно предположить, что именно пехотинцы были наемниками в армии Креза: «Войско же свое, состоявшее из иноземцев, которое сражалось с персами, он отпустил все» (I, 77). Поскольку в битве при Фимбраре лидийская кавалерия сражалась в полном составе, то можно допустить, что ушла именно наемная пехота. Скорее всего, это были ионические греки, умевшие сражаться фалангой и поэтому крайне востребованные в армии Лидии. Могли быть воины из Карии и Ликии. Ксенофонт упоминает среди войск Креза отряд египетской пехоты, который был либо нанят за деньги, либо прислан фараоном Яхмосом II, союзником Креза. Впрочем, соседство с греческими городами Малой Азии не могло не отразиться на военном деле в Лидийском царстве. Недаром Геродот отметил, что «вооружение лидийцев очень походило на эллинское» (VII, 74).

В отношении малоазийских греков сын Алиатта проводил политику отца и деда. Чувствуя за собой силу и видя, что среди его противников нет единства, лидийский царь действовал быстро и напористо. Он помнил, как Милет в одиночку сражался против лидийцев, и не сомневался, что и в этот раз эллины будут разобщены. Право сильного было на стороне Креза, и он даже не озаботился найти благовидный предлог для агрессии против соседей: «Эфесцы первые подверглись нападению Креза; потом и остальные ионяне и эолийцы испытали то же, одни за другими, причем каждый раз Крез выставлял новые предлоги, измышляя против одних тяжкие обвинения, против других ничтожные» (Herod. I, 26). Сначала царь захватил Эфес, а затем остальные города Ионической Греции. После этого пришла очередь эолийцев, так же не устоявших перед натиском лидийской армии. Воодушевленный успехами, Крез решил было захватить и греческие острова, в частности Хиос и Самос, однако вовремя одумался и отказался от этого намерения. Воевать на море с эллинами было глупо, и даже если бы царь построил флот, то исход этого противостояния можно было предсказать заранее. Поэтому Крез заключил с островными эллинами мир, а побежденных греков обложил данью, но, судя по всему, она была незначительной.

Геродот перечисляет внешнеполитические успехи сына Алиатта: «С течением времени покорены были Крезом почти все народы, обитающие по сю сторону реки Галис, за исключением киликийцев и ликийцев (именно: лидийцы, фригийцы, мисийцы, мариандины, халибы, пафлагонцы, фракийцы, фины и вифины, карийцы, ионяне, дорийцы, эолийцы, памфилы)» (I, 28). Диодор Сицилийский также отметил могущество легендарного правителя: «Лидийский царь Крез, располагавший огромными [военными] силами и накопивший множество серебра и золота» (IX, 2).

Царь Лидии воевал вдоль южного побережья Понта Евксинского и разрушил город Сидену, о чем есть упоминание у Страбона: «Крез после взятия Сидены, куда бежал в поисках убежища тиран Главкия, изрек проклятие на тех, кто будет снова укреплять это место» (XIII, I, 42). Не верить географу у нас нет оснований, и получается, что Крезу удалось подчинить практически весь причерноморский регион Малой Азии. Это вытекает из описания местоположения Сидены: «После Фемискиры идет Сидена – плодородная равнина, хотя и не столь обильно орошаемая, как Фемискира. На побережье ее находятся укрепления: Сида, по имени которой она названа Сиденой, Хабака и Фабда. До этого места простирается область Амиса… За Сиденой находится укрепленный город Фарнакия. За ним идет греческий город Трапезунт» (Strab. XII, III, 16, 17).

Лидийский царь перешел реку Галис и вторгся непосредственно в сферу интересов мидийцев, однако никакой реакции на это не последовало. Не исключено, что Крез заранее все обговорил с Астиагом и действовал в соответствии с этими договоренностями. Но скорее всего, мидийскому царю просто не было никакого дела до причерноморского региона. Крез медленно, но верно шел к созданию мощнейшего государства и завоеванию большей части Анатолийского полуострова. Но на этом пути он столкнулся с таким же хищником, как и сам, – персидским царем Киром.

* * *

Кир, сын Кабиза доводился Крезу дальним родственником. Сестра Креза Ариенис была женой мидийского царя Астиага и соответственно приходилась Киру бабкой. Впрочем, в качестве претендента на мидийский престол Кир никогда не рассматривался. У будущего завоевателя были проблемы со старшими родственниками, но ему удалось вооруженным путем отстранить от власти деда и подчинить мидийцев персам.

