МЛС. Милый, любимый, свободный? Антифэнтези

– Ну ты чего пригорюнился, Деревянный? – раздался откуда-то сверху зычный голос.

Толик вздрогнул. Прямо над ним возвышался Марат Бочка и смотрел на него грустным понимающим взглядом.

– Не кисни, дружище. Жизнь продолжается, – сказал он без особой, впрочем, задушевности. – Вон, из воспитательного отдела просили, чтобы ты им герб ФСИН вырезал. Обещали тебе пару поощрений за него сгоношить. Ты обмозгуй пока, а я пойду выдам поварам продуктовку к ужину.

Бочка ушёл походкой бывалого морского волка, слегка покачиваясь на коротких крепких ногах. А Толик, оставшись один, снова перенёсся с залитого солнцем столовского дворика в задымленный шумный зал «Арагви».

Танцы стали для Толика ударом ниже пояса. Настя прижималась к своему кавалеру и крутила бедрами так, что короткое белое платье то и дело задиралось. Мужчина то что-то искал у неё на спине ладонью, то хватал за ягодицы. У Толика невыносимо першило в горле. Бросив на скатерть материны деньги, он поднялся и пошел к выходу. Так бы и ушел, но подвело предательское желание оглянуться.

Такое невыносимое, что он остановился и оглянулся, поймав случайный Настин взгляд. В этом взгляде отразилось всё. Всё, чего он ждал и чего не ждал. И радость узнавания, и испуг, и раздражение и даже какая-то вызывающая гордость – мол, смотри, какая я стала, и как меня хотят! Этот взгляд развернул Толика на 180 градусов и направил обратно к столу, где лежали остатки его недоеденного шашлыка.

Не отдавая себе отчета, Толик взял с тарелки сочный печёный помидор и что было сил запустил в бесстыжую фигурку в белом платье, мельтешащую в огоньках цветомузыки. Помидор смачно шлёпнул предательницу по спине, оставив на белой ткани мокрое красное пятно, похожее на кровь.

От неожиданности Настя вскрикнула и непроизвольно оттолкнула от себя партнера. Тот оглянулся и обвел глазами зал, мгновенно наткнувшись взглядом на окаменевшую фигуру в новом костюмчике. Толик в упор смотрел на испачканную помидором Настю и её взбешенного любовника, и они казались ему героями какой-то дешёвой киношной мелодрамы.

Воздух вокруг него сгустился, всё внезапно замедлилось, и даже зажигательная восточная музыка зазвучала тягуче и душераздирающе как похоронный марш.

Через секунду началась драка.

Толик помнил лишь обрывки. Били его, бил он, музыка всё играла и играла, визжали женщины… А потом кто-то принес с кухни большой нож для резки мяса и зачем-то вложил его в руку Настиного хахаля. Разгоряченный дракой тот взмахнул ножом, разрезал Толику рукав и больно обжег руку. Толик скинул оцепенение и словно зверь, почуявший запах крови, завыл во весь голос.

Растолкав противников, он схватил стул, размахнулся и со всей дури шибанул армянина по голове. Тот отлетел к стене, стукнулся об неё головой, обмяк и упал. Через два дня он умер в реанимации.

Толик тяжко вздохнул. Эх, если бы не этот нож! И кто только его принёс?!

Вот так прямо из армии Толик попал в СИЗО. Пару раз к нему на свидания приходила мать. Жаловалась, что батя не даёт денег, чтобы «откупить» сынка. Вроде как пострадавшая сторона пробашляла следователю, чтобы нож из дела исчез.

Мол, Толик не защищался, а только нападал. И вообще, его никто не бил – дрался только он. Толик не верил, но к суду в материалах дела почему-то действительно никакого ножа не оказалось. В итоге дали на полную катушку – 11 лет.

Отец на суд не пришел. Мать снова плакала, обещала, что найдет батину «заначку», в которой уже не меньше двадцати тысяч «зеленых», и подмажет «где надо», чтобы дело пересмотрели. Толик поверил, написал апелляцию, но ему отказали. «Не нашла мать заначку», подумал он тогда с каким-то горьким безразличием и доверился судьбе.

Какое-то время обживался в ИК, потом надеялся, что отец смягчится и распечатает-таки свою кубышку ради единственного сына. Тем более, что мать его походу постоянно пилила по этому поводу. Но в ответ слышала только одно: «сам виноват», да «посидит – умнее станет». А полгода назад и эта надежда рухнула – умер батя.

Подвело сердце. Оказалось, что все сбережения свои долларовые батя в матрас прятал. Пачку за пачкой, ряд за рядом заполнял матрас американской валютой, выкрученной при обсчёте сельского населения. Матери и невдомек было, где искать надо. Год за годом собирал своё состояние батя, отвечая на все её денежные просьбы отказом.

А тут под новый год решил видимо пересчитать своё богатство, распорол матрас, а вместо долларов из него бумажная труха посыпалась – крысы все деньги съели. Только последняя пачка и осталась – пять бумажек по сто долларов. Схватился старик за сердце и сполз на пол… Там его мать и нашла – на полу у кровати, рядом с распоротым матрасом и трухой. На пятьсот долларов и похоронила.

