– Собаке – собачья смерть.
Некоторое время все молчали, потом Босх спросил:
– Волосы жертвы из машины Джессапа сохранились?
– Да, – ответила Макферсон. – Делу двадцать четыре года, но его никогда не оставляли в покое, так что непрерывные жалобы Джессапа пошли нам впрок. Все вещественные улики остались в целости. Хотя это дало ему возможность провести тест ДНК, зато и нам есть что использовать. А по поводу волос Джессап с первого дня заявлял, что их подбросила полиция.
– Думаю, и теперь он вряд ли изменит тактику защиты, – заметил Холлер. – Мол, девочка ошибочно опознала его под давлением, а потом – сплошная подстава. В восемьдесят шестом это не прокатило, но с тех пор много чего случилось: избиение Родни Кинга и бунт девяносто второго, дело О. Джей Симпсона, коррупционный скандал Рампарта и прочее[1 - Имеются в виду громкие дела в Лос-Анджелесе 1990-х: избиение полицейскими чернокожего водителя Родни Кинга спровоцировало массовые беспорядки в городе; звезда американского футбола О. Дж. Симпсон, осужденный за убийство жены и ее друга, был оправдан судом присяжных; в участке Рампарт Управления полиции ЛА были вскрыты факты множественных правонарушений.]. Теперь, возможно, и прокатит.
– Выходит, у нас не так много шансов? – Босх задумчиво пожевал губами.
Холлер взглянул на Макферсон:
– Судя по тому, что нам пока известно, я имел бы куда лучшие шансы, играя за другую сторону.
Глаза ее потемнели.
– Что ж, можешь перейти.
– Нет, теперь это мое дело, пусть и проигрышное… и потом, не так уж часто мне приходилось выступать на стороне власти и порядка. Вдруг понравится.
Холлер улыбнулся, но она, похоже, не оценила юмора.
– А что стало со старшей сестрой? – спросил Босх.
Макферсон повернулась к нему:
– Это очередная проблема. Саре должно быть уже тридцать семь. Найти ее пока не получается. Родителей в живых нет: родного отца она потеряла в семилетнем возрасте, мать покончила с собой на могиле Мелиссы через три года после убийства, а отчим спился и умер шесть лет назад, не дождавшись операции по пересадке печени. Наш специалист поискал по компьютеру – следы Сары Лэнди теряются примерно тогда же. Последний раз ее видели в Сан-Франциско. В год смерти отчима у нее закончился условный срок за оборот психотропных средств. Два раза побывала замужем, несколько раз арестовывалась за наркотики и мелкие преступления, затем пропала из виду. То ли умерла, то ли взялась за ум. Если бы просто сменила имя, то отпечатки пальцев все равно остались бы в полицейских сводках, но отыскать ничего не удалось.
– Если не найдем ее, рассчитывать нам особо не на что, – сказал Холлер. – Нужен живой человек, который покажет пальцем на преступника.
– Согласна, Сара Лэнди – ключ ко всему делу. Она должна подтвердить присяжным, что не ошиблась двадцать четыре года назад. Иначе у нас только волосы жертвы из машины Джессапа против главного козыря защиты – результатов экспертизы ДНК.
– И мы вылетаем в трубу, – заключил Холлер.
Макферсон молча вздохнула.
– Не беспокойтесь, я ее найду, – сказал Босх.
Собеседники молча взглянули на него.
– Если она жива, конечно.
– Хорошо, – кивнул Холлер. – Это твоя задача номер один.
Босх достал перочинный ножик, висевший на кольце с ключами, и вскрыл красную печать на большой коробке. Он еще не знал, что внутри. Вещественные доказательства, представленные на суде, оставались в прокуратуре, все остальное хранилось в архиве.
Он натянул резиновые перчатки и снял крышку. Наверху лежал бумажный пакет с платьем жертвы. В воздухе запахло плесенью.
Босх развернул платье, держа его за плечи. Все молчали. В этой одежде девочку задушили. Платье было голубое с темно-синим бантом. Спереди – там, где нашли пятно, – из подола был вырезан квадрат размером в ладонь.
– Почему оно здесь? – спросил Босх. – Я думал, его представили на суде.
Холлер пожал плечами. Макферсон наклонилась, рассматривая платье.
– Наверное… скорее всего, из-за вырезанного куска. Это могло вызвать вопрос защитника, и тогда пришлось бы говорить о группе крови. Обвинители решили ограничиться фотографиями жертвы, а показывать платье предоставили защите, но ей оно не понадобилось.
Босх свернул платье и положил на стол. В коробке была еще пара черных кожаных туфелек, маленьких и жалких. Во втором бумажном пакете находилось нижнее белье и чулки, а также заключение из лаборатории о том, что телесных жидкостей на этих предметах одежды не обнаружено.
На самом дне в пластиковом конверте лежала серебряная цепочка с подвеской в виде фигурки Винни Пуха, а в другом – детский браслетик из бусин цвета морской волны, нанизанных на резинку.
– Больше ничего, – объявил Босх.
– Надо, чтобы эксперты снова на это взглянули, – сказала Макферсон. – За четверть века технологии шагнули далеко вперед.
– Сделаем.
– Кстати, где нашли туфли? На фотографиях с места преступления их не видно.
Босх пробежал глазами отчет, пришпиленный к крышке коробки.
– Написано, что под телом. Очевидно, свалились с ног девочки, когда ее душили в грузовике. Убийца бросил их в мусорный ящик первыми.
Лица сидящих потемнели – каждый представлял себе эту сцену. Босх стал одну за другой убирать вещи обратно. Сверху положил цепочку с подвеской.
– До какого возраста ваша дочь увлекалась Винни Пухом? – спросил он.
Холлер и Макферсон посмотрели друг на друга. Ответила Макферсон:
– Лет до пяти-шести, а что?
– Моя тоже вроде того… но в двенадцать лет?
– Может, с ним что-то было связано? – предположил Холлер. – Наша Хейли до сих пор носит браслет, который я подарил ей лет пять назад… Ну, не все время, – поправился он, поймав ироничный взгляд бывшей супруги, – но иногда надевает – когда я ее забираю к себе. Винни Пуха тоже мог подарить родной отец.
Компьютер мелодично звякнул, извещая о приходе почты, и Макферсон взглянула на экран.
– От Джона Риваса из сотого отдела, обвинителя на вечерних предварительных слушаниях, – сказала она. – У Джессапа появился защитник, приехал ходатайствовать об освобождении под залог до суда. Клиента привезут из городской тюрьмы последним автобусом.
– Кто защитник? – спросил Холлер.
– Ты не поверишь – сам Ловкач. Клайв Ройс взялся защищать Джессапа pro bono[2 - Ради блага (лат.).], на свой страх и риск. Принял дело от «Генетической справедливости».
Босх хорошо знал это имя. Клайв Ройс был известнейшей фигурой, любимцем публики и журналистов. Он никогда не упускал возможности высказать перед камерами все, что не имел права упоминать в суде.
Холлер скривился:
– Ясное дело, pro bono, зачем ему гонорар? Пиар в новостях и газетные заголовки куда важнее.