Искусительная маленькая воровка

Я бы позволил ее зубам вонзиться в меня, а потом сам бы покусал ее задницу. Буквально. Сильнее, чем она.

Она подходит ближе, ожидая от меня реакции, которой не получит, но ей не требуется много времени, чтобы понять это, и ее губы расплываются в широкой улыбке, а язык выглядывает между идеальными белыми зубами.

Проходя мимо, она задевает меня за плечо.

Я не смотрю ей вслед, потому что знаю, что она ждет этого.

Меньше чем через минуту она уезжает, оставляя нас в облаке горелой резины.

Я поворачиваюсь, Хейзи подходит и встает рядом со мной, наши глаза следят за задними фарами на темной пустынной дороге.

Быстрый, удивленный смешок вырывается у него из груди, и он качает головой.

– Она думает, что крутая?

Я делаю глубокий вдох.

Она в этом уверена.

Роклин

ДВОЙНЫЕ ДВЕРИ РАСПАХИВАЮТСЯ В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ, КОГДА МОИ КАБЛУКИ КАСАЮТСЯ ПОСЛЕДНЕЙ ступеньки. Когда я вхожу и оказываюсь в прихожей, наружный свет выключается. Только после того как датчики фиксируют, что вход заблокирован, автоматические двери в трех метрах впереди исчезают в стене.

Когда я вхожу в серверный зал – комнату, где несколько пар глаз, которых вы не можете видеть, видят вас и решают, какую дверь вам открыть, я мгновенно оказываюсь запертой внутри того, что мне нравится называть нашей милой маленькой шкатулкой. Конечно, так же быстро, как дверь закрывается за моей спиной, моя команда разрешает мне войти.

В тот момент, когда мои каблуки цокают по бело-золотому мраморному полу, Дамиано выскальзывает из комнаты охраны и пристраивается рядом со мной. Он так же бесшумен, как и его шаги. Я смотрю в его сторону, и мы вдвоем продолжаем идти по коридору, проходя мимо ряда черных двойных дверей. Мы останавливаемся перед самыми большими в этом здании апартаментами, построенными и спроектированными специально для меня и моих девочек, Бронкс и Дельты. Апартаменты расположены в конце зала, где пространство расходится буквой «Т», в точке пересечения стометрового подиума, как Дельта его называет.

Это также самый величественный из входов – арка, вырезанная из чистого белого, розового и обычного золота. Змеи, как живые, извиваются вдоль колючих лиан, их пасти широко раскрыты, клыки вонзаются в распустившиеся розы, все мягкого, нежного розового оттенка, похожего на балетную туфельку. В центр каждого цветка, там, где должна быть ямка, вложен бриллиант. Вместо листьев, обрамляющих стебли, сделано что-то наподобие кружева, которое на концах заостряется и переливается, как каменные сосульки, защищающие проход. Замаскированное оружие, на всякий случай.

Это воплощение мастерства, каждая деталь – пазл, который только я и девочки можем собрать воедино. Как и было задумано.

Дверь щелкает, когда я подхожу к ней, и Дамиано молча встает рядом со мной, сжав челюсти, когда я, не говоря ни слова, прохожу мимо него. Я знаю, что он пойдет за мной еще до того, как услышу, что он запирает нас внутри.

Я направляюсь прямиком к барной стойке в дальнем левом углу, бросаю на нее сумочку, прежде чем подойти к большому окну справа. Сегодня вечером «Энтерпрайз» гудит, ожидается аншлаг. Половина из них – люди из нашего мир: кто-то жаждет шоу, кто-то ждет деловых бесед, которые будут после. Другая половина списка приглашенных состоит из тех, кого мы здесь не хотим видеть, но кому мы вынуждены направить приглашения, чтобы «сохранять мир». Они пришли из чистого любопытства, шокированные тем, что им «посчастливилось» получить билеты на такое «престижное» мероприятие. Пристрелите меня.

В коктейль-баре в саду полно людей, мужчины и женщины вдвое старше меня пьют всю ночь напролет, ожидая, когда моя девочка Дельта Де Леон займет свой трон – сиденье из белой кожи и замши у пианино «Стэйнвей энд сонз», изготовленного на заказ.

– Дельта еще не приехала? – спрашивает Дамиано.

– Мне сказали, что она и парни прибыли полчаса назад, но хотят… немного расслабиться в своем номере.

– Хорошо. – Его тень приближается, падая на меня сзади, и он опускает ладони на мои предплечья. – Всё в порядке?

– А почему должно быть не в порядке?

