Я вверяла себя ему, отказываясь от своей свободной воли… Что бы ни случалось, это было менее странным, чем когда не случается ничего (151).
И такая глубокая вера в своих любовников оправдалась:
Ни разу на оргиях я не была подвержена ни жестокости, ни угрозам, наоборот, я была вознаграждена таким вниманием, которое я редко находила в классических отношениях «один на один» (152).
И это признание исключительно важно, поскольку все женские страхи группового изнасилования связаны не с милой последовательностью хуёв или их одновременностью, а с жестокостью мужчин, которой они наполняют секс.
Любовник, что приводил Catherine на оргию, всегда к ней относился заботливо и охранял её от каких-либо неприятностей. Если ей требовался отдых, то её сразу отпускали, либо это организовывал её любовник, который всё время находился поблизости и следил за благополучием своей наслаждающейся возлюбленной.
Один из таких благодетелей по имени Эрик, приведя Catherine на оргию, раздевал её и располагал на кровати или диване в каком-нибудь алькове и выставлял её на пользование. Бывало, он сам начинал её целовать и ласкать, но сразу передавал её другим мужчинам. Любимая позиция Catherine – на спине, и она со смаком описывает, каким образом проходили ласки и что в них она любила больше всего. Иногда она находилась в непрерывной активности такого рода в течение четырёх часов.
Можно правомерно заключить, что, чем больше мужчин стоит в очереди на женщину, тем менее вероятно жестокое отношение с ней, потому что если какой-либо вздумает произвести какую-либо жестокость, то стоящие в очереди не допустят, чтобы телу, которое вскоре должно удовлетворить их похоть, был бы нанесён ущерб или оно было бы выведено из строя.
Представьте себе очередь за хрусталём, а кто-то вдруг начинает бросать камни в стоящие вазы и фужеры – да ему очередь руки-ноги переломает. А если бы очереди не было, то поодиночке далеко не каждый осмелился бы противостоять хулигану. Так и здесь. Да и по какой причине может возникнуть к женщине жестокость? Когда она кокетничает и не даёт, или не даёт в рот, или не даёт в зад. Тогда применяют силу, часто жестокую. A Catherine сразу и жадно давала куда угодно и кому угодно. Какая тут может возникнуть жестокость? – Только сплошная благодарность. Из этого вытекает глубокомысленный метод избавления от жестокости мужчин по отношению к женщинам – с помощью повсеместных и частых оргий.
Наслаждения Catherine иногда омрачались традиционными недугами любви. Вот что она о них пишет:
Большую часть своей жизни я еблась простодушно. Я имею в виду, что спать с мужчинами было для меня естественным делом, которое не тревожило меня неуместными переживаниями. Разумеется, что время от времени я испытывала кое-какие психологические осложнения (обманы, раненое самолюбие, ревность), но таким «убытком» можно было пренебречь. Я не была излишне сентиментальной. Мне нужна была нежность, и я её находила, но без нужды выдумывать любовные истории из сексуальных отношений (185).
Она со своей женской стороны подмечает характерную мужскую особенность, о которой я тоже писал со своей мужской:
Я испытываю глубокое восхищение феноменом приостановки времени в ощущениях любовников. Может пройти десять лет, даже двадцать или больше с тех пор, как мужчина занимался любовью с женщиной, но он продолжает говорить об этом и обращается к женщине так, будто это было вчера (56).
Избавиться от ревности ей не удавалось полностью, хотя способы против этого имелись. Вот как Catherine объясняет свою уязвимость:
Люди, следующие общественным нормам, более приспособлены для того, чтобы бороться с приступом ревности, чем те, кто следуют философии либертинов и оказываются беспомощными перед лицом страсти (65).
Та же неспособность к сопротивлению наблюдается у либертинов и по отношению к похоти, с которой обыкновенные граждане самоотверженно борются всю свою жизнь.
Острое желание – это наивный диктатор, который не может поверить, что кто-то может противостоять ему или даже причинить ему неудобство (158), – афоризмирует Catherine.