Как свидетельствует Геродот, Крез сильно упрекал за это Кира. И действительно, лидийский царь неплохо ладил с Астиагом, сквозь пальцы смотревшим на завоевания шурина. Теперь геополитическая ситуация в регионе менялась радикально, поскольку на международной арене появился новый агрессивный игрок. И крепко задумался Крез. Царь понимал, что столкновение с Киром, за которым теперь стоит вся мощь Мидии и Персии, неизбежно. Вопрос заключался в том, когда оно произойдет. Крез просчитывал различные варианты развития событий, и по всему выходило, что лучше нанести удар первым: «Он вознамерился приостановить, насколько возможно, дальнейшее усиление Персидского царства, дабы не дать ему усилиться чрезмерно» (Herod. I, 46). Впрочем, «отец истории» называет еще одну версию начала войны между Лидией и державой Кира: «Крез начал войну с Каппадокией по следующим причинам: во-первых, он желал присоединить к своим владениям земли Каппадокии, во-вторых и главным образом доверяясь оракулу, он рассчитывал отомстить Киру за Астиага» (I, 73).

Здесь Геродот несколько запутался, поскольку Крез начал войну не с Каппадокией, а с персами. Другое дело, что эта земля входила в сферу влияния Кира, и лидийский царь хотел ее захватить. Не исключено, что Крез хотел вернуть на трон Мидии Астиага, и тем самым восстановить баланс сил в Малой Азии. Лидиец был уверен, что всем ему обязанный родственник не будет возражать против активной внешней политики шурина. И возможно, откажется от некоторых территорий в его пользу. Но для этого требовалась сущая малость – сокрушить Кира.

Будучи человеком богобоязненным, царь начал с того, что решил заручиться поддержкой богов. В Дельфы и святилище Амфиария с богатыми дарами были отправлены лидийские послы, которые должны были вопросить оракулов о грядущей войне с Киром. Представ перед жрецами, лидийцы передали им слова своего повелителя: «Царь лидийцев и прочих народов Крез, почитая этих оракулов единственными у людей, присылает вам дары, достойные ваших изречений, и спрашивает вас, вести ли ему войну с персами и не соединиться ли с каким-нибудь войском» (Herod. I, 53). Ответ, полученный послами, гласил: «Если Крез предпримет войну против персов, то он сокрушит обширное царство» (Herod. I, 53). Очень часто люди выдают желаемое за действительное, не оказался исключением и лидийский царь. Решив, что речь идет о царстве Кира, он начал подготовку к войне.

Прежде всего, Крез заключил союз с Египтом и Вавилоном. Это было выгодно всем участникам соглашения, поскольку три государства оказались под угрозой вторжения персов. Никто в этой троице не знал, на кого из них Кир нападет первым, и сам ход событий подталкивал договаривающиеся стороны к объединению усилий в борьбе с персидской угрозой. Уже упоминалось, что фараон Яхмос отправил в распоряжение Креза отряд тяжеловооруженной пехоты.

Также лидийский царь решил вступить в дружбу со спартанцами, о чьей воинской доблести знала вся Ойкумена. В Спарту отправились лидийские послы с предложением дружбы и союза, а спартанцы с готовностью откликнулись на этот призыв. Они и раньше имели дела с Крезом, царь не раз оказывал суровым воинам некоторые услуги финансового характера. В частности, подарил золото для статуи Аполлона в одно из святилищ.

Впрочем, среди греков нашлись те, кто был недоволен таким союзом. Например, в Мессении: «Они [мессеняне] упрекали лакедемонян и за то, что они первые из эллинов заключили дружбу с варваром Крезом, который посылал им подарки, даже после того, когда он поработил живших в Азии эллинов и даже тех дорян, которые поселились на Карийском материке» (Paus. IV, 5, 3). Но спартанцам не было абсолютно никакого дела до того, что кто-то выражает недовольство их действиями. Они заключили договор с Крезом и были готовы выполнить все его условия.

Диодор Сицилийский пишет о том, что накануне войны Крез отправил в Грецию с большой суммой денег верного человека Эврибата. Официальной целью поездки был объявлен визит в Дельфы, но в действительности Эврибат должен был навербовать в Элладе наемников. Однако посланник не оправдал высокого доверия, прихватил золото и убежал к Киру. Благодаря такому нехорошему поступку мошенник вошел в историю: «Коварство Эврибата до сих пор известно среди эллинов, и, если кто желает осрамить другого за мошенничество, то называет его Эврибатом» (Diod. IX, 32).

