Белладонна

– В ногах правды нет. Потому я вправду – здесь, а нога там осталась…

– Он автомеханик от бога, – шептал мне на ухо Толик, – любую машину с закрытыми глазами разберёт-соберёт.

– А чего у тебя с ним?

– Сестру на фортепиано учу, но сейчас не учу, сейчас каникулы. А так я у него денег занимал, так вот, отдал.

– А с ногой что?

– Оторвало.

– Где?

– В Афганистане.

Почему-то стали пить быстро, особо без разговоров, зачастили.

– Это всё? – спросил Артур, глядя, как Юрка миллиметражно разливает по стаканам остатки портвейна.

– Ага, – сказал я.

– Нет, не всё, – твёрдо отчеканил Артур. – Пошли.

Не дожидаясь нас, встал, открыл дверь, тяжёлой поступью заскрипел по коридору к лестнице. Мы двинулись следом. На улице толком ещё не стемнело, было около полуночи, может, половина первого. Артур направился к небрежно брошенному чуть ли не посреди улицы ижевскому четыреста двенадцатому «москвичу», слегка покачнувшись, вонзил ключ в водительскую дверь. Грузно упал на сидение, открыл все замки:

– Садитесь! Толян, ты самый мелкий – тебе или сзади посерёдке, или в багажник.

– А как зажопят? – шепнул я усевшемуся чуть ли не у меня на коленях Толику.

– Так его дядька – начальник милиции. Менты этот «москвичок» десятой дорогой объезжают.

Артур завёл двигатель, тот совсем не по-москвичёвски, как-то утробно, с бульканьем, зарычал.

– Прямоток, – изрек он неведомое мне слово, – сам варил.

Машина, взвизгнув покрышками по асфальту, тронулась и, резво набирая скорость, понеслась по пустым тёмным улицам, виляя жопой, жгя резину и не обращая никакого внимания на редкие красные огни светофоров. Скоро выехали за город, помчались по прямому шоссе. В тусклом свете фар налетали какие-то белёсые тени, бились и размазывались о лобовое, отлетали по сторонам.

– Вот же сар-р-ранча, – раскатисто рыкнул Артур, – ты их давишь-давишь, а они всё лезут и лезут, – и добавил, – совсем как люди.

В тёмной стрёмной деревне Артур остановил у одного из крайних дворов – «Толька, пошли!» Глухо и злобно заворчала собака. Зажглось окно. Артур поздоровался. Приотворилась входная дверь, Толя споро подхватил обеими руками опалесцирующую в свете невыключенных фар солидную бутыль.

– Первач… – выдохнул Юрастый. Нам пиздец, обречённо подумал я.

– Похоже, других вариантов здесь нет… – стоически вздохнул Лёшка.

– Посошок, – мрачно сказал Артур, устраиваясь за рулём, укладывая клюку между дверью и сиденьем, – посошок на дорожку. Господа офицеры, посуды нет. Будем, как учили в Красной армии – из горла?.

Что ж, ты, умник, молчишь, задал я немой вопрос – давненько тебя не слышали. «Чуть что – так сразу Косой!», смущённо прошептал Джинн. Но вдруг голос его окреп: «Моё дело – воспитывать детей, а не бегать с вашими жуликами по Советскому Союзу!». Молчал бы уж, Хамле?т, принц поддатский, поставил я точку в дискуссии.

Тем временем мы целыми и невредимыми вернулись домой. Я больше не пил. Не потому что не мог. Не потому что не хотел. А потому что устал. Не то чтобы физически, нет, всё ощущалось как-то глубже – и безнадёжнее. Я кожей чувствовал: автобус моей жизни поехал куда-то не туда. Не намного, не очень далеко ещё уехал, но уже видно, – себя-то не обманешь. Странное чувство; оно посетило меня впервые. И надо же, чтобы это случилось именно сейчас! Комната, заполненная клубами дыма, гудела. В ней бухали, орали, гремели стульями, выходили в сортир, возвращались, что-то жрали, травили анекдоты. С Артура, похоже, слетела тоска – он, нежно обняв здоровенного Лёхуса за мощные плечи, что-то увлеченно рассказывал. Ставшая ненужной палка валялась у стены. Толян птичкой на жёрдочке, аккуратно зажав тремя пальчиками-коготочками рюмку, то и дело клевал носом, не обращая внимания на Юрастого, оседлавшего коронную поэтическую тему, читавшего ему наизусть бессмертные строки:

