Томця
– Кушай, у тебя важный день впереди! – необычайная нежность и тепло, точно плед в зимний вечер, проникли в самую душу, и на суровом лице, погруженном в глубокие мысли, проступила легкая тень улыбки, а глаза оживленно сверкнули. – Кушай-кушай, голова должна работать хорошо! Мы с дедом, – какая-то необъяснимая манипуляция, произведенная где-то в недрах под столом, вынудила Рафаила Сигизмундовича оторваться от распития, «странная какая-то привычка, но весьма и весьма интересная» чая с молоком, – верим в тебя.
– Кхе-кхе, – незаконченный глоток брызнул обратно в белую пиалу, – ага, верим. Ты – молодчина.
Томця молчала. Но осторожно взяла любимую конфетку, быстро положив ее в рот.
– Точно заберет кто! – засмеялась бабуля и строго взглянула на супруга, как будто напоминая о чем-то, что мужчины либо забывают, либо откладывают как можно дольше.
– Томця, ты ведь сирота, – мужчина осторожно и практически шепотом произнес ненавистное слово, которое всячески старались избегать в доме. – Кхм, – он будто бы извинясь отвел взгляд в сторону, а затем обернулся и бережно положил ладонь на плечо внучки. – Знаешь, по закону сиротам положено либо стипендия, либо общежитие, либо и то и другое при любых обстоятельствах. Хм, – мужчина задумался, все ли правильно сказал. – А ты девочка способная, сдашь экзамены как надо. А если не все так гладко…
– Знаю, знаю, – Тамара аккуратно мотнула головой, изучая содержимое своей пиалы, – буду низать табак и окучивать огороды до пенсии.
– Глупая, – дед улыбнулся, искренне и тепло, так как это может лишь по-настоящему любящий и понимающий родной человек. – Ты уж точно будешь делать нечто большее. Вон, посмотри какая – красавица!
– А если я не поступлю? – голос дрожал, но слова, которые тревожили все нутро, точно кипящий бульон вырвались наружу.
– Поступишь, – коротко и утвердительно ответила бабуля, обрётшая прежние строгость и жесткость. – Поступишь и слез лишних лить не будешь. Все, хорош сырость разводить.
Разговор прервал внезапный гудок автомобиля.
– Ах, вот и Вилеметов. Сам председатель, – на мгновение показалось, что тут прозвучал нелицеприятный эпитет, – отвезет тебя в райцентр. Так что, – дед по-отечески подмигнул, – тут все решено.
– Удачи, Томця!
И девушка медленно вытянулась в тонкую струнку, тряхнула копной каштановых волос и с силой сжала кулаки. Выходя навстречу сверкающему в ясных солнечных лучах белому москвичу-403, перед которым в клубах дыма стоял невысокий мужчина средних лет, с характерным животиком, туго втиснутым в сливочно-желтую рубашку и редкой порослью седеющих волос, трусливо обнаживших высокий лоб, Томця чувствовала себя неожиданно спокойной и уверенной в собственных силах.
– Готова? – спросил он и бросил недокуренную сигарету, по-фильмецки растоптав черной туфлей.
– Ну, что, мы едем, или ка-ак? – прозвенел голос из машины, а следом показалось пухлое личико, обрамленное соломенными кудрями и огненно-розовыми тенями, придающими призрачное сходство с молодым поросенком. – Дорогая, на экзамен не стоит опа-аздывать, уж поверь мне!
Тамара задержалась на мгновение, делая глубокий вздох, бросила взгляд на деда с бабулей, вышедших помахать ей, и сама себе прошептала:
– Я все смогу! – бодро дернув кулаками, сжимавшими край сумки с конспектами и запасом ручек, она подбежала к машине.
– Увожу девчонку, а привезу студентку, – усмехнулся Вилеметов, подмигнув ореховым глазом. – Ну, будем, – мужчина махнул на прощание бабуле с дедом и уселся за руль.
Светская беседа мужа и жены за рулем едва доносилась до взволнованного сознания абитуриентки, сливаясь с мотивами Эдиты Пьеха, льющимися из чуть хрипящего приемника. Автомобиль несколько раз судорожно подпрыгнул на неровностях дорожного полотна, отрезвляюще встряхнув девушку.
– Ча-ай, нервничаешь? – блондинка обернулась из-за сидения, наигранно любезно улыбаясь.
– Ага, – призналась Тома, в очередной раз проверяя содержимое сумки.
