Тихое НЕсчастье

– Знаю, – вздохнула я.

– А чего в Богдановку? В село. Ты разве не с города едешь? Там же у вас три техникума.

– Четыре. Не хочу в городе, – не вдаваясь в подробности, неопределённо ответила я.

Оставаться в городе совсем не хотела. Лучше я буду жить в общаге, полной незнакомых мне людей, чем в квартире, где все друг друга ненавидят. Мать последние два года вообще с катушек слетела: сошлась с мужиком младше себя и теперь меня начала ревновать к нему. Меня! Свою дочь! Бабушка пыталась за меня заступиться, да и вообще образумить мать, но этот альфонс однажды схватил её за горло и, прижав к стене, пригрозил, что, если ещё раз она в его сторону скажет хоть слово, окажется на улице.

Я тогда сильно испугалась. Маме я вечером рассказала, но она то ли не поверила, то ли посчитала, что он правильно сделал. И мы с бабулей стали молчаливыми заложниками в собственной, казалось бы, квартире. Она мне по утрам жарила блинчики и приносила в спальню, пока все спали, шептала, поглаживая по голове: «Кушай, пока этот ирод не проснулся, а то все сожрёт».

Серёжка тогда служил в армии. Заступиться было за нас некому. Я так мечтала, чтобы он приехал и накостылял маминому хахалю. Но судьба распорядилась иначе. И мы с бабушкой практически не выходили из спальни.

Конечно, учиться в своём городе я не хотела. На поступление в престижные техникумы в соседнем городе, краевом центре, мне и вовсе не приходилось мечтать. В аттестате сплошные «тройки», а там конкурсы бешеные. Вот и решила, что в сельской местности шансов больше. Не сказав никому ни слова, спонтанно собралась и поехала. Благо, карманных денег хватало на билет.

– А на кого поступать думаешь? – вывел из воспоминаний голос общительной бабули.

– На воспитателя, – улыбнулась я.

Да, мне нравилось возиться с малышнёй. И выбор был почти осознанным. В мечтах строила планы куда грандиознее: стать известной писательницей, жить с видом на Эйфелеву башню. Но из доступного и реального больше всего нравилась именно педагогика.

– Хорошая профессия, – одобрительно кивнула бабушка. – Тебе должно подойти. Глаза у тебя добрые. А значит, и душа светлая.

Я улыбнулась и отвернулась к окну. Мы как раз проезжали мимо поля, заполненного одуванчиками. Они уже отцвели и качали пушистыми головками в такт стуку колёс поезда, который действовал успокаивающе. Мне вообще нравилось ездить на электричках. Плавное покачивание и равномерное постукивание, мелькающие пейзажи – всё это отвлекало, даже увлекало. Я представляла себя героиней красивого женского романа, к которой вот-вот подойдёт принц, вот, сейчас, на следующей станции, скажет, что заблудился и ему нужна моя помощь… О да, фантазировать я обожала. На каждом шагу. А по-другому невозможно. Иначе давно свихнулась бы, или стала, как Машка, – слишком рациональной, приземлённой и мнительной. А мне было некогда учиться ненавидеть. Даже в пятнадцать я оставалась тем наивным ребёнком, какой помнила себя в десять лет.

Раздался скрежет тормозов, электропоезд начал снижать скорость. Мы подъезжали к очередному небольшому селу. И тут старушка выпрямилась, начала оглядываться по сторонам:

– О, это Курелёво?

– Не знаю, возможно, – никогда не запоминала названий населённых пунктов.

– Слушай. А тут тоже ведь есть техникум. Там и воспитателей учат.

Я, нахмурив брови, задумалась:

– А вы откуда знаете?

– Да тут сестра жила. Вот как муж привёз сюды, так и жила, пока не померла. Точно помню, что был тут техникум. Ты бы узнала. Всё ближе, чем Богдановка.

Бабуля в одном была права. Конечно, ближе. Или на двух электричках с пересадкой, или на одной, в часе езды от города. Недолго думая, я схватила свою холщёвую сумку, которую бабушка Нина сама мне сшила, и выскочила в тамбур. Даже не помню, сказала ли я тогда спасибо так удачно подвернувшейся попутчице, или нет.

Выйти на незнакомой станции, без конкретного адреса и уверенности, что здесь вообще что-то есть – это вполне в моём стиле. Вообще, не раз по жизни убеждалась, что спонтанные решения оказывались самыми верными, по крайней мере они не оставались не реализованными. Чем дольше рассуждаешь, тем меньше вероятность, что решишься.

