Туман. Полное издание

– Безусловно.

– Ужас какой.

Опускаюсь на край кровати и смотрю на сестру с улыбкой.

– А ещё поговаривают, что малыши какают, писают, срыгивают и ещё много интересных вещей вытворяют.

Лекса отодвигается от Габи и тут же морщится.

– Это ужас, я даже не знаю, как справлюсь со всем этим.

– Ты сильная.

Сестра печально улыбается и говорит, смотря на меня:

– Ты так не считаешь, но спасибо за поддержку.

Ничего не отвечаю, но с болью смотрю на сестру, которая заметно округлилась не только в животе, от её точёной фигуры не осталось ни следа. Лекса пытается усесться поудобнее, но каждое движение даётся ей с трудом, она морщится и тихо стонет.

– Доминик уже отпинал мне все внутренности, скажи мне, за что он меня так не любит?

– Ты придумала имя?

– Да, вчера с мамой долго разговаривали об этом и решили, что малыша будут звать Доминик. Когда он будет маленьким я буду называть его – Доми. Когда вырастет и станет непослушным, буду кричать – Доминик.

– Отлично придумано.

– Я так устала, постоянно хочу спать, но уснуть не могу. Хочу есть, но не хочу. И вообще всё очень странно, и я часто стала думать о том, что что-то пойдет не так. Я в этом уверена и мне… мне страшно от этого.

Подсаживаюсь ближе к Лексе и говорю:

– Всё будет хорошо.

– Ты этого не можешь знать.

– Но ведь лучше думать так, чем терзать себя вымышленными проблемами.

– Что это у тебя с лицом?

Прикасаюсь к скуле, и меня моментально уносит в воспоминания о прошедшей вылазке, которая закончилась только вчера. Это было тяжело. С каждым разом зараженные становятся всё яростнее и сильнее. Дождь, которому я была свидетелем четыре месяца назад, изменил их. Тела зараженных словно покрылись бронёй цвета аметиста. И теперь, спустя столько времени, они стали охотиться на не зараженных. Раньше, они просто бросались на нас из-за какой-то ярости, что сидела у них внутри. А теперь они голодны. Я не думала об этом вплоть до того, пока на Пантифика не напал один зараженный, он не пытался нанести ему вред как раньше, но тут же вцепился зубами в руку, благодаря только плотной куртке, зараженный не добрался до тела.

И с каждым разом, что мы выходим за периметр, то находим не просто тела погибших, а обглоданные до костей останки. Человек больше не является самым опасным хищником, теперь мы – те, кто не заразились, стали едой, которая необходима для зараженных.

– Так что с лицом? – спрашивает Лекса и вытаскивает меня из воспоминаний.

– Ничего. Упала.

– Ты каждый раз так говоришь, – недовольно причитает беременная мадам.

– Я не хочу пугать и расстраивать тебя.

– Я расстраиваюсь каждый раз, когда ты уходишь.

В последнее время наши разговоры постоянно приходят к тому, что Лекса просит меня прекратить выбираться наружу. Но я отказываюсь. У меня есть на это веская причина. Дело в том, что я уверена, рано или поздно база станет непригодной для жизни. Не знаю почему я так уверена в этом, но мои мысли довольно часто кружат мимо этой параноидальной идеи. Что-то может пойти не так, на нас нападут люди или же зараженные. Что-то случится с электричеством и тогда кислороду будет довольно-таки проблематично попасть в подземный бункер. И если я не буду выходить на поверхность, то то, что мы увидим после выхода с базы, снесет нам крышу, мы будем максимально неподготовленными и погибнем.

Все, кто не носит чёрное или же белое, даже не подозревают, что стало с миром на поверхности. Ведь черные не могут рассказывать то, что происходит на заданиях, а медики, все как один, подписали документ, благодаря которому всё, что они узнают для лечения раненых или же для поиска вакцины, остаётся под строгим запретом на распространение. Наше правление решает, что желтые должны знать, а чего им знать не следует. Поэтому мама и Лекса продолжают жить в неведении. И пусть пока всё так и остаётся. Мама и так напереживалась за свою жизнь, а Лексе нервничать вообще нельзя.

– Боже, я снова хочу писать, – говорит Лекса и с трудом поднимается с кровати, смотрит на Габи, которая прекратила копать тоннели у себя в носу и говорит. – Габриэла, я скоро вернусь.

Девочка кивает ей и тоже сползает с кровати. На базе мы уже больше семи месяцев, а Габи так и не заговорила. Наблюдая за маленькой красоткой, невольно улыбаюсь ей. Она безмерно милый и покладистый ребенок. Мама говорит, что если бы мы с Лексой были такими в детстве, то она родила бы по крайней мере футбольную команду, но мой спесивый нрав отбил у мамы подобное сумасшедшее желание.

Крик из ванной приводит меня в чувство. Подлетаю к двери и стучусь.

– Лекса?

– Алекс, помоги!

Открываю дверь и… вот чёрт! Лекса стоит в середине небольшой комнаты, её свободные серые штаны в крови.

– Алекс, так не должно быть. О, боже, с Доми что-то не так. Я знала. Я это знала.

– Стой здесь, я приведу медика.

Выбегаю из комнаты и тут же возвращаюсь. Беру Габи на руки и бегу так быстро, как только могу, за спиной слышу очередной крик сестры и ускоряюсь. Не дожидаясь лифта, отправляюсь на лестничную площадку и бегу на нужный этаж. Нахожу доктора Эмета в своей палате. Запыхавшись, говорю:

– Там человеку плохо. Беременная, срок восемь месяцев. Кровотечение.

Эмет быстро скидывает нужное в свой чемоданчик и окликает девушку ассистентку, которая теперь работает на моём месте. Отдаёт указания ей, и мы бежим обратно. Габи маленькая, но нереально тяжелая. Оказавшись в комнате, замираю на пороге, а доктор отправляется к кровати, на которой лежит Лекса, мама сидит возле неё и держит за руку, сестра кричит и корчится, на лице выступил пот, в округе всё в крови. Отворачиваю Габи от неприглядной картины, и в итоге, сама не выдержав воплей Лексы и боли, что написана на её лице, выхожу за дверь.

– Габи, пойдем, я уведу тебя в комнату с игрушками.

Девочка кивает и берет мою руку. Отвожу Габи в комнату, которая по большей части напоминает пятиминутный детский сад. Родители приводят сюда детей на небольшой промежуток времени, Мира – девушка, что работает здесь, с улыбкой принимает Габи, обещаю вернуться за ней через час и бегу обратно к Лексе.

О, Боже, я за неё так никогда не боялась. А что, если она не выживет? А ребенок? Почему пошла кровь? Все ведь было в порядке. Ещё не дойдя до двери замечаю маму.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я.

Сейчас место мамы рядом с Лексой и только с ней.

– Доктор прогнал меня, – всхлипывает мама.

Неуместная тишина давит на нервы.

– Почему она больше не кричит? – спрашиваю я и не замечаю, как сжимаю пальцы в кулаки.

– Я не знаю, она… она, кажется, потеряла сознание.

Пытаюсь обойти маму, но она преграждает мне путь.