– Сда-ашь, – пришла к убеждению женщина. – Такие, как ты, всегда находят свое место, уж я-то знаю, – она откинулась на сиденье, глядя на мелькающие деревья за окном. – А коль нет, так жизнь не заканчивается на этом. Впереди еще много испытаний и событий, – голос стал тише, как будто произносила она это для себя. – Это лишь первое и малое.
Экзамен должен стать пропуском в новый мир. И Томця четко осознавала, для нее, дочери переселенцев, живущей вдали от шумного города, среди людей, часть из которых ставит крестик на документах вместо подписи, росшей без любви матери и внимания отца, для нее, строящей себя независимо и без помощи, такой шанс значит много. Сегодня она надела своё лучшее платье – белое, сшитое из старой ткани, но украшенное аккуратной вышивкой в виде ромашек. Стоя на крыльце в тени монументальных мраморных колонн и вдыхая аромат июльского зноя, она знала, что может гордиться собой.
Томця шагнула в аудиторию, где воздух пропитан запахом мела и старых деревянных парт, а взгляды экзаменаторов, строгих и непроницаемых, словно горные пики Алатау, следили за каждым движением. Вопросы сыпались как град: литература, история, математика. Девушка отвечала тихо, но твёрдо, голос дрожал лишь слегка, когда пришла очередь цитировать Есенина, чьи строки о золотой роще пришлось заучить наизусть.
Профессор в очках, с седыми бакенбардами, пристально следивший за каждым произнесенным словом и все время делавшим пометки в своем журнале, вдруг улыбнулся, когда она объяснила значение реформ Петра I, и эта улыбка стала добрым лучом надежды. Но труднее всего далась математика – числа путались в голове, как стада овец на пастбище, и она едва успела дописать решение последней задачи, когда прозвенел звонок.
Выйдя из аудитории, Тома прислонилась к прохладной стене коридора. Взгляд скользнул на ладони – влажные и холодные. Ноги подкашивались, но в груди разливалось странное тепло. Она не знала, сдала ли, но чувствовала, что отдала всё, что возможно.
Мучительно долго тянулась неделя. Эти семь дней ожидания результатов точно липкое масло растекались по ладоням, то бросая в дрожь, то внезапным морозцем спускаясь по спине. И даже рабочие заботы не могли прогнать эти мысли. Но Тома покорно ждала. О нет, она не сидела сложа руки, не тосковала на деревянном крылечке, подпираясь руками и изучая цветочки в саду бабули. У нее была работа, были свои обязанности.
Девушка остервенело вонзала пальцы в землю, взрыхлившая глинистые комья земли, методично выдирая сорные травы на рассвете. А после, пряча сочную копну волос под косынку, низала табак вместе с другими односельчанками. Подбадривания и задорные комментарии товарища Вилеметова вроде как и должны вдохновлять, но раз за разом возвращали ее в состояние беспокойного ожидания неизвестности. В сумерках она брела к низенькому домику бабули, привычно минуя хату бати, где почему-то мелькал вновь незнакомый женский силуэт. Сознание подкидывало приятные детские воспоминая в атмосфере беззаботности, говоря о жизни, которой больше нет. Да и вряд ли когда-то подобное веселье повторится. Томце пятнадцать лет. Она выросла, она большая, и теперь груз ответственности за взрослую жизнь лежит исключительно на ней самой.
То утро, солнечное и тепло ни чем не отличалось от других в знойном и сухом июле. Из приоткрытого окна стелился свет в обрамлении кружев ветра, принесшего далекую сладость и неотъемлемую горечь полыни. Поджав колени под себя, прижавшись к белой стене, Тома смотрела вдаль. Тот прекрасный рассвет долгожданного дня. Сегодня она узнает результат. Товарищ Вилеметов добродушно предложил вновь отвезти студентку в город, чтобы первым узнать радостную весть.
Глава 5. Покорный телок
– Список поступивших вон там, на стенде на втором этаже, – голос молодого мужчины, по виду студента старшего курса, был легок и свеж, а во взгляде читалась какая-то далекая чертовщинка. – Пойдем покажу, – он поспешил в сторону лестничного проема, скрытого за крутым выступом арочного проема. – К нам на какую специальность?
– Агрохимия и агропочвоведение, – Тома гордо вскинула в голову, воображая, как спешит на пары по этим самым коридорам.
– Сильно. А я изучаю селекцию видов. Тебя как зовут-то, студентка?
– Томця, – она резко оборвала голос, закашлявшись и мотнув головой, – Тамара.
