В дебрях Южной Африки, или Приключения бура и его семьи

Из всех львов оба южноафриканских, пожалуй, самые крупные, а черная разновидность свирепей и опасней желтой.

Лев распространен по всему Африканскому материку и в южных странах Азии. В глубокой древности он водился местами и в Европе, но теперь его там уже не встретишь. В Америке львов нет. Животное, которое в Латинской Америке известно под именем льва, не лев, а кугуар, или пума; оно втрое меньше его и схоже с царем зверей только той же бурой окраской. Пума несколько напоминает, пожалуй, полугодовалого львенка. Африку по преимуществу можно назвать страною льва. Он встречается по всему материку, за исключением, понятно, нескольких густонаселенных местностей, откуда его изгнал человек.

Льва издавна прозвали царем лесов, и прозвали неправильно. Он, по существу, не лесной зверь. Он не умеет лазить по деревьям, так что в лесу ему труднее добыть себе пищу, чем на открытой равнине. Пантера, или леопард, или ягуар – те отлично лазают по деревьям. Они могут выхватить птицу из гнезда и настигнуть обезьяну на, ветке. В лесу они у себя дома. Это лесные звери. Другое дело – лев. Широкая равнина, где бродят крупные жвачные животные, да заросли низкого кустарника, где можно притаиться, – вот где любит селиться лев.

Питается он мясом самых разных животных, хотя иным отдает особое предпочтение – смотря по местности. Животных себе на еду он убивает сам. Рассказы, будто его «поставщиками» являются шакалы, которые якобы убивают зверей для льва, – чистейшее измышление. Напротив, часто сам лев снабжает пищей ленивцев-шакалов. Вот почему их так часто можно видеть в его обществе – они держатся поближе к льву в расчете на «крохи с барского стола».

Лев сам для себя «бьет скот», хотя и предпочитает, чтобы это сделали за него другие. Он охотно отбирает добычу у волка, шакала, гиены, а когда может, и у человека. Лев – неважный бегун, как и другие истинные представители семейства кошек. Жвачные животные почти все обгоняют его в беге. Как же тогда он может их настичь? Благодаря уловке, благодаря внезапности нападения и еще благодаря огромной длине и быстроте своего прыжка. Лев залегает и ждет жертву или же подкрадывается к ней. Он набрасывается из-за прикрытия. Особенности строения тела позволяют льву покрывать прыжком очень большое, почти невероятное расстояние. Некоторые авторы говорят о прыжках на шестнадцать шагов, утверждая, будто видели воочию такой прыжок и сами тщательно измерили его длину.

Когда не удается настигнуть жертву первым же прыжком, лев ее не преследует, а поворачивает и бежит рысцой в обратную сторону. Впрочем, иногда намеченная жертва соблазняет льва и на второй прыжок, а то и на третий; но, если и тот не принесет удачи, лев уже непременно оставит преследование.

Лев не стадное животное, хотя нередко можно встретить группу в десять, а то и в двенадцать голов: львы временами охотятся сообща и гонят дичь друг на друга. Львы набрасываются на зверей всех видов, какие водятся поблизости и пожирают их; даже сильного и тяжелого носорога они не страшатся, хоть тот частенько отбрасывает их и побеждает. Нередко молодые слоны становятся их добычей. Свирепый ли буйвол, жираф ли, сернобык, огромная канна и эксцентричный гну – над всеми лев одерживает верх благодаря своей превосходной силе и мощному вооружению. Однако не всегда лев выходит победителем из борьбы. Иногда тот или другой зверь побеждает его, и лев сам становится его жертвой. А случается и так, что оба противника остаются мертвыми на поле битвы.

Профессионал-зверобой не охотится на льва. Невелика корысть: за львиную шкуру много не возьмешь, а других сколько-нибудь ценных трофеев убитый зверь не сулит. Поскольку охота на него сопряжена с большой опасностью и поскольку охотник, как уже известно читателю, может, когда захочет, избежать столкновения, то львов совсем почти не убивали бы, если бы сами они не чинили обид человеку – не уносили бы у фее-бура его лошадей и скот. Тут на сцену выступает новая страсть – жажда мести. Охваченный ею, фермер нашел особый смысл в охоте на льва и стал с большим усердием и рвением преследовать его.

Но где нет скотоводческих ферм, там нет и этой побудительной причины. И там охота на льва никого особенно не прельщает. Примечательно, что бушмены и другие бедные кочевые племена совсем не убивают льва или же убивают крайне редко. Они в нем не видят врага. Лев для них поставщик!

Гендрику доводилось об этом слышать, и он спросил у Черныша, правда ли это. Бушмен без обиняков подтвердил. Бушмены, сказал он, обычно высматривают льва или идут по его следам, пока не набредут на него самого или на тушу убитой им жертвы. Иногда им указывают к ней дорогу стервятники. Если лев окажется на месте или если он еще не окончил обеда, люди ждут, чтобы он удалился, а потом подбираются к остаткам его добычи и присваивают их. Часто им таким образом перепадает половина, а то и три четверти туши какого-нибудь крупного животного, которого им не так-то просто убить самим. Зная, что львы редко нападают на человека, бушмены не очень боятся этих хищников. Наоборот, они скорее радуются, когда видят, что в округе много львов. Ведь это означает для них соседство с охотником, который будет поставлять им еду!