Я поворачиваюсь к нему и только тогда понимаю, что он снял школьную форму и теперь одет в один из своих лучших черных костюмов. Запонки на манжетах его рубашки едва ли меньше стоимости обучения в так называемой Лиге Плюща, золотая булавка тайного Общества Грейсон гордо сияет на левом лацкане пиджака. Его светлые волосы блестят в свете люстры и, как всегда, зачесаны назад в стиле помпадур на современный лад, подчеркивая карие глаза цвета разбавленного эспрессо.

Дамиано, или Дам, как мы привыкли его называть, привлекателен. Ненормально привлекателен – он из тех мужчин, о которых фантазируешь, составляя список идеальных физических характеристик: высокий, подтянутый и соблазнительный, с широкими плечами и квадратной челюстью.

В нем есть очарование, едва ощутимая химия между ним и теми, кто его окружает, подающая его в самом привлекательном свете. Люди смотрят на Дама и видят контроль и влияние, влияние и контроль. Мощная атмосфера, словно с ценовой биркой, – то, что нужно в нашем мире и, как мы раз за разом убеждаемся, весьма полезно.

А еще он странно… простоват, какими и должны быть красивые мальчики, наделенные властью.

Нужно поколебать мнение чересчур самоуверенной девицы? Пригласите прекрасного надменного принца, чтобы привлечь ее внимание.

Как насчет того, чтобы послать предупреждение мужчине, который думает, что он больше и круче, чем заслужил, и у которого есть прелестная дочь-принцесса? Отправьте к ней идеального поклонника, который попользуется ею и выкинет.

Дамиано изучает мое лицо, проникая в мои мысли, и говорит:

– У тебя был тяжелый день.

Он прав. Так и есть, но в его попытке предложить сеанс психотерапии нет необходимости, а спор с моим отцом, во время которого он зашел сегодня утром, – это не то, что я хочу с ним обсуждать. Он знает это.

Я наклоняю голову.

– Говори своим голосом большого мальчика, Дам. Что ты хотел сказать?

Его взгляд едва заметен, но он кивает.

– Сегодня вечером ты задержалась без причины. Твой отец ожидал тебя здесь в шесть тридцать и начал допрос ровно в шесть тридцать одну. Я потратил последний час, безуспешно пытаясь отвлечь его. Я не смогу прикрывать тебя, если ты не говоришь, когда это нужно делать, и не сообщаешь, где находишься.

– В случае, если мне понадобится, чтобы ты меня прикрыл, ты узнаешь об этом первым, а что касается того, где я была, то для этого они и нужны, – я щелкаю по золотому браслету на его запястье.

– Мы же договорились, никакой лишней слежки.

– Вот именно. Если бы у тебя были причины для беспокойства, ты бы проверил. Ты меня знаешь. Мне нужна была минутка отдыха.

Его взгляд смягчается, и я ненавижу этот момент, поэтому, когда он произносит мое имя, я перебиваю его:

– Передай отцу, что я скоро спущусь. – Я буду улыбаться и говорить все, что нужно, чтобы исправить ситуацию, и притворяться, что он не совершает ошибки, которая обязательно ему еще аукнется, но, когда это произойдет, я с радостью напомню, что я предупреждала.

Но я не говорю об этом Даму.

Дамиано не отвечает, но после секундной паузы он протягивает руку, и его большой палец скользит по моей скуле. Он всегда хорошо выполнял то, о чем я прошу, и никогда не давил слишком сильно.

Он все понимает.

Ни для кого не секрет, что он хочет, чтобы я приняла его предложение о большем, и, хотя я знаю, что он заботится обо мне как о друге, я также знаю, что это не более чем игра во власть.

Я знаю, потому что мы с ним говорили прямо. Я знаю, чего он хочет, а он знает, чего я точно не хочу.

Он хочет жениться, как только ему исполнится двадцать два года, а я хочу, чтобы мой отец мною гордился, чтобы я могла претендовать на то, что принадлежит мне как прямой наследнице – место главы, которое занимает мой отец в Союзе Грейсон, союзе между четырьмя семьями, созданном, чтобы держать нас на вершине, – и не хочу, чтобы в это время какой-то мужчина шептал мне на ухо, как и что нужно делать. Дам говорит, что он бы не посмел, и я знаю, что он не лжет.

Но сегодняшняя правда часто становится завтрашней ложью, почти всегда случайно.

Я не смогу обвинить его в том, что он не сдержал своего слова, и мне бы не хотелось, чтобы ему пришлось умереть из-за этого.

Слово «ложь» такое же короткое, как слово «смерть», не просто так, по крайней мере, так говорит мой отец.