– Леня, – улыбнулся парнишка. – Вон там ищи свое имя. Ну, давай, увидимся!
– Увидимся… – задумчиво прошептала она.
– Конечно, уверен, в этом и тебе не вешать нос. Это ж всего лишь экзамен! – и он убежал, теряясь в толпе разношерстных людей.
Затаив дыхание, Тамара плотно зажмурила глаза, крепко сжала и резко разжала обратно пальцы, готовясь нырнуть в море любопытных лиц, чтобы пробить путь к заветным спискам. Перед назойливой мухой маячил лохматых клок волос паренька в бледно-лимонной рубашке, удивительным образом угадывающий каждое последующее движение, будто бы специально не давая разглядеть тоненькие полоски текста. Наконец, Томце удалось пробиться и приложить палец к кремовому листку, где по графам были распределены номера по порядку, фамилии с инициалами, оценки за экзамены, статус зачисления, наличие стипендии и общежития.
– Козловская, Козловская, – она старательно искала, перебирая предшествующие Калмогорова А.Б., Калпакиди М.К., Кислицын И.О…
Сердце дрогнуло, когда глаза прочли заветное «Козловская Т.А.». Мгновение мешкая, она шумно сглотнула слюну и повела ноготком вправо. Математика – 5, Химия – 4, История – 5, Русский язык и литература – 3. Статус – зачислена. В графах стипендия и общежитие значилось « – ».
И тут ноги не выдержали, точно стебель скошенного иван-чая, она медленно повалилась вниз. Но не упала, слишком много было людей вокруг. Кто-то успел подхватить. Кто-то крикнул прямо над головой: «Человеку плохо!». А дальше над ней завертелось мутное марево огоньков. Повинуясь внутренним желаниям, Тома закрыла глаза.
Вскоре в нос ударил резкий и едкий запах чего-то смутно напоминавшего уличный туалет, от которого захотелось бежать далеко и долго.
– Пришла в себя? – голос показался знакомым. – Не стоит все так близко принимать к сердцу, студентка.
Товарищ Вилеметов стоял прямо над ней, сквозь щетину и усы просвечивала улыбка, которая в тот самый миг, почему-то выглядела похожей на звериный оскал.
– У тебя неплохой результат, – она выдержал паузу. – Вот только без стипендии и общежития. Тяжеловато будет.
– Я не смогла… – пробормотала девушка, до конца не пришедшая в себя и потянувшая запястья к глазам.
– Надо узнать, что к чему. Ты – сирота. Должны ведь быть льготы. Идти можешь? – Тома поднялась, неловко качнувшись, но скоро выпрямившись во всю высоту своего роста и едва заметно кивнула. – Вот и славно. Жди меня в машине.
Впрочем, в машине скучать и томиться в ожидании не представлялось возможным. Белокурая спутница товарища Вилеметова, быстро хлопала глазами и точно паук, поймавший мушку, пыталась высосать все подробности.
– Значит, тройка по русскому? Не хорошо, ой, не хорошо, – она говорила быстро, участливо и взволнованно, но поток вопросов все только возрастал. – Неужели за столько лет жизни не получилось научиться грамотно писать. Полячка? – она отвечала на неозвученные вопросы. – Пф, ты и Польши-то отродясь не видела. Ну, ничего, ничего. Не грусти. Мой муженек – золотой человек. Просто золотой! Все у него всегда ладно. Все ему помогает. И он всем помогает. Заняться ему же больше нечем, только как всяким бездарям помогать. Ты куда это? – она резко обернулась, бросая колкий взгляд на девушку, которая с силой ухватилась за дверную ручку. – Бездарь и есть, а вот муж мой… – Томця распахнула дверь и выбежала наружу. – Эй, ты, дуреха, а ну вернись!
Но Тома не слушала, как позади, из открытой двери летели обрывки жалящих фраз. Не могла она стерпеть такого. Не могла. Никто не знал, сколько сил она положила на то, чтобы быть здесь и сейчас. Никто и помыслить не мог, через что она прошла. И не этой уважаемой женщине судить ее, винить ее, оскорблять ее. И Томця просто шла в никуда, в паутину городских улиц, сквозь узкую сетку низкоэтажных домов. Она и сама не до конца понимала, куда идет и почему так поступает, но одно знала точно, терпеть чьи-то нападки не может, ни сейчас, ни когда-либо после.