Глава XIII

Путников застигла ночь

Наши путники еще долго вели бы разговор о львах, если бы их не тревожило состояние лошадей. С тех пор, когда появилась саранча, несчастные животные только два – три часа пощипали траву, а потом все время оставались без пищи. Зеленая трава – неважный корм для верхового коня, и, конечно, лошади под нашими охотниками уже сильно страдали от голода.

Как ни гони коней, не добраться было всадникам до своей стоянки раньше, чем глубокой ночью. Уже совсем смерклось, когда они прибыли к месту, где сделали привал накануне вечером. Темнота была полная. Ни луны, ни звезд – тяжелые черные тучи заволокли все небо. Вот-вот, казалось, нагрянет буря с ливнем – но дождь никак не хотел пролиться.

Путники думали сделать здесь привал и дать коням немного попастись. В расчете на это все трое спешились; но сколько ни искали, нигде не могли найти травы. Странно! Ведь накануне они ясно видели траву на этом самом месте. Куда она исчезла? Лошади тыкались носом в землю, но снова поднимали голову, сердито фыркая в явном разочаровании. Они так изголодались, что, конечно, стали бы щипать траву, если бы она там была: в пути они жадно обрывали даже листья с кустов.

Не побывала ли и здесь саранча? Но нет – кусты мимозы еще сохраняли на ветвях нежную листву; они стояли бы голые, навести саранча этот край.

Путники застыли от удивления. Где же трава? Ведь она тут была – определенно была накануне! Уж не сбились ли они с пути?

Темнота мешала видеть землю, но все же не мог ван Блоом заблудиться – этот путь он совершал в четвертый раз. Пусть не видно было под ногами дороги, но время от времени глаз распознавал какой-нибудь куст или дерево, которые фермер заприметил, когда проезжал здесь раньше, и это давало ему уверенность, что они едут правильно.

Озадаченные отсутствием травы там, где они так недавно видели ее, путники не стали все же разглядывать поверхность земли; они хотели добраться поскорее до родника и потому отказались от привала. Вода в тыквенных бутылях давно иссякла; уже опять давала себя чувствовать жажда. К тому же ван Блоом не был вполне спокоен за детей, оставленных при фургоне. Полтора суток прошло, как он расстался с ними, – мало ли что могло произойти за этот срок, мало ли грозило опасностей? Он и то уж поругивал себя, что уехал от детей. Лучше было бросить скот на гибель. Так думалось ему теперь.

Все сильней одолевала мысль, что там у них не все благополучно; и эта мысль настойчиво гнала ван Блоома вперед и вперед.

Ехали молча. И только когда Гендрик высказывал сомнение насчет дороги, снова завязывался разговор. Черныш тоже полагал, что хозяин сбился со следа.

Сперва ван Блоом уверял их обоих, что это не так, но, проехав немного дальше, признался, что и у него возникли сомнения, а затем, сделав еще с полмили, объявил, что потерял дорогу: он больше не узнает картину местности, не может отыскать взглядом ни одной запримеченной черты.

В таких обстоятельствах вернее всего опустить поводья и дать свободу лошадям; все трое хорошо это знали. Но лошади были измучены голодом и, предоставленные самим себе, не пожелали идти вперед, а подались к зарослям мимозы и стали жадно ощипывать листья с ветвей. Чтобы заставить их бежать, всадникам все время приходилось пускать в ход и кнут и шпоры, а это отнимало уверенность, что кони находят правильную дорогу. Так они ехали час, и другой, и третий в тягостном беспокойстве, но, сколько ни вглядывались, не видно было ни фургона, ни костра. И путники решили все-таки сделать привал. Ехать дальше казалось теперь бессмысленным. Они знали, что находятся, вероятно, неподалеку от лагеря, но, продолжая путь, одинаково могли и приблизиться к нему и удалиться.

И они пришли наконец к заключению, что самое разумное – до рассвета не двигаться с места.

Поэтому они спешились и привязали коней в кустах – пусть жуют листья до зари, которой уже недолго оставалось ждать. Завернулись в свои кароссы и улеглись на земле. Гендрик и Черныш сразу заснули. Ван Блоома тоже клонило ко сну, он достаточно был утомлен, но тревога за детей, переполнявшая сердце отца, не давала ему сомкнуть глаз, и он лежал без сна до утра. Оно наконец наступило, и с первым же проблеском света трек-бур оглядел окружающую местность. Путники, к счастью, заночевали на вершине небольшого холма, откуда во все стороны открывался вид на много миль, но ван Блоом еще не окинул взглядом и половины всего представшего ему простора, как возник перед его глазами предмет, при виде которого его сердце забилось радостью. То был белый парусиновый верх его фургона!