Она ревновала только тех мужчин, с кем она вместе жила. Так, одного своего сожителя Catherine ревновала лишь к той соблазнившей его женщине, что была красивее её (67). А значит, Catherine должна была ревновать постоянно, так как быть красивее её было нетрудно (на суперобложке имеется её портрет). Но зато Catherine законно гордилась тем, что она первой начинала оргии и была лучшей хуесосательницей. Я, кстати, тоже первый начинал оргии и был (есть?) лучший пиздолизатель.
Catherine справедливо замечает, что ревность противоречит принципам сексуальной свободы. Но противоречие исчезает, если принять реалистическую точку зрения, что полной свободы, в том числе и сексуальной, существовать не может. А посему последствия этой «неполноты» всегда будут «тут как тут» и с ними приходится заключать мир, раз уничтожить их не представляется возможным.
Одним из методов борьбы с ревностью Catherine называет интенсивную мастурбацию (68). И действительно, ревность основана на неудовлетворённой похоти. Таким образом, борясь с похотью, борешься и с ревностью. А лучше, чем мастурбация, для удовлетворения похоти нет – об этом пишет Catherine, и не раз. А если ещё использовать вибратор, то вообще никто не нужен.
Когда Catherine впервые попробовала вибратор, она кончила мгновенно. Причём огромным чётким оргазмом и без всяких фантазий, которые при мастурбации пальцем ей были необходимы, чтобы достичь оргазма. Она была потрясена чудодейственной механикой. Получилась комичная и парадоксальная ситуация: при её постоянной тяге к множеству партнёров, самый мощный оргазм она достигала в одиночестве. Вот когда она придумала название своей книге – Сексуальная жизнь Катрины М. – и громко хохотала, будучи наедине с собой в обществе вибратора (82).
Наличие ревности и прочих отходов любовного производства неизбежно вело к установлению границ, пределов. Catherine имела такой моральный принцип:
Табу – если живёшь с кем-то, – приглашать любовника без ведома сожителя, пока того нет дома (148).
Самодурство ревности Catherine описывает таким образом:
Во время оргии я могу запросто лизать пизду, в которую только что кончил мужчина, бывший сначала в моей пизде, но одна только мысль о том, что я вытираюсь полотенцем, которым вытиралась между ног женщина, втайне приходившая ко мне в дом… ужасает меня так же, как эпидемия проказы (150).
Уж и не знаю, как это назвать, как не «женской логикой». Я описывал в своём рассказе подобное: герой в присутствии радостно участвующей любовницы лижет пизду другой женщины, а когда при прощании он целует эту женщину в лицевые губы, любовница впадает в приступ ревности.
Из той же серии «женской логики», переходящей в область «женской гордости», и такая ситуация, которую описывает Catherine: она часто была ранима тем, что её одиночный партнёр не замечает еённой похоти, которая в ней вдруг возникала, но которую она никак не желала демонстрировать или даже намекать на неё. Мол, должен сам как-то почувствовать (159).
Так что оргия является панацеей как от ревности, так и невнимательности одиночного партнёра. На оргии не надо ждать догадливых партнёров, а достаточно лечь, развести ноги, и сразу образуется очередь удовлетворять женское желание. И женщине будет не до ревности, когда наслаждение полностью заменяет все её остальные чувства.
А вот вне оргий возникали сплошные сложности. Ну и как не посочувствовать Catherine:
Когда я пожаловалась своему близкому другу, как трудно поддерживать одновременно пять серьёзных отношений, он сказал, что трудность состоит не в количестве мужчин, а в установлении определённого баланса между ними. И поэтому он порекомендовал мне завести шестого (185).
Так шестой восстановил баланс и душевный покой. Вывод для женщин один – для душевного и телесного равновесия надо иметь не меньше шести постоянных любовников.