Сумерки теплым покрывалом укутали землю, не забыв рассыпать пригоршню звезд, точно неосторожная хозяйка по невнимательности так и оставила крупицы сахара после долгого чаепития на черной поверхности стола. Летняя ночь короткая, неторопливая. Она не спешит сменить солнечный зной, робеет в нерешительности задержаться, подарить хоть немного прохлады, утомленной земле. Степные травы давно смирились со своей участью, глубоко уходя корнями в почву, в поисках живительной прохлады, а все то, что оставалось снаружи – жухло и ветшало, дрожало и трепетало готовое обратиться в прах.
Девушка шла по полю, не замечая, как больно растерли ноги парадные босоножки – подарок на выпускной от тетки Люси, или мачехи Люси, или… Да какая в этом разница. Да и важно ли? Нет. Ничего не важно, кроме ее промаха, ее провала. Она не смогла. И ей придется с этим смириться. Томця медленно перебирала листки пастушье сумки в руках, внимательно рассматривая узоры на крохотных сердечках, но никак не могла успокоиться. Сердце подскакивало к самому горлу, обжигая тошнотворной кислотой.
В нос ударил сладковатый запах навоза. По этой тропе чабан гнал стадо коров обратно. Тункурус близко. Скоро она придет домой, где взволнованные деда с бабой. И что она им скажет? Как расскажет о том, что подвела их, что не стала достойной внучкой, не продолжила триумфальный бег, начатый Нелей? Но она попыталась, по крайней мере. И может попытает силы еще раз.
Призрачные огоньки становились все больше, пока не приняли очертания разношерстных прямоугольников с паутинками занавесок. Местами можно было различить цветочные горшки на выкрашенных подоконниках. К чему откладывать неизбежность? Тома шумно выдохнула и, обхватив себя руками, застыла в тени перед домом. Она долго не могла решиться сделать хотя бы шаг. Но ей и не пришлось.
Дверь открылась, заливая двор мягким масляным пятном. Навстречу протянулась угловатая черная полоса, остановившаяся в аккурат у самых ног девушки.
– Томця, внученька! – воскликнул дед и двинулся вперед, но его обогнала бабуля, буквально выпрыгнувшая у него из-за спины.
– Томця! Слава Богу, вернулась, вернулась! – она, точно птица, что вырвалась из клетки, летела расправив крылья и крепко-крепко прижала к себе любимицу.
– Бабуля… – вырвался сдавленный голос.
По телу Тамары разливалось невероятное тепло, чувство любви заботы и нужности, которые она напрочь утратила за последние несколько часов. А когда к их объятиям присоединился дед Рафл, она ощутила то самое счастье, о котором пишут в книгах. В луже света уютно устроился Дымок, поджавший передние лапы пышным хвостом и медовыми глазами уставившийся на троицу. В этом взгляде читалось недоверие и какое-то сомнение.
– Я сдала, но… – слезы сами хлынули из глаза, вопреки ее воли, супротив желанию быть сильной и невозмутимой. – Но… – она всхлипнула, пытаясь ухватить воздух, как спасительную соломинку. – Без стипендии и без общежития.
Хрупкий кокон дрогнул, и холодный ветерок проник в возникшую брешь.
– Но ты же… – дед не договорил, мрачный и темный отходя на пару шагов.
– Товарищ Вилеметов, – Тома громко всхлипнула, – он хотел поговорить, он хотел узнать, что можно сделать. Но…
– Но? – четыре строгих глаза смотрели сквозь нее.
– Жена товарища Вилеметова назвала меня дурой. И что он должен бегать за каждой дурой договариваться. И я не стала терпеть. Не стала ждать. И я ушла. Ушла… Ушла, и все.
Повисло молчание. Настолько тяжелое и напряженное, что казалось весь мир замер в ожидании. Дед Рафл тоже не произнес ни слова. Казалось, даже не дышал. Он медленно развернулся и скрылся в направлении сарая, позади дома. А когда вернулся, тишина так и продолжала звенеть и дрожать. В руках у него были вожжи.
Бабуля опустила голову и ушла в дом, плотно закрыв за собой дверь, ногой оттолкнув пушистого надзирателя, крайне возмущенного тем, что его оставили снаружи. А Томця отвернулась, медленно подняла ладони к лицу, чувствуя, как слезы стекают по коже. Не говоря ничего, дед замахнулся, и вожжи со свистом рассекли воздух. Удар больно разлился по телу, подкосив колени. Девушка рухнула на землю, свернувшись калачиком.
– Покорный телок – две матки сосет, непокорный – ни одной, – молния не бьет дважды в одно место, но другое дело – хлыст, и дед замахнулся еще раз.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
