Сто лет Ленни и Марго

– Благодарю вас… м-м-м… викарий?

– Святой отец, – шепнула я.

Она скривилась, залилась краской – тоже вступившей в конфликт с цветом ее волос – и ушла, не сказав больше ни слова.

Мы с отцом Артуром уселись на ту же скамью. Оттенки витража были восхитительны, как и вчера.

– Опять здесь пусто.

Мои слова отозвались эхом.

Отец Артур промолчал.

– А раньше часовня не пустовала? Ну прежде, когда люди были набожней?

– Она и сейчас не пустует.

Я повернулась к нему.

– Кроме нас тут никого.

Он явно был в стадии отрицания.

– Вам, видно, не хочется об этом говорить, что вполне понятно. Досадно, наверное. Как будто вы закатили вечеринку, а никто не пришел.

– В самом деле?

– Ну да. Вот вы сидите тут в лучшем своем вечернем платье, белом, с красивой вышивкой – виноградные гроздья и все такое…

– Это облачение. А не платье.

– Ну облачение. Вот сидите вы в своем вечернем облачении, накрыли стол к обеду…

– Это алтарь, Ленни. И не обед, а Святые Дары. Хлеб Христов.

– И что, он не поделится?

Отец Артур посмотрел на меня укоризненно.

– Это для воскресной службы. Я не ем священный хлеб на обед и не обедаю у алтаря.

– Да-да, вы едите яйцо с кресс-салатом у себя в кабинете.

– Точно. – Он даже просиял, ведь я что-то о нем помнила.

– Ну вот, вы все подготовили для вечеринки. Есть музыка, – я указала на унылый проигрыватель для CD и кассет в углу, рядом с которым лежали аккуратной стопочкой диски, – и есть где рассесться, – я указала на ряды пустых скамей. – А никто не идет.

– На мою вечеринку?

– Именно. Целый день, каждый день вы закатываете вечеринку в честь Христа, а никто не приходит. Ужас как неприятно, наверное.

– Ну… м-м-м… Ну можно, пожалуй, и так сказать.

– Простите, если делаю только хуже.

– Ничего ты не делаешь хуже, но, честное слово, Ленни, здесь не вечеринка. А место богослужения.

– Ну да. Нет, это мне ясно. Я просто хотела сказать, что понимаю вас. У меня тоже была однажды вечеринка – мне исполнилось восемь, мы только переехали в Глазго из Швеции. Мама пригласила всех моих одноклассников, но почти никто не пришел. Хотя по-английски мама в то время говорила так себе, поэтому очень даже может быть, что все пришли, просто не туда – стояли с воздушными шарами и подарками и ждали, когда же начнется вечеринка. Так мне, по крайней мере, хотелось думать.

Я помолчала.

– Продолжай, – предложил отец Артур.

– Ну вот, я сидела в гостиной, на одном из стульев, которые мама расставила кружком, ждала, когда кто-нибудь явится, и чувствовала себя отвратительно.

– Печальная история.

– Вот я и говорю. Обидно, когда никто не приходит на твою вечеринку, знаю. И мне очень жаль. Просто вам, по-моему, лучше этого не отрицать. Проблему можно решить, только посмотрев ей в лицо.

– Но часовня не пустует, Ленни. Не пустует, потому что ты здесь. Не пустует, потому что наполнена Духом Божьим.

Теперь я посмотрела на него укоризненно.

Он поерзал на скамье.

– Да и что смешного в уединении? Здесь ведь не только место богослужения, но и место покоя. – Он поднял глаза к витражу. – Я очень рад, что с каждым пациентом могу побеседовать наедине, а значит, уделить ему все свое внимание, и, не пойми превратно, Ленни, но, мне кажется, Богу угодно, чтобы именно тебе я уделил все свое внимание.

Эти слова меня насмешили.

– Я думала о вас в обед. Вы и сегодня ели яйцо с салатом?

– Ел.

– И как?

– Как всегда, чудесно.

– А миссис?..

– Хилл. Миссис Хилл.

– Вы рассказали миссис Хилл о нашем разговоре?

– Нет. Сказанное здесь – тайна. Поэтому люди сюда и приходят. Можно говорить начистоту и не бояться, что кто-нибудь узнает потом.

– Так это исповедь?

– Нет, но если хочешь исповедаться, с радостью помогу тебе это устроить.