Подножка

Но из-за нервного моего голоса, он испугался, что на этом я не остановлюсь и закричу, что он стукач. И он спрятался в туалете.

Но разве я такой!

Бывший советский пионер, честный комсомолец, порядочный беспартийный, правильно держу вилку и нож, ем курицу руками. Да ещё еврейское правило – не злословить. Чтобы человек не побледнел, что приравнивается к пролитию крови.

Мне-то они пустят кровь, не думая ни о чём еврейском.

А через неделю утром в комнате синагоги, там получасовой урок перед молитвой, он низко наклонился над книгой, как бы глубоко погрузился в учёбу. Знал, что я приду на урок первым, принесу книги для нескольких учеников, и буду единственным в комнате. Удобно понаблюдать, как я себя чувствую после происшествия неделей раньше.

То была инициатива старшего офицера. Если бы пришёл на следующее утро – инициатива его.

Я разложил принесённые книги по столам, поставил раву стендер, положил на него книгу для рава, раскрыл на сегодняшней странице, поставил раву стул.

Чекист встал и вышел.

Если всех стукачей описывать, не будет конца этой книге.

Глава седьмая

Только ещё про одного.

Использовал его, как связного.

К моему хлебному магазину в середине улицы Агрипас, напротив рынка, я выхожу из автобуса в начале улицы, и иду пешком, из-за вечной пробки на ней.

Вышел из автобуса, думаю своё, а меня окликают по имени. Человек с широкой улыбкой, сияющими глазами говорит мне: помню ли я его на уроках рава Ицхока Зильбера, он Шломо, а кто не знает Михаэля Бабеля!

Лицо знакомое, но разве всех упомнить за те давние годы? Многие прошли через уроки Торы Учителя. Сидели тесно за столом, на диване, примостились на стульях, так что было не пройти. Стукачей было не меньше, чем не стукачей, чтобы услышать не слова Торы, а «эти могут такое, что вы не можете себе даже представить». Учитель честно добавлял, что так поучал его, неопытного, когда он ещё только приехал, другой рав.

Я улыбнулся Шломе, пожал ему руку и пошёл за хлебом.

Через несколько дней я снова вышел на той остановке за хлебом. Шломо меня ждал.

– Как твоя жизнь? – спросил он радостно.

А я подумал, что мне представился удобный случай.

– Меня скоро убьют, – сказал ему.

Он продолжал профессионально улыбаться и сиять.

Поэтому я спросил его весело:

– Ты знаешь, что убивают?

Он сделал руками, как будто взял баскетбольный мяч и покрутил его, как перед броском.

– Всё времени не было. – Он смотрел на мяч и крутил его. – То работа, то детишки. Но сейчас, когда они подросли…

Он не кончил и улыбался и сиял мне. А я улыбался и сиял ему.

Мы расстались с чекистом со счастливыми лицами от выполненной каждым своей задачи.

Он-то передаст, что не боюсь.

По доносам чекистов убили и Учителя.

Он всю свою жизнь только бежал, взлетал на последний этаж, обгонял всех помочь людям.

Ему, в его шестьдесят шесть молодых лет, сделали что-то с сердцем, и он не мог подняться на одну ступеньку. Обычно, такой долго не жилец.

А он продолжил бежать и взлетать – помогать людям. Такого не бывает у сердечников.

И его продолжали убивать. А он бежал и взлетал ещё двадцать один год.

Он не был сердечником.

Через сердце его убивали.

Глава восьмая

Покушение на меня в 2003 году было за три дня до передачи первой трилогии в печать – настолько мешали книги: «Мой Израиль», «Мудаки», «Прощай, Израиль… или Последняя утопия».

Но пока мои книги не были нужны, окончательная расправа задержалась.

Потом интернет-чекисты долго дурачили меня-чайника, это тоже задержало расправу со мной.

А тут я сам ставлю мои книги, одну за другой, на полку интернетного магазина «Амазон» в захваченном чекистами интернете, как захватили они все средства связи, издательства, сети книжных магазинов – всю пропаганду и промывание мозгов.

Такой прыти в их интернете, с моей не разрешённой пропагандой, чекисты не ожидали.

И 21.12.2014 некто позвонил мне, что придёт посмотреть квартиру в одиннадцать ночи.

Я сдаю часть моей разделённой квартиры. В объявлении написано, что сдаётся только молодожёнам.

В моём районе проживают изучающие Тору. Множество синагог и домов учения, многие учатся без перерыва до одиннадцати ночи.

Сказал ему, пусть приходит.

Я сдаю уже несколько лет, и не было приходов в такой поздний час.

В 22:24 позвонил неизвестному, сказал, что уже поздно и чтобы пришёл завтра.

Он спросил, можно ли сейчас прийти.

Обратил внимание, что он говорил в очень тихом месте, но там, где учат Тору, шумно.

А если он не в месте учёбы и может прерваться, нет причины приходить так поздно.