Наследие. История Джил и Майкла

– Боюсь, что да.

Тяжело вздохнув, Тобрет закатывает рукав синей тюремной робы и подает мне руку. Для Подземелья выделяют не так много лекарств, и использовать их можно только в случае, если человек сидит не на пожизненном сроке. Для тех медицина более недоступна.

– Ты думаешь, я не работал? Работал, еще как! Я пахал как могучая лошадь, но в таком возрасте как я сейчас… меня никто не брал, и тогда я сделал "это".

– Ты ограбил лавку миссис Донован, от страха за свою жизнь, она испугалась так, что ее сердце остановилось.

– Я же не знал, что она помрет, – Тобрет хмурится и уже более тихо добавляет, – Донован всегда выглядела здоровой.

– Но не была такой.

Я знаю Тобрета всю жизнь, он жил в Кресте, моем родном городе, через две улицы от моего дома. Мне тяжело видеть его здесь, но так же я понимаю, что без адекватной системы правления и наказания оставшимся городам долго не протянуть. Каждый должен отвечать за свои поступки.

– Тебе осталось два года, и ты выйдешь на свободу, – напоминаю ему я.

Старик опускает рукав на место и ложится на кушетку, что служит ему кроватью уже пять долгих лет.

– Боюсь, стены Подземелья – это последнее, что я увижу в своей жизни.

Укол начинает действовать, веки старика опускаются, и Тобрет засыпает. Думаю, он снова не спал всю ночь. Его мучают кошмары. Не из-за смерти миссис Донован, а из-за того, что он видел за периметром Креста. Он рассказывал мне, что за три года до налета на лавку миссис Донован ходил в дозор с моим отцом и видел своими глазами, как твари поедали людей. И ему кажется, что рано или поздно они придут и за ним. Это был далеко не первый раз, когда Тобрет увидел тварей, но именно тот день сразил его психику окончательно.

Бросив печальный взгляд на старика, покидаю его камеру и иду дальше.

– Доброе утро, Милена, – приветствую я единственную охранницу в этом царстве сломанных судеб.

– Боже, Джил, ты все еще здесь? Где носит твоего отца, почему он до сих пор тебя не забрал? – и этот разговор тоже повторяется изо дня в день.

– Думаю, у него есть дела куда поважнее, – отвечаю я и вхожу к следующему пациенту.

– Доброе утро, мистер Харрис, – здороваюсь я с могучей спиной тридцатилетнего дезертира. Он лежит на боку и никак не реагирует, ставлю на пол легкий чемоданчик и вновь обращаюсь к заключенному. – Мистер Харрис, пора вставать, – говорю я и подхожу к нему ближе.

Замираю.

Его спина недвижима.

– Мистер Харрис?

В ответ тишина.

Подхожу еще ближе и смотрю сверху вниз на серый силуэт молодого лица.

Мистер Харрис… мертв. И судя по цвету его кожи, уже не один час.

Проверяю пульс и зову Милену.

– Что? – кричит она из-за двери.

– Мистер Харрис мертв, – говорю я и жду, когда откроется дверь.

Милена не заставляет себя ждать и, быстро войдя в камеру, запирает за собой дверь.

– Точно? – спрашивает она.

– Точнее некуда, – отвечаю я.

Дальше идет банальная процедура. Я записываю данные, дату и примерное время смерти, а после эти записи отправят его семье, если она у него имеется, если же нет, то они будут храниться в картотеке Подземелья. Раньше подобные события приводили меня в тихий ужас, но оказывается, что с течением времени человек привыкает ко всему. И я привыкла. Привыкла, что периодически нам приходится прощаться с заключенными навсегда. Не все из них плохие люди, есть те, кто оступившись хочет вернуться к прежней жизни, есть и те, что не считают себя виновными. Но каждого из них жаль. Они умирают без возможности попрощаться с родными.

Распрощавшись с мистером Харрисом, обхожу еще семерых своих пациентов, а после позволяю себе вернуться в комнату. После обеда у меня лекции и я должна прийти в себя после очередной смерти заключенного. Кейт, моя лучшая подруга, говорит, что я к этому привыкну, но не уверена, что смогу это сделать окончательно. Да, я стала относиться проще к смерти подопечных, но все еще не могу выкидывать мысли о них в эту же секунду.