Блажен, кто смолоду ебёт

И в старости спокойно серет,

Кто регулярно водку пьёт

И никому в кредит не верит![13 - Иван Барков, «Лука Мудищев».]

Я первый раз за вечер присел на свою кровать. Открыл рюкзак, отвернулся к стенке и украдкой вытащил Дашин мешочек. Потянул завязки. На меня узкоглазой чукчанской физиомордией таращилась маленькая деревянная фигурка. Я никогда её раньше не видел, но моментально понял, что это. Когда Даше было пять, отец вернулся с Севера и подарил ей деревянного чукчонка. А шестилетие Даша встречала уже без папы.

Встал, открыл шкаф, положил фигурку во внутренний карман потёртой польской джинсовой куртяшки и крепко-накрепко застегнул молнию. Теперь чукчонок мог пропасть лишь в одном случае: если пропаду я сам.

Тем временем, разгул не заканчивался. Пойду к Толянычу, у него вторая койка – свободная. Там хотя бы тихо. Я, разминая затёкшие ноги, шагнул в коридор и, прежде чем окончательно стать на якорь, побрёл в сортир – естественно, не в «свой» нижний, а в женский на другом конце. Было поздно, пусто, темно и одиноко.

* * *

С неприсущей маниакальной скрупулёзностью вымыв руки на три раза с мылом, вышел из туалета и побрёл обратно. Раздался тихий скрип. Прямо передо мной на стене справа образовался яркий прямоугольник – это слева открыли дверь. Я сделал ещё один шаг и повернулся к источнику света. В проёме двери – нога за ногу, локтём опёршись о косяк, разметав по плечам роскошную мелким бесом закурчавленную шевелюру, нагло мне улыбаясь, стояла смуглокожая девчонка. Наши глаза встретились, и она спросила:

– Молодой человек, конфету хотите?

– Какое у тебя странное имя – Конфета! – брякнул я в ответ и сделал шаг вперёд, закрывая дверь за собой.

Коварный французский замо?к обречённо защёлкнулся. «Народ к разврату готов», вспомнилось мне. Джинну же было откровенно на всё наплевать. Он просто спал.

* * *

Придя домой в четыре, я обнаружил свои кроссовки подвешенными к потолочным фонарям. Не то чтобы потолки в общаге сильно высоки, но со стула до болтавшихся кроссовок я дотянуться не смог. Да и никто бы не смог, если только он не баскетболист! Значит, чтобы соорудить гирлянду из моих новых белых приличных обувок, эти умники где-то раздобыли стремянку! Оба-два массовика-затейника досматривали десятые сны. Недолго думая, я вышел из комнаты и поскрёбся пару раз в дверь напротив.

Сонный Толян во фланелевых пижамных штанишках с ёлочками и зайчиками открыл мне, не размеживая век и не приходя в сознание.

– А?..

– Толюнь, – медленно на ушко прошептал я, – мне стремянка нужна. Где взять?

– Пойдём, – так же тихо отозвался Толяныч и пошатываясь со сна и похмелья выкатился в коридор.

– Стой, Толюнь…

– А?..

– Стой тут.

По всем правилам на трансцендентное Толюнино «а…» следовало отвечать «хуй на!..» – для закрытия гештальта, – но мне было не до соблюдения психотерапевтического протокола. Я снова зашёл в Толину комнату и вытянул испуганно выглядывавшие из-под кровати его домашние тапочки.

– Толь, обуйся.

– А…