Я спрыгнула с подножки электрички, закинула сумку на плечо и огляделась: вымощенная плиткой платформа выглядела так, будто здесь прошло цунами, земля местами топорщилась буграми, плитка раскололась. Да и здание вокзала оставляло желать лучшего. Скорее всего, ремонт здесь, даже косметический, последний раз был при царе Горохе. По фасаду вокзала расползались трещины, – того и гляди разойдётся, как платье, которое давно мало. А ещё я отметила туалет. Он был, но не в здании. Небольшая уличная постройка стояла позади вокзала, а рядом на табурете сидела женщина, бёдра которой свисали с сиденья, и свёрнутой газетой отгоняла от себя мух.

Я подошла к стоявшим на перроне людям, судя по их ярким безрукавкам – местным работникам:

– Здравствуйте.

– Привет, – протянул мне сигарету один из них.

– Ой, нет, – испуганно отшатнулась. – Я не курю.

– Молодец. А чего тогда?

– Мне сказали, что здесь есть техникум. Не подскажете, как его найти?

– Подскажем.

Электричка уже умчалась вдаль, но к перрону приближалась другая, идущая в обратном направлении.

– Вон, через дорогу, – чем ближе приближался поезд, тем громче говорил мужчина, – видишь здание белое, четырёхэтажное?

Я прищурилась. С моим зрением крота увидеть количество этажей было нереально. Но белое пятно заметила. Как позже выяснилось, на тот момент здание колледжа было самым высоким в этом селе. Даже в административном всего два этажа.

Найти его оказалось проще простого. Перейти через железную дорогу (правда, пришлось перелезать под стоящими вагонами), а дальше – прямо, никуда не сворачивая. Дорога уходила немного под уклон вверх, и я успела устать. От вокзала до учебного корпуса идти пришлось минут двадцать, не меньше. К тому моменту, когда передо мной оказался забор и здание с синей вывеской колледжа, я запыхалась, и мои щёки стали красными. Решила сначала немного отдышаться. Одно радовало: спрыгнула с подножки электрички не зря, а то денег оставалось лишь на обратную дорогу. Даже воды купить было не на что.

Пока ещё ехала в электричке, даже когда стояла возле забора, я не думала, что всё окажется так просто. Пришла, подала документы, записала даты экзаменов, и всё – я свободна. И даже воды из крана бесплатно попила. Настроение, как и самооценка, резко поползли вверх.

Да, я понимала, что поступала не в университет в Париже, и даже не в МГУ, а в задрипанный сельский технарь, на бюджет. Но для себя я поставила жирную точку, точку отсчёта новой, самостоятельной жизни.

Всю обратную дорогу в электричке я улыбалась. Просто смотрела в окно и не могла сдержать приятные эмоции от предвкушения студенческой жизни.

Глава вторая

В общагу мы заезжали в последний день августа. Стояли в холле, с сумками, чемоданами. Галдёж и хохот такие, что стёкла дрожали. Замечания коменды действовали не особо. Я подтащила к ногам свою тяжёлую клетчатую сумку, и наблюдала за всем происходящим немного настороженно. Некоторые уже распределялись, кто с кем будет жить. Кто-то вместе учился в школе, кто-то дружил. Я чувствовала себя белой вороной.

Вдруг, возле окна заметила долговязую, худую девчонку, с таким же растерянным взглядом, как у меня. И тоже без сопровождения родителей.

– Привет, – рискнув бросить сумку у батареи, подошла к незнакомке.

– Привет, – она смотрела на меня сверху вниз, но не потому, что такая гордая, а в силу своего роста.

– А ты тоже только поступаешь?

Она кивнула.

– И я, – вздохнула и оглянулась на толпу. – А ты на кого?

– На воспитателя.

– Во, блин! – обрадовалась я. – Так мы вместе учиться будем.

И тут же выпалила:

– А давай вместе жить? Меня Малика зовут, – протянула ей руку. Остановить меня уже было сложно. Не знаю, чем, но мне понравилась эта долговязая девчонка. – Пошли очередь занимать на заселение? У тебя одна сумка? У меня тоже, правда и рюкзак ещё. А ты откуда? А как тебя зовут?

Под шквалом моих вопросов девочка, похоже, совсем перестала понимать, где находится. Но хотя бы не отказалась жить вместе.

Я очень боялась, что попадутся соседки-гопницы. А таких тут было немало. Плюс детдомовские. От этих я всегда старалась держаться подальше, потому что они безбашенные.