Запретное пламя

Она запомнила эту дату на будущее.

– Ты сегодня переполнена вопросами, да? – спросил Рэйф. Он поглаживал ее бедро, его тем­ная рука резко выделялась на ее белой коже, но Кэтлин не захотела отвлекаться.

– Кто твой отец?

Рэй пожал плечами.

– Он бродяга, и всегда им был. Вот почему ему нравится жить с лакота. Они никогда не остаются подолгу на одном месте, а у моего отца всегда была охота к перемене мест.

– Ты похож на него?

– Немного, только у него волосы каштановые.

– Ты думаешь, он мне понравится?

– Вероятно. Он нравится почти всем жен­щинам.

– А я ему понравлюсь?

– Безусловно.

Кэтлин молчала довольно долго, и Рэйф по­думал, не исчерпала ли она, наконец, свои во­просы. Но она думала, какой вопрос задать на этот раз.

– Ты когда-нибудь воевал против сиуксов?

– Раз или два, – признался он, зная напе­ред, какой вопрос она задаст следующим.

– Ты когда-нибудь дрался против своего собственного народа?

– Что значит «своего народа»? – сардонически спросил Рэйф. – И белые, и индейцы мой народ, Кэтлин. Я настолько же индеец, насколько и бе­лый. Но я никогда не воевал против армии или против белых поселенцев. Только против воронов, когда они нападали на наше селение.

– Ты был в боевой раскраске и носил перья? – Да.

– Мне кажется это таким… нецивилизованным. Она попыталась представить его в кожаных лоскутах и мокасинах, голова с косами, а на лице – ярко-красные полосы. И, к своему удив­лению, легко представила его в таком обличий.

– Это нецивилизованно, – ответил Рэйф, – но никто никогда не считал индейцев цивили­зованными…

И все же, подумал Рэйф, несмотря на весь свой примитивизм, они единственные, кто при­нял его таким, какой он есть, и для кого его смешанная кровь не имеет никакого значения. Он был хорошим воином, умелым охотником, и они восхищались им и уважали его за это. И когда он сказал им, что не будет воевать про­тив белых, они приняли и это его решение. Ни одного воина никогда не принуждали воевать; каждый человек следовал зову своей собствен­ной совести. Если он хотел воевать, воевал, если не хотел – оставался дома.

– Ты никогда не говорил мне, почему оста­вил индейцев, – спокойно заметила Кэтлин.

Рэйф стиснул зубы, и на секунду она пожа­лела, что задала этот вопрос, потому что он, казалось, нарушил их непринужденное молча­ние. Но потом Рэйф взял ее руку и пожал.

– Меня изгнали из племени за то, что я убил человека, – объяснил он. – Мы оба добивались благосклонности одной девушки и…

– Как ее звали?

Он не хотел углубляться в подробности.

– Летний Ветер.

– Она была красивой?

– Внешне да.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думал, что был у нее единственным муж­чиной, но Горбатый Медведь тоже считал себя единственным, – Рэйф покачал головой. – Гор­батый Медведь был в ярости, когда узнал обо мне. Я бы ушел, но он не захотел этого. Он был рассержен и полез в драку.

– Ты любил ее?

– Мне казалось, что да.

– Ты когда-нибудь занимался с ней любовью?

– Нет.

– Я рада, – сказала Кэтлин. Она не могла бы вынести мысли, что он занимался любовью с какой-нибудь другой женщиной.

– Еще есть вопросы? – поддразнивая ее, спросил Рэйф.

– Нет, не сейчас, – прошептала Кэтлин, – кроме, пожалуй, одного.

Рэйф поднял бровь:

– Какого же?

– Ты думаешь, что когда-нибудь захочешь вернуться к лакота?

– Я не могу вернуться.

– Потому что тебя изгнали?

– Да.

– Ты даже не можешь навестить отца?

– Изгнание как смерть, Кэтлин. Я никогда не смогу вернуться. В худшем случае я запла­чу жизнью, в лучшем – меня жестоко изобь­ют. У индейцев не очень много законов, но те, которые существуют, строго исполняются.

Рэйф широко зевнул и потянулся, улыбаясь.

– Я думаю, что готов лечь спать, – заметил он. – А ты?

Сердце Кэтлин часто забилось, когда его взгляд коснулся ее губ.

– Я тоже, – согласилась она. – Я ужасно устала.

Рэйф изумленно поднял брови и потянулся к ее руке.