В свете грядущих восьми лет отсидки загрустил Толик. Но потом взял в руки самодельный нож-резак и начал веточки бесхозные по зоне подбирать. Раз его с этим резаком застукали, но как увидели, какую он красоту делает – выбили у начальника ИК разрешение на работы по дереву, местечко в мастерских слесарных выделили и даже инструментом при оказии снабдили.

С тех пор превратился он из Толика в «Деревянного»; с утра до вечера просиживал в своем кильдимчике, всё что-то стругал, выпиливал, резал и ваял.

А однажды Бочка ему кусок бревна откуда-то притащил. Из него-то и появилась знаменитая Русалка, полюбившаяся всей зоне как родная. Как подшучивал Марат, «умелые руки из любого бревна горячую бабу сделают».

Вспомнив эту присказку, Деревянный улыбнулся, скинул грусть, как упавший на голову случайный листок, и пошел искать подходящую плашку, чтобы сделать герб для воспитательного отдела.

Два поощрения на дороге не валялись.

Красивая жизнь Марата Бочки

С осени пошел седьмой год как Марат числился кладовщиком при пищеблоке. Там, собственно, к нему и приклеилось прозвище «Бочка», практически вытеснив предыдущее «Цыган». Марат дневал и ночевал в складской каптерке, почти не бывая в своём бараке. За шесть лет соседства с продуктами у него на талии нарос «пояс сытого шахида», как шутил он сам, однако темные круги под жгучими черными глазами выдавали хронический недосып.

В последнее время Марат всё чаще вспоминал одну известную сказку Гауфа. Стоя у единственного окна продуктового склада, он смотрел на растущую за окном берёзку и думал: «ну что, кудрявая, седьмой год пошел, как я тут «в белках»…

Параллель с Карликом Носом прослеживалась прямая. Собственно, и закрыли его практически за то же самое. Только в отличие от сказочного мальчика Марат потащил старушкину сумку не к ней домой, а к себе в машину. В сумке тоже была «капуста», но вовсе не с рынка, а из банка, куда старушенция, сгибаясь под тяжестью бабла, несла полученные за московскую квартиру деньги… И за что только Марату заломили такой срок? Никого не убивал, не калечил, не подвергал насилию. Всего-то делов – грабанул пенсионерку, которую всё-равно бы обобрали – если не собственные внуки, так мошенники, торгующие модными БАДами.

Так размышлял Марат Бочка, а берёзка качала косматыми ветками в такт его мыслям. Странно, но его единственным другом в зоне стало именно это дерево, вольготно раскинувшееся над приземистым зданием столовой, откровенно наплевав на все правила внутреннего распорядка. Глядя на берёзку, он с горькой иронией проводил параллель всё с тем же сказочным персонажем, умудрившимся подружиться с говорящей гусыней. Впрочем, в отличие от гусыни, берёзка дружила с Маратом молча.

Вот и сегодня он как обычно смотрел в окно, прислушиваясь к раздававшимся с кухни голосам.

– Ты охренел что ли, столько картошки сыпать в котёл? – кричал кому-то во всё горло старший повар. – На один котёл не больше полмешка! Я тебе вобью науку в голову, дебилоид!

Послышался звонкий удар, как будто с размаху шлёпнули пятернёй по уху, мужской вопль и нецензурная брань.

Марат вздохнул и отвернулся от окна. Реальность была не сказочная…

Столовка была местом, которое никогда не спит. По ночам готовили завтрак, по утрам – обед, днем – ужин. Вечером завозили продукты и выдавали их же на следующий день. В общем, жизнь кипела и бурлила, как суп в варочном котле. Помимо производственных проблем, типичных для любого общепита, на местный «кантин» накладывали жесткий отпечаток почти армейские зоновские распорядки, а также специфика «контингента». Повара регулярно бегали на проверку, частенько забывая вернуться, периодически напивались, а иногда даже устраивали поножовщину прямо на рабочем месте. Зэки воровали посуду, свинячили, хамили стоявшим на раздаче – и даже, случалось, били – и постоянно жаловались во все инстанции на отвратительное питание.

Но всё это были цветочки по сравнению с тем, что творилось у Марата в душе. Суровый, но с юморком дядька, по любому поводу готовый сыпать шутками-прибаутками, и запросто способный отвесить оплеуху зарвавшемуся «коллеге», внутри всерьёз тосковал. За ежедневной суетой терялось что-то главное; да вроде и грустить было некогда, но когда он оставался один, из души вырывалась такая боль, что хотелось наложить на себя руки. Шесть лет бесконечного кухонного шума, ругани, громыхания тарелок и вытяжки сливались в какой-то бессмысленный гул. Ему казалось, что «в белках» он уже вечность, у которой нет начала и не будет конца.