Спустя два часа и один пропуск обеда, я сижу в кабинете на лекции по мутации тварей. Несмотря на то, что мы уже закончили обучение при Подземелье, мы обязаны два раза в неделю приходить на курс повышения квалификации. Иногда нам рассказывают про тварей, иногда – про историю "мира до" или про новейшую историю "мира после". Были случаи, что к нам приводили военных, и они рассказывали о своих подвигах, однажды тут выступал Майкл. Его специально вызвали из Хелл, и он был этим крайне недоволен, но зато я была рада.

И зря.

При воспоминании о том дне мне становится дурно. Всю жизнь до двенадцати лет я росла с пониманием, что Майкл, как и Чарли, мне брат, но в пресловутые двенадцать лет все изменилось. Я увидела, как Майкл целовался с девушкой и тогда я… я… да заревновала я. И лелеяла в себе это чувство ревности три года. Я не могла сказать Майклу, что каким-то странным образом детская привязанность переросла во влюбленность. В первую глупую и наивную влюбленность. Мне было так стыдно и неуютно, что я стала его избегать. Он был нечастым гостем в Кресте, и я наивно думала, что однажды я забуду его удивительные глаза и найду себе парня.

Парня-то я нашла, но вот Майкла так и не забыла. Я скажу вам больше, когда мне исполнилось пятнадцать, мама и папа устроили мне день рождения и пригласили туда друзей из Креста, близнецов из Возрождения, а также Майкла и Чарли. Они приехали, и весь праздник я избегала его. Ровно до того момента, пока Кейт не нашла меня под лестницей моего же дома и не заставила пойти и признаться Майклу в глупых девичьих грезах.

Я противилась, но несколько глотков крепкого алкоголя развязали мне язык.

К черту этот день!

Так низко я не падала никогда.

Будучи уверенной из-за слов подруги, я пошла на поиски мужчины моей мечты. Нашла я его на улице. Он стоял возле крыльца и смотрел на Чарли, который уже увивался за очередной свободной, или не очень свободной, юбкой.

Я остановилась напротив Майкла и, пока не передумала, встала на носочки и быстро поцеловала его. Да это даже поцелуем я могу назвать с натяжкой. С такой очень-очень натяжной натяжкой. Я прилипла к его губам и прикрыла глаза, а он не ответил. Я отпрянула и ждала, когда он что-то да скажет мне. Но он молчал. Просто смотрел на меня и, черт его дери, молчал! Я до сих пор помню, как чувствовала стыд на своих огненных щеках. И я не успокоилась на этом. Я спросила его: "Неужели я тебе совсем не нравлюсь?", и он ответил, что я еще слишком мала, чтобы понять его ответ.

Вот и все.

Я стояла и молилась всем богам на свете, чтобы они отмотали время вспять, и я бы никогда к нему не подошла. Но ни один бог меня не услышал, или они просто решили мне не помогать.

Мы так и стояли друг напротив друга. И он смотрел на меня как на глупое дитя. А я возненавидела его. Но продлилось это недолго. Через год он приехал в Крест и сказал мне, что уезжает с мистером Хантером в новые города и не знает, когда вернется. Слезы закипели в моих глазах. Я так боялась, что он больше не вернется, но какая-то глупая гордость не отпустила меня. И я до сих пор жалею, что не попрощалась с ним хотя бы как с одним из моих лучших друзей, а ведь именно им он и был, до моего глупого поцелуя.

– Так он поедет с нами или нет? – спрашивает Кейт.

Стараюсь записать все, что нам говорит учитель, но подруга постоянно сбивает меня с толку своими вопросами. Кейт сидит позади меня и постоянно тычет мне в спину то пальцем, то карандашом. В Подземелье я вообще оказалась из-за нее. Она поехала, чтобы следить за здоровьем своего родного отца. И вы не подумайте, она не переживает за его благополучие, она скорее хочет быть первой, кто узнает о его смерти.

– Не знаю, – отвечаю я.

– Боже, да отвлекись ты уже! – громкий шепот подруги затмевает наискучнейшую лекцию.

Откладываю карандаш, оборачиваюсь назад и, бросив недовольный взгляд на Кейт, отвечаю:

– Я не знаю. Если ему дадут отгулы, то поедет, если нет, то нет. От меня это не зависит.

Блондинка с голубыми глазами хмурится и спрашивает:

– И ты даже не расстроишься?