Другая миссис

Никогда бы не подумала, что увижу, как взрослый мужчина плачет…

Горе из-за утраты невесты привлекло меня к нему еще сильнее. Он выглядел сломленным, словно бабочка без крыльев. Мне хотелось исцелить его.

Прошли годы с тех пор, как мы вспоминали Эрин в последний раз. Мы о ней особо не говорим. Но иногда встречаем других женщин по имени Эрин, и это погружает нас в прошлое. Это имя имеет для Уилла большое значение. Но почему он выкопал ее фотографию бог знает откуда и носит с собой, выше моего понимания. Зачем это сейчас, после стольких лет?

Моя рука касается снимка, но у меня нет сил его поднять. Пока нет. До сих пор я видела только одну фотографию Эрин – ту, которую Уилл показал много лет назад по моей просьбе. Он не хотел, но я настояла. Мне хотелось знать, как она выглядела. Уилл неохотно продемонстрировал ее. Он не знал, как я отреагирую. Я старалась сохранить бесстрастное выражение лица, но внутри колола острая боль. Эрин выглядела сногсшибательно.

Я сразу поняла: Уилл полюбил меня только потому, что не стало ее. Я оказалась вариантом номер два.

Провожу пальцем по светлой коже Эрин на снимке. Я не имею права ревновать. Просто не имею. И злиться тоже. Было бы бесчувственно просить его выбросить фотографию. Но даже через столько лет я чувствую, что играю вторую скрипку по сравнению с воспоминаниями о мертвой женщине.

Снова тянусь за фотографией. На этот раз поднимаю ее и держу в руке. Нельзя трусить. Пристально смотрю на Эрин. В этом лице есть что-то настолько детское, настолько нахальное и грубое, что я испытываю желание отругать ее: и о чем она только думает, так надувая губки? То ли дразнит, то ли дерзит… Засовываю фотографию и закладку обратно между страниц, поднимаюсь с дивана и кладу книгу на кухонный стол. Там ее и оставляю: желание читать пропало.

Снаружи залаяли собаки. Нельзя оставлять их во дворе посреди ночи. Открываю дверь и зову их, но они не торопятся.

Приходится выйти на задний двор, чтобы привлечь внимание. Босиком холодно, но это пустяки по сравнению с эмоциями, которые охватывают меня, когда вокруг сгущается тьма. Идущий с кухни свет быстро растворяется в ней: вокруг декабрьская ночь. Ничего не вижу. Если там, в темном дворе, кто-то и есть, я его не замечу.

И тут в мозг врывается неприятная мысль – мысль, от которой перехватывает дыхание.

У собак органы чувств острее, чем у людей. Они гораздо лучше видят в темноте. Что же они увидели? На кого они лают?

Я шиплю собакам, чтобы вернулись в дом. Сейчас ночь, кричать не хочется. Но и углубляться во двор страшно.

Откуда мне знать: вдруг там убийца Морган Бейнс?

Откуда мне знать: может, собаки лают на него?

Я ничего не вижу, но тот, кто прячется во мраке – если тут вообще кто-то есть, – прекрасно видит меня, подсвеченную кухонной лампой и беспомощную, как аквариумная рыбка.

Невольно отступаю назад. Меня переполняет страх. Очень хочется забежать на кухню и запереть за собой дверь. Но сумеют ли собаки самостоятельно отогнать убийцу?

Те замолкают. Даже не знаю, что страшнее: лай или эта зловещая тишина.

Сердце бьется быстрее. По рукам бегут мурашки. Гадаю, что за чудовище у меня во дворе, и воображение разыгрывается все сильнее.

Не могу просто стоять и ждать, пока что-то выяснится. Хлопаю в ладоши, снова подзывая собак. Забегаю в дом и отчаянно трясу коробкой с собачьими бисквитами. На этот раз, слава богу, они прибегают. Открываю коробку, высыпаю с полдюжины бисквитов прямо на пол, захлопываю и запираю дверь, плотно задергиваю шторы.

Возвращаюсь наверх и снова проверяю, как мальчики. Ничего не изменилось.