До этого момента Крез действовал очень разумно и взвешенно, просчитывая все возможные последствия своих решений. Но как только царь почувствовал себя достаточно уверенно, то стал совершать ошибку за ошибкой. Не скоординировав своих действий с союзниками (или вообще не поставив их в известность), он открыл боевые действия против персов. Лидийская армия перешла реку Галис, служившую границей между двумя державами и вторглась в Каппадокию. Город Птерия был захвачен сходу, а его жители проданы в рабство. После этого Крез занял еще несколько городов.

Здесь есть один интересный момент. Дело в том, что Геродот указывает местонахождение Птерии: «Птерия – укрепленнейший пункт в стране; находится она вблизи Синопы, почти у самого Евксинского Понта» (I, 76). Но Крез уже здесь воевал и захватил эту территорию, ведь Сидена находится гораздо дальше на восток, а мы помним, что лидийский царь ее разорил. Поэтому напрашивается вывод, что причиной войны между Крезом и Киром были не только указанные выше причины. Если Астиаг сквозь пальцы смотрел на захваты шурина в Причерноморском регионе, то Кир с этим мириться не хотел. Не исключено, что персидский царь вернул эти земли себе и тем самым спровоцировал вторжение Креза в Каппадокию. Вторжение, которое не было должным образом подготовлено. Но лидиец очень хотел вернуть Птерию, поторопился открыть боевые действия и тем самым допустил первую ошибку.

Желал Крез в этот момент столкновения с персидской армией или нет? Скорее всего, нет. В пользу этого предположения говорит тот факт, что лидийская армия была немногочисленна. Об этом конкретно прописано у Геродота: «Крез находил свое войско малочисленным; и в самом деле, оно было гораздо меньше Кирова» (I, 77). Возможно, Крез хотел просто вернуть утраченные города, оставить там гарнизоны, а затем уйти в Лидию. И пока Кир будет занят в Каппадокии, как следует подготовиться, дождаться союзников, после чего всеми силами ударить на персов.

Однако персидский царь среагировал молниеносно. Крез и опомниться не успел, как в Каппадокии объявился Кир.

* * *

Кир был не только толковым военачальником, но и счастливчиком. До поры до времени персидскому царю везло, и там, где любой другой человек свернул бы себе шею, Кир выходил сухим из воды. Победу над Астиагом он одержал не благодаря своим талантам, а только потому, что мидийская знать была недовольно его дедом. В противном случае сын Камбиза так бы и жил в своей Персиде, а мир никогда не узнал человека по имени Кир Великий. Оказавшись во главе мощнейшего государственного образования из Мидии и Персии, царь решил все ресурсы свой державы направить на завоевание соседних земель. Но будучи человеком осторожным, он решил немного выждать и укрепить свою власть в стране. Кир знал, что со всех сторон окружен врагами, и уже выслушал претензии Креза по поводу свержения Астиага. Но промолчал. За это время персидские отряды привели под власть Кира обширные мидийские земли, а заодно восстановили границу по реке Галис. Но тут последовало вторжение Креза, и персидский царь был вынужден дать врагу адекватный ответ.

Накануне решающего столкновения с лидийцами Кир решил ослабить врага и отправил агентов к ионическим грекам, предлагая им не поддерживать Креза. Эллины отказались. Судя по всему, власть лидийцев не была достаточно обременительной, и существующее положение дел малоазийских эллинов устраивало. Кир понял, что может рассчитывать только на себя, и выступил в Каппадокию. Прибыв на место, он отправил к Крезу посла, заявившего, что если царь Лидии признает себя слугой Кира, то сын Камбиза простит ему прежние ошибки и назначит его сатрапом Лидии. Крез только посмеялся над такой наглостью и дерзко ответил, что «быть слугами надлежит Киру и персам, поскольку в предыдущие времена они пребывали в услужении у мидян, он же никогда не делал того, что приказывал другой» (Diod. IX, 31). Битва стала неизбежной.