Спасала берёзка. Летними ночами он слушал её шорохи и вспоминал детство. Каждое лето он проводил в деревне, в приземистом кирпичном домике у берёзовой рощи. Берёзка за окном вытащила из памяти всё то, что было напрочь забыто: утренние деревенские туманы, парное молоко, походы с бабушкой в рощу за подберезовиками, шелест дождя за окном и стук яблок, падающих прямо на крышу…

Когда-то суета столичной жизни затмила эти лёгкие воспоминания, закрутила парня, втянула во всеобщую гонку за красивой жизнью и большими деньгами. Устроился барменом в модный клуб, спекулировал алкоголем, разбавлял и продавал «из под прилавка» – крутился в общем. Однако на желаемый уровень жизнь не тянула. Заводил десятками знакомства с «лёгкими» девочками; с пятёркой самых понятливых замутил небольшое «деловое партнёрство». Когда за стойкой оказывался денежный клиент без эскорта, щедро подливал ему в бокал, вызывая одну из «пятёрки» для дальнейшей обработки. Девчонки делились, но и этого не хватало.

Фортуна усмехнулась, когда Марат познакомился с девушкой из банка. Парень он был красивый, и, что было гораздо хуже, знал об этом и умел пользоваться своей мужской привлекательностью. В совершенстве владел набором обаятельных улыбок, волнующих прикосновений и недорогих эффектных жестов. И когда подвернулась влюбившаяся в него по уши Ленок, он решил, что судьба подарила ему шанс перепрыгнуть сразу через несколько ступенек.

Как пишут в сентиментальных романах, милая барышня полностью доверилась хулигану и проходимцу. Впрочем, справедливости ради стоит признать, что Марат по своему привязался к девушке, и не исключал Лену из планов дальнейшей жизни. Но пока эти планы медленно зрели в его голове, он сделал из неё наводчицу.

Первое «дело» сошло ему с рук. Когда девушка сболтнула, что один из клиентов открыл счет для продажи элитной квартиры, Марат выспросил у неё все мельчайшие подробности. Пожилой мужчина, давно живший в другой стране, приехал в Москву, чтобы продать квартиру в одном из самых престижных районов города – на Таганке. Лет десять в ней жили постояльцы, приносившие ему неплохую прибыль, однако ситуация изменилась и он решил продать недвижимость, на свою беду разоткровенничавшись с симпатичной банковской служащей.

И всё бы ничего, не пожелай он перевести деньги в наличную валюту. В век интернет-технологий и виртуального банкинга это выглядело нонсенсом, однако мужчина был немолод и хотел подержать в руках чемоданчик с баксами. Это странное желание его и подвело.

Когда покупатели перевели деньги за квартиру, он пришел в банк, чтобы заказать наличные. Такие суммы в кассу привозили только под заказ. Лена, естественно, проболталась Марату, и в этот день он с самого утра сидел в машине напротив банка, высматривая «объект».

Когда элегантный мужчина с чемоданчиком вышел на улицу и сел в машину, Марат поехал за ним, лихорадочно соображая, как ему лучше поступить, и умоляя воровского бога подкинуть ему удобный случай.

В тот день удача была на его стороне. У «клиента» кончились сигареты. Отправляться за деньгами в одиночку и с пустой пачкой было непростительным легкомыслием. То ли голова у человека была занята другим, то ли лишила бдительности расслабленная жизнь в Европе – но в районе Рогожской заставы мужчина свернул на тротуар, вышел из машины и побежал к табачному ларьку за сигаретами, не закрыв машины – ведь на минутку же.

Тех секунд, пока он разговаривал с продавщицей, Марату хватило, чтобы подбежать к его машине, открыть переднюю дверь и вытащить кейс с деньгами с пассажирского сиденья. Когда мужчина повернулся, чтобы взглянуть на машину, Марат уже захлопывал дверь своего неприметного Вольво с заляпанными грязью номерами и выжимал педаль газа, чтобы сдать назад.

Проезжая мимо только что ограбленной машины Марат бросил секундный взгляд на жертву – седой мужчина с донкихотской бородкой открывал дверь своего «Фольксвагена» с сигаретой во рту. На его лице читалось умиротворение. «Курить вредно, дядя», ехидно подумал Марат, всё ещё не веря своему счастью.

После этой головокружительной операции они с Ленкой целый год жили как жуиры. Смачное словечко где-то откопала Ленка; Марату оно так понравилось, что он вставлял его в свою речь по любому поводу. Случалось, он сдергивал со спящей Ленки одеяло где-нибудь в отеле на Мальте и вело кричал: «Эй, жуириха, подъем! Пора прожигать жизнь!»

«И всё-таки у красивой жизни грязная изнанка», – думал Марат, мысленно обращаясь к березке. «Но хоть вспомнить есть что».

Для Ленки история с ограблением не прошла бесследно. Когда Марат принес домой чемоданчик с деньгами, с ней случилась истерика. «Ты сошел с ума!» – кричала она. «Это же преступление, нас посадят!» Но никто никого не посадил, обошлось. Правда, в банк приходил следователь, но Лена, наученная Маратом, на все вопросы отвечала спокойно и отстраненно. В криминальных сводках мелькнула пара сообщений, но так как грабителей не нашли, история быстро забылась, так и оставшись трагедией одного человека.

Пару месяцев спустя Ленка уволилась из банка и они с Маратом на полгода укатили в путешествие по Европам и Америкам.