Но когда я прохожу мимо комнаты Имоджен, дверь оказывается приоткрытой. В узком и темном коридоре совсем немного света от лампы в гостиной: его едва хватает, чтобы не спотыкаться в потемках. Всматриваюсь в эту щель. В последний раз, когда я здесь проходила, все было не так.

Комната Имоджен, как и комната Отто, выходит окнами на улицу. Я подхожу к двери и нажимаю, приоткрывая еще на дюйм-два – ровно настолько, чтобы заглянуть внутрь. Девушка лежит на кровати ко мне спиной. Если она и притворяется спящей, то очень убедительно. Дыхание ровное и глубокое. Вижу, как простыня поднимается и опускается. Лунный свет струится в комнату. Окно, как и дверь, приоткрыто на дюйм. В комнате чертовски холодно, но я не осмеливаюсь войти и закрыть его.

Возвращаюсь в спальню и трясу Уилла до тех пор, пока тот не просыпается. Об Имоджен не рассказываю: тут нечего говорить. Скорее всего, она просто ходила в туалет, а окно открыла из-за духоты. Ни то, ни другое – не преступление. Правда, возникают кое-какие вопросы…

Почему я не услышала шум сливного бачка?

Почему я не заметила, что в комнате холодно, когда проходила мимо в первый раз?

– В чем дело? Что случилось? – спрашивает полусонный муж.

– По-моему, на заднем дворе что-то есть.

– В каком смысле «что-то»? – Уилл откашливается. Его веки слипаются, голос сонный.

– Точно не уверена, – отвечаю я не сразу, прижавшись к нему. – Возможно, человек.

– Человек?

Уилл резко садится. Я рассказываю ему о происшествии: на заднем дворе было что-то или кто-то, на что (или на кого) залаяли собаки. Мой голос дрожит, и он это замечает.

– Ты видела человека?

Я отвечаю, что вообще ничего не видела. Но знаю: там кто-то был. Инстинктивно знаю.

– Ты сильно потрясена всем этим, да? – Уилл поглаживает мою руку, пытаясь ободрить. Затем накрывает мои ладони своими и ощущает, как они дрожат. Я отвечаю, что в самом деле потрясена.

Я думала, муж встанет и сам пойдет посмотреть, есть ли кто-то на заднем дворе. Но вместо этого он порождает во мне сомнения. Не нарочно, конечно, и не снисходительным тоном. Просто берет на себя роль голоса разума:

– Может, это был койот? Или енот? Или скунс? Ты уверена, что собаки взбудоражились не из-за какой-нибудь местной живности?

Простое и очевидное объяснение. Не знаю – может быть, он и прав… Это объясняет, почему собаки так переполошились: учуяли дикого зверя. Они ведь прирожденные охотники, и им очень хотелось до него добраться. Куда более логичное предположение, чем убийца на нашем заднем дворе. Зачем мы ему?

Пожимаю в темноте плечами.

– Может быть…

Чувствую себя немного глупо. Но только немного. Вчера вечером на другой стороне улицы произошло убийство, а преступника до сих пор не нашли. Не так уж неразумно допустить, что он все еще ошивается поблизости.

– Можем рассказать об этом утром офицеру Бергу, – мягко предлагает Уилл. – Пусть проверит задний двор. И спросим у него, часто ли здесь появляются койоты. В любом случае информация пригодится – надо приглядывать за собаками.

Я благодарна ему за участие. Но отвечаю отказом.

– Да, ты прав. – Забираюсь обратно в кровать и прекрасно знаю, что все равно не засну. – Скорее всего, это койот. Извини, что разбудила. Спи.

Так он и поступает, крепко обняв меня – словно защищая от всего, что может поджидать по ту сторону двери.

Сэйди

Я очнулась, когда Уилл назвал меня по имени. Видимо, отключилась.

Тот смотрит на меня типично уилловским взглядом – с беспокойством.

– Что с тобой? – спрашивает он, пока я озираюсь, пытаясь сориентироваться. Я чуть не отключилась от внезапного приступа головной боли. Внутри все словно плывет.

– Не знаю… – Я не помню, о чем мы говорили до того, как я отключилась.

Опускаю взгляд и вижу, что пуговица на моей рубашке расстегнулась, открывая черный лифчик. Снова застегиваю пуговицу и извиняюсь, что отрубилась во время разговора.