День

– А Дэн тут?

– Скоро вернется. Заходи.

– Некогда.

– Понял.

Робби протягивает руки – Одина взять. Чесс бережно, с благодарностью отдает малыша. Этот живой сверток, такой теплый и плотный, изумляет Робби по-прежнему. Он знает, конечно, что Один беспокойное создание с массой всяческих нужд, лихорадочных и порой непостижимых. И все же принимает Одина, безмятежного пока еще Одина, у Чесс как эстафетный факел, и в некой другой культуре это могло бы стать ритуалом – малыш, символ тепла и надежды, переходящий из рук в руки.

Освободившись от Одина, Чесс делает шаг в прихожую. Просто скинуть сына, как сумку с продуктами, и пойти себе дальше было бы совсем уж невежливо, пусть времени и в обрез.

– Есть кофе, – говорит Робби. – С блинчиками посложнее.

– Я и так уже опоздала. Обещаю это прекратить.

– Да мы не против.

– Я поговорю с Гартом.

Робби кивает. С Гартом надо поговорить, спору нет.

– К трем должна вернуться. Сегодня только одно занятие и консультации.

– Да не торопись.

– Спасибо. Пока, Вайолет!

– Пока-пока, Чесс!

Вайолет посылает ей воздушный поцелуй, картинный, как с парадной платформы. А после того, как Чесс уходит и стук ее подошв затихает на лестнице, говорит:

– У меня есть игрушки для Одина.

– Здорово! Принесешь?

– Я сейчас.

– Отлично.

Вот еще новенькое: Вайолет втайне тревожится, что слишком долгое ее отсутствие в помещении или на сборище каком-нибудь заставит всех на свете о ней позабыть.

Возможно ли, что в пятилетней девчонке уже пустила корни тоска смертного человека, уже нарождается страх собственного исчезновения?

Робби глядит на Одина. А Один – испытующе – на Робби. Изучает Робби не то чтобы в немом недоумении, скорее с любопытством, узнавая вроде бы, как будто видел уже где-то, но не припомнит где.

На тротуаре перед школой толпятся дети и родители. Последние два квартала Натан шел на несколько шагов впереди Дэна, и Дэн не возражает, решительно настроен не возражать.