Здесь есть смысл рассмотреть военную организацию Ахеменидов и понять ее сильные и слабые стороны. Прежде всего, отбросим в сторону известный нам со школьной скамьи миф о неисчислимых персидских полчищах. Армии первых Ахеменидов были достаточно компактными и формировались из персов и мидийцев. На эту особенность персидской армии обратил внимание немецкий военный историк Ганс Дельбрюк: «Персы создавали свое войско на основе не количественного, но качественного принципа»[15 - Здесь и далее: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. I. Античный мир. СПб.: Наука; Ювента, 1999.] (с. 63). Кир Великий, создатель Персидской державы однозначно не мог ставить в ряды своей армии воинов с покоренных территорий, поскольку со времени их завоевания прошло очень мало времени. В этих землях еще сильна была ненависть к захватчикам. Это относится и к сыну Кира Камбизу и к начальному периоду царствования Дария I. Дарию вообще пришлось воевать с мидийцами, которые воспользовались смутой в стране и решили добиться независимости. Поэтому мне представляется совершенно справедливым вывод Дельбрюка: «Персидское государство состояло из национального персидского ядра и многочисленных подчиненных народностей. Из этих последних персидские цари не набирали бойцов. Месопотамцы, сирийцы, египтяне, малоазиатские народности составляли невоинственную, платившую дань массу; исключением являлись финикийские и греческие моряки, из которых, разумеется, комплектовались матросы для военного флота» (с. 62). Но так будет продолжаться недолго. Со временем в рядах персидской армии массово появятся представители других народов, и произойдет это при сыне Дария I, Ксерксе. Перед походом на Элладу в 480 г. до н. э. он задействует все ресурсы своей державы и соберет действительно очень большое войско, поразившее воображение современников.

Ядром армии Ахеменидов были царские телохранители, в рядах которых служили представители персидской, а впоследствии и мидийской знати. Этот корпус насчитывал 1000 пеших и 1000 конных бойцов. Их отличительной чертой были золотые и серебряные шары на копьях, из-за чего этих воинов называли «держатели яблока». Эти бойцы отличались великолепной подготовкой и были хорошо вооружены. Кроме отряда царских телохранителей основу персидской армии составляли подразделения отборной пехоты, получившие название «бессмертные». Произошло это потому, что вместо погибшего воина в ряды «бессмертных» сразу же зачислялся новый боец, и численность корпуса всегда оставалась неизменной – 10 000 человек. Об этом сохранилось свидетельство Павсания, сравнившего военную организацию галатов и персов: «Как мне кажется, такая тактика введена у галатов в подражание отряду с неизменным числом в 10 000 у персов, которые у них называются Бессмертными. Разница только в том, что персами умершие замещаются после сражения, а у галатов число всадников пополняется в самый разгар боя» (X, XIX, 6). «Бессмертные» были защищены тяжелыми доспехами, а вооружены копьями, мечами, боевыми топорами и луками.

Вот как описывает Геродот персидскую гвардию во время похода Ксеркса на Элладу: «Позади его шли копьеносцы, храбрейшие и знатнейшие из персов, числом тысяча, с поднятыми копьями. Далее следовала другая тысяча всадников из отборных персов; наконец, за этой конницей шло десять тысяч пехоты, выбранной из числа прочих персов. Тысяча человек пехоты имели на своих копьях вместо нижних острых концов золотые гранатовые яблоки. Эти воины кольцом окружали остальных воинов. Девять тысяч человек шли в середине и имели на копьях серебряные гранатовые яблоки. Впрочем, золотые гранатовые яблоки имели и те воины, которые шли с опущенными к земле копьями, тогда как те, что были ближе к царю, имели на копьях золотые яблоки (вместо гранатов). За этими десятью тысячами следовало десять тысяч персидской конницы» (VII, 41).

Исключительную роль в армии Ахеменидов играли личные дружины персидских аристократов: «Надо представлять себе, что все сатрапы от Черного моря до Красного, вступая в должность, приводили с собою большую национально-персидскую дружину, из которой они набирали своих телохранителей и придворных, а также гарнизоны для наиболее важных укрепленных пунктов. Налоги и взимаемая сатрапом дань натурой давали ему возможность не только содержать эти дружины, но также пополнять их в случае нужды наемниками из воинственных племен, многие из которых оставались в этом огромном государстве в полунезависимом, а иногда и вовсе независимом положении» (с. 63). Вывод, который делает Дельюрюк, вполне закономерен: «Персы были профессиональными воинами» (с. 64). Впрочем, все это можно отнести и к мидийской знати, недаром античные авторы часто называют персов мидийцами. Это были умелые воины и храбрые люди, недаром «отец истории» отметил, что у персов важнейшая доблесть мужчины – храбрость на поле боя (I, 136).