Недаром первая глава книги называется по-библейски «Числа», ибо самое существенное в сексуальной жизни Catherine, и, как следует из её описаний, – самое важное в сексуальной жизни всякой женщины – это число её сексуальных партнёров. В этом, как и в старозаветной писанине, вещающей о законах, – главный закон, перечёркивающий «единичную верность», и его можно сформулировать так: чем больше числа, тем лучше. Закон больших чисел.
Catherine познавала суть наслаждения, увеличивая количество мужчин и принимая их во все свои отверстия разом и последовательно. А, как известно, с помощью количества можно перейти в новое качество. Более того, количество можно рассматривать как верное средство, с помощью которого можно перейти в новое качество. И действительно, качество наслаждения от множественности партнёров становится чуть ли не принципиально иным по сравнению с тюремным однообразием моногамии.
Откровения Catherine можно наделять различными смыслами, и все они будут одинаково губительны для мифов о женской сексуальности, которые придумали мужчины, чтобы женщины послушно их повторяли и которым бы следовали на людях. Так можно считать, что эта книга противопоставляет оргию групповому изнасилованию. Причём открывается возможность снять это противопоставление с помощью модификации женского поведения, состоящего в честном взгляде на свои чувства и в следовании им уверенно и безоглядно. Единственная разница между групповым изнасилованием и оргией – это сопротивление женщины. Если женщинам взять пример с Catherine – не сопротивляться хуям, а всегда принимать их как носителей наслаждения, то изнасилования исчезнут: женщины своей доступностью смогут полностью искоренить изнасилования. Catherine учит: не отталкивай, а прижимай, не страшись, а радуйся, лучше больше, чем меньше. Мужская же роль в оргии, помимо выполнения своих хуёвых обязанностей, сводится к почётной заботе о женских потребностях и её защите от жестокости.
Помимо этого, откровения Catherine ниспровергает мужскую сексуальность с пьедестала, который мужчины сами для себя выстроили и с которого они пытаются сверху вниз взирать на женщин. Мужская мечта – выебать всех женщин, – похвальна, так как косвенно говорит об их якобы сексуальной мощи. Мужские робкие попытки свершить свою мечту в самом лучшем случае завершаются владением гаремами, в которых подавляющее большинство женщин вынуждено утешаться мастурбацией, лесбийской любовью и редким любовником из евнухов. Хью Хефнер для важности появляется везде со своими шестью юными блондинками. А они, бедные, готовы на каждый хуй броситься, да на пути – контракт с Хью и охрана.
Для женщины же – само желание иметь больше одного мужа или любовника было постыдным даже среди самих женщин, оболваненных мужской моралью. А тут Catherine доказывает, что это вполне достижимая норма.
Один из подвигов Геракла состоял в лишении девственности 13 девушек за ночь. Ничего не говорится в этом мифе о том, доставил ли он им какое-либо наслаждение или просто проткнул. Также неизвестно, сколько раз он кончил – 13 раз или три, а остальных брал сухостоем? Геракловский «подвиг» сразу становится смехотворным, если сравнить Геракловы способности со способностями любой женщины, а в особенности – Catherine. Она за ночь давала наслаждение мужчинам побольше, чем 13 раз, да ещё и сама наслаждалась по-всякому и многократно. Как убог миф о подвиге Геракла, когда есть настоящие подвиги Catherine?
Она вскрывает грандиозное сексуальное ничтожество мужчин по сравнению даже с одной женщиной. Жадные мужики мечтают о нескольких бабах одновременно. Что же может один мужик сделать с десятком баб? Кончит через три минуты с одной – и на боковую. Ну быть может, и доведёт с грехом пополам одну до одного оргазма. А остальные что, да и та, что только раскочегарилась одним-то? Ну а если научился тантрить, сдерживая оргазм, то что толку с того, что мужик сухостоем будет таранить пизду за пиздой. Бабам-то хочется, чтобы мужик в них кончал, чтобы излился семенем, а не работал, отдавая всю душу на сопротивление подступающему оргазму.
