Дом Фауста

Может, это такая шутка, а может, нет.
А вторая то зубы скалит, то шкалик ставит.
А и сам я медведь медведем, твою же мать!
Выпил шкалик-то и соседей пошёл шмонать,
да споткнулся и повалился в густой кустарник.

«Как сплавлялись мы на плотах от истока к устью…»

Как сплавлялись мы на плотах от истока к устью.
Как искрилась вода на солнце, а ночью пела,
прячась в водорослях, русалка о светлой грусти,
только грусть не бывает светлой, а зависть – белой.
Я своими глазами видел и грусть, и зависть:
тело серое, руки длинные у обеих.
Как грозил нам пестом серебряным лунный заяц
по-над лесом тысячемачтовым, корабельным.
Только кто же его боится, зверька смешного?
А была у меня сестрица – Марина, Анна?
Вот нырнул я с плота и вижу – за тюлем шторы
бьёт хвостом по воде дивчина с лицом румяным.
Говорит: «Не тушуйся, братец, входи, не съем же», —
и хохочет, а у самой-то язык двоится…

Да не вру я! Подай-ка лучше ушицы свежей;
мне ещё не одну неделю по дну тащиться.

«Если долго идти по следу ночного зверя…»

Если долго идти по следу ночного зверя,
рано или поздно вернёшься к себе домой.
Правда, дом твой сто лет тому как ушёл под землю,
ну а что тебе не по нраву-то под землёй?
Зверь ломал кусты, продираясь сквозь лес кошмара.
Зверь ревел и выл и в тысячу труб трубил.
И не кислородом, а смертью твоей дышал он,
и сиял во тьме, потому что прекрасен был.
Ты держал ружьё, и пуля была, что отклик
на далёкий зов, гипнотический взгляд в упор.
Но скажи, земляк, какой из тебя охотник?
Но окстись, чудак, ведь это тебе не спорт…

И случилось всё, что не могло случиться;
ты пришёл домой и сразу же лёг в постель —
тело буйвола, а голова волчицы
да змеиный хвост с погремушкою из костей.

«День закончился, не успев начаться…»

День закончился, не успев начаться.
Ты как раз сходил на базар за счастьем,
попросил сто грамм, положил в пакет.
А пакет с дырой, ты и не заметил,
как принёс домой злой осенний ветер,
пожелтевший лист да вчерашний свет.

А жена твоя всё бранилась: «Дима,
лучше б я сама на базар сходила.
Не мужик, а чёртово решето!» —
и так далее. Даже если в чём-то
и права, она у тебя в печёнках.
Ты сказал: «Проваливай, а не то…»

И пошёл в кровать. И тебе приснилось,
что она воистину провалилась
сквозь вчерашний свет да на Страшный суд;
и стучит в окно ветер злой осенний,
а твоё лицо – жёлтый лист, в росе он
или это слёзы – уже не суть.

«Все дороги, Бильбо, приводят в Мордор…»

«Все дороги, Бильбо, приводят в Мордор, —
говорил мне старый волшебник Гэндальф. —
Свято чти традиции в мире мёртвых.
Выходи из комнаты, отобедав.
Никогда обратно не возвращайся.
Не проси, поскольку предложат сами
тридцать три – стандартный набор – несчастья
и к нему подробное расписанье:
что с тобой случиться должно, как скоро…
В мире мёртвых, Бильбо, полно инструкций,
нерабочих графиков, протоколов;
вместо Бильбо Бэггинса – сумма функций,
утверждённых цензорским комитетом
(беглый эльф, дракон и четыре орка).
Встань, когда беседуешь со скелетом!
А теперь садись, без сюрпризов только».

Алиса в стране чудес

Езжай, Алиса, в зазеркальный город.
Там мертвецы грустят в своих конторах,
выстукивая на клавиатурах
сухих дождей потусторонний ритм,
покуда ты у них на мониторах
сидишь с лицом осунувшимся старым
на двух рывками движущихся стульях;
один гарцует, а другой горит.

Порой они меняются местами…