Вывод Дельбрюка подтверждает система воспитания и подготовки персов. До наших дней дошел рассказ Геродота о том, как знатные персы готовили своих сыновей к военной службе: «Начиная с пятилетнего возраста и кончая двадцатилетним обучают они детей только трем предметам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости» (I, 136). Аналогичную информацию сообщает и Страбон: «С пятилетнего возраста до 24 лет дети упражняются в стрельбе из лука, в метании дротика, в верховой езде и борьбе… Перед утренней зарей учителя будят юношей звуком медных инструментов и собирают их в одно место, как бы на военный парад или на охоту. Разделив их на отряды по 50 человек и назначив предводителем каждого отряда кого-нибудь из сыновей царя или сатрапа, учителя приказывают бежать за предводителем, выделив пространство длиной в 30 или 40 стадий. Кроме того, учителя требуют от учеников отчета в каждом уроке и вместе с тем заставляют их громко говорить, упражнять дыхание и легкие, а также приучают переносить жару, холод и дожди и переходить бурные потоки, сохраняя при этом сухим оружие и одежду» (XXV, III, 18). Интереснейший факт мы находим у Афинея: «Пляске персы обучаются так же обязательно, как верховой езде, и считается, что упражнения в таких движениях развивают телесную силу» (X, 45). Пусть и отдаленно, но все это напоминает воспитание рыцарей в Средние века. Сказки античных авторов об изнеженных азиатах можно отбросить за ненадобностью. Недаром Страбон отметил, что «персы участвуют в походах в качестве простых воинов и начальников с 20 до 50 лет, как в пехоте, так и в коннице» (XXV, III, 19).

Со времен Ксеркса каждый сатрап приводил под царские знамена определенное количество воинов с вверенных ему территорий. При этом снаряжение и обеспечение этих отрядов всем необходимым возлагалось на самих сатрапов. Об этом свидетельствует речь Ксеркса к своим военачальникам накануне похода в Элладу: «Я буду признателен, если вы исполните следующее: каждый из вас должен явиться со всей поспешностью к тому времени, которое я для этого назначу, и тот, кто явится с лучше всего вооруженным войском, получит от меня такие подарки, какие считаются у нас наиболее почетными» (Herod. VII, 8). Получить дары из рук владыки хотелось всем сатрапам, но еще больше не хотелось лишаться головы за неисполнение царской воли.

Персидское войско не было большой неорганизованной толпой, вооруженной копьями и мечами, как это иногда пытаются представить: «Ахеменидская армия была организована на базе десятиричной системы: десять человек образовывали отряд под командованием дашапати (букв. – “глава десяти [человек]”); десять таких отрядов образовывали соединение под командованием шатапати (букв. – “глава ста [человек]”); десять таких отрядов образовывали соединение под командованием хазарпати (букв. – “главатысячи [человек]”, греч. – хилиарх; десять таких отрядов образовывали войско под командованием байварапати (букв. – “глава десяти тысяч [человек]”); всем войском руководил военачальник (древнеперс. – спадапати) или в редких случаях – каран (древнеперс. карана) с гражданскими полномочиями. Наиболее высокие посты в войске занимались родственниками и друзьями Великого царя, которые, к тому же, принимали активное участие в ходе боя»[16 - Гюиз Ф. Древняя Персия. С. 91.]. Все расписано достаточно четко, и сразу понятно, кто за что отвечает и кто кем командует. На данный факт обращает внимание и Геродот. Рассказывая о военачальниках армии Ксеркса, он отметит: «Они выстроили воинов в порядок, сосчитали их, назначили начальников тысяч, десятков тысяч, а начальники десятков тысяч назначили сотников и десятников. Кроме того, каждая часть войска и каждая народность имели своих вождей» (VII, 81).

Ахемениды располагали великолепной тяжелой конницей, где наездники и кони были защищены прочными доспехами. После завоевания Мидии персы очень многое переняли в военном деле у своих бывших врагов, особенно это заметно в организации тяжелой кавалерии. Описание снаряжения персидских всадников на битву сохранилось у Ксенофонта: «На следующий день утром Кир стал приносить жертвы, а остальные воины, позавтракав и совершив возлияния богам, стали облачаться в красивые хитоны, в великолепные панцири и шлемы. Они украшали и коней, надевая на них налобники и нагрудники; на верховых коней надевали еще набедренники, а на лошадей, запряженных в колесницы, – брони, защищавшие им бока. Все войско засверкало медью и заполыхало пурпуром» (Cyr. VI, IV,). Далее Ксенофонт подробно рассказывает о том, как была вооружена личная охрана Кира Великого: «Воины, окружавшие Кира, все были снаряжены так же, как он сам, то есть одеты в пурпурные хитоны, в медные панцири и медные же шлемы с белыми султанами, а вооружены – мечами и копьями с древком из кизилового дерева, каждый всадник – одним таким копьем. Кони их были защищены медными налобниками, нагрудниками и набедренниками; последние служили одновременно защитой и всаднику» (Cyr. VII, I). Это – свидетельство человека, который лично видел в деле персидскую конницу.

Могут возразить, что Ксенофонт жил значительно позже Греко-персидских войн и за это время в военном деле у персов произошли значительные изменения. Что к моменту конфликта с эллинами Ахемениды не располагали тяжелой кавалерией. Но это будет не более чем заблуждение. Свидетельство Геродота подтверждает информацию Ксенофонта. Вот как описывает «отец истории» гибель командира персидской конницы Масистия: «Между тем как конница нападала отрядами, конь Масистия, находившийся впереди всей конницы, был ранен стрелой в бок, от боли поднялся на дыбы и скинул с себя всадника. Когда Масистий упал, афиняне тотчас бросились на него; они схватили его лошадь и его самого, несмотря на сопротивление, умертвили. Сначала это не удавалось им, ибо на Масистии было следующее вооружение: на теле он имел золотой чешуйчатый панцирь, а поверх панциря надета была пурпурная туника; удары по панцирю не производили никакого действия, пока кто-то не заметил этого и не поразил Масистия в глаз. После того он упал и испустил дух» (IX, 22).

Не менее красочное описание гибели командира персидской конницы оставил и Плутарх: «Конь под Масистием, раненный стрелой, сбросил седока; упав, Масистий остался недвижим (тяжесть вооружения не давала ему подняться на ноги), но и афиняне никак не могли до него добраться, хотя и осыпали градом ударов: не только грудь и голову – даже руки и ноги Масистия прикрывали золотые, медные и железные латы. Наконец кто-то прикончил его, ударив древком копья туда, где в отверстие шлема был виден глаз» (Aristid. 14). Как говорится, без комментариев.

О кавалерии Геродот напишет, что «не все народы доставляли всадников, но только поименованные ниже: прежде всего персы, вооруженные так же, как и персы пешие, но только некоторые всадники имели на голове медные или железные уборы чеканной работы» (VII, 84). По свидетельству «отца истории», персидская пехота носила чешуйчатые панцири, соответственно, эти доспехи были распространены и среди всадников. Ксенофонт, когда будет подводить итоги битвы при Фимбраре, особо подчеркнет, что «в войске Кира лучшей оказалась персидская конница. Поэтому еще и теперь сохраняется у персидских всадников то вооружение, которое ввел для них тогда Кир» (Cyr. VII, 1).

Воинские традиции первых Ахеменидов будут жить в персидской армии до самого падения державы. Недаром Курций Руф в «Истории Александра Македонского» отметит наличие панцирной кавалерии в армии Дария III: «Покрытием всадников и коней служили панцири из железных пластинок, рядами скрепленных между собой» (IV, 9). Вооружены воины тяжелой конницы были ударным оружием, мечами, луками и короткими копьями, больше напоминавшими дротики. Время длинных пик парфянских и сарматских катафрактариев еще не наступило.

В основной своей массе персидская конница была легковооруженной, ее главной задачей было вести бой на дальней дистанции: «Всадники ударили и причиняли вред всему эллинскому войску; они метали копья и стрелы, и сразиться с ними было трудно, потому что они метали с лошадей» (Herod. IX, 49). Об этом же пишет и Ксенофонт, когда рассказывает о тренировках воинов Кира, стремившихся «показать себя лучшими наездниками, искуснейшими метателями копья и стрелками из лука, прилежными и трудолюбивыми воинами» (Cyr. VI, II).

Соответственно воины легкой кавалерии не были защищены доспехами, поскольку их преимущество заключалось именно в мобильности. Но с другой стороны, именно комбинация панцирной кавалерии и конных стрелков позволяла персидским военачальникам успешно решать стоявшие перед ними задачи.