А вот если десять мужиков и одна баба, то – это радость ей удесятерённая. И всем мужикам кончить удастся, и она наконец хоть кончит, и, скорее всего, не раз, и будет наслаждаться значительно дольше, чем всего лишь минуту-другую до скороспелого единично мужского оргазма, а целых полчаса (отпустим по три минуты на каждого мужика). Правда, когда по второму кругу пойдут, то тут ей радости подольше будет.
Когда люди хотят учиться какому-либо мастерству, они ищут мастера, человека опытного. Но чуть дело доходит до секса, люди устремляются внимать невеждам и самозванцам. Что может знать о сексе и чему может научить католический священник, который обязан быть неопытным по уставу. Чему может научить моралист, который проповедует воздержание только потому, что всю жизнь ему бабы не давали? Какому сексу может научить гордящийся своей моногамией и единобрачием добропорядочный членик общества? В лучшем случае научат глупости, что не нужно выпивать реку, чтобы познать вкус воды, а достаточно сделать один глоток, мол, все пизды одинаковые. Эта фальшивая мудрость выдаёт бессильное самоутешение неудачника, не имеющего понятия, что помимо воды существуют вино, соки, прохладительные напитки, минеральные воды и прочие прекрасные жидкости.
Поэтому если и прислушиваться, то только к таким людям, как Catherine, которая не только посмела обзавестись огромным опытом, но и осмелилась о нём рассказать невеждам, как воинственным, так и миролюбивым.
Всех же моралистов, монахов и прочих воздержателей следует лечить принудительным наслаждением, о котором я как-нибудь напишу отдельно. А на миру не смерть красна, а любовь, как доказала Catherine во всеуслышание, во всёувидение и во всеощупывание.
Сильная сторона книги Catherine Mellet в том, что наконец-то женщина говорит небывалую правду о бывалых женщинах. Она срывает не только маски, но и всю одежду, выводит на чистую воду подлые мужские мифы о женщинах и даёт истинный портрет не только сексуальных желаний женщин, но и их возможностей свои желания удовлетворять.
Слабая сторона книги в том, что Catherine, отмыв наслаждение от грязи христианской морали, оставила его на растерзание моралистам, вместо того чтобы довести его до великой религиозной сути.
Так как всё её провозглашение правды основано только на правоте желания, такой фундамент оказывается недостаточно прочным при буре возмущения, которая исходит от фанатиков, оскоплённых ортодоксальными религиями, во главе которых придуманный бесполый боженька, будь то отец, сын и святой душок или их дальний родственник.
Обоснованность правоты желаний и образа жизни Catherine зиждется на религиозной основе, которой Catherine почему-то пренебрегает, ибо не чувствовать её, испытывая оргазмы, она не может.
В детстве Catherine была натаскана на католицизм и считала себя очень религиозной, но, чуть она начала ебаться, вся её религиозность ёбнулась. И неудивительно – католикам нельзя ебаться с чистой совестью. Таким (ебальным) образом, Catherine стала атеисткой. И на этом моё сходство с ней резко кончается.
Её позицию можно понять – она так обожглась на своём католическом Христе, что стала дуть на религию вообще. Не чувствовать трепет общения с Богом во время ебли, тем более такой, что длится часами и с множеством партнёров – было бы поразительной бесчувственностью для такой чувственной женщины. Получается, что Catherine продолжает традиции французского либертинизма, который был прежде всего антихристианский и остановился на атеизме. Самым злоязычным и либертинистым был маркиз де Сад. Ненависть к христианскому Богу была так сильна, что любая концепция Бога казалась ему отвратительной. И напрасно, ведь весь-то смысл либертинизма был в приближении к истинному Богу с помощью наслаждения.
Отношение к наслаждению лишь как к физиологическому удобству резко сужает горизонт и уводит человека в болото «греха», вместо выведения на путь к Богу.
Я это заметил и рассказал о божественности оргазма (см. моё эссе «Гонимое чудо» в вышеупомянутом «кирпиче»). На этом фундаменте я установил свои 8 заповедей и построил Храм Гениталий, и потому моя «сексология» высокоморальна.
Помните мои заповеди, что были установлены в Храме Гениталий? Вот они: