Маврушины сказки: истории, вдохновленные жизнью

За стенкой проходит репетиция спектакля, хохот, шутки, а Николай сидит и вздыхает, понимает, что скучно ему с Наденькой.

Девушка же, решив, что она роковая соблазнительница и властительница души Николая, начинает дуть губки, в открытую ревновать его к жене, плакать и убегать.

Зина все это видела, вида не подавала, продолжая дальше, скрепя сердце, веселиться, делать вид что ничего не замечает.

Тут Николай нервничать начал, высказывать, что с дитем мало занимается, то да се.

Зина его быстро на место ставит, язык-то у нее подвешен.

– Перед кем прихорашиваешься?

– Ни перед кем, репетиция же, Коль.

– И что же, обязательно чупуриться?

– Та я не чупурюсь совсем, ты что, ревнуешь что ли? Брось, это же такое мещанство.

– Что это мещанство?

– А то, если следовать твоей логике, милый муж, я тебя должна к библиотекарше этой новенькой ревновать.

– С чего бы это? – вспыхнул весь.

– Да с того, все знают, что влюблена в тебя девушка, – делая вид, что не замечает стеснения мужа, говорит Зина, – а на днях вообще отчебучила, подошла ко мне и давай мне выговаривать, что я-де некрасивая, что ты со мной из жалости, что другая тебе нужна, молодая да красивая. Что детей я некрасивых рожу, а вот другая…

– Чего? – побледнел Николай. – Ты что такое…

– Вру, думаешь? Придумала? А ты спроси у Пети Гончарова, она его не видела, он полез окно открыть, чтобы проветрить немного, он и слышал все высказывания.

– Что за… что за ерунда? Зина, это же слухи пойдут, что за…

– Вот и я про тоже. Я ей так и сказала, что ты человек серьезный, женатый, а Петя подтвердил, что никогда ни в чем замечен не был.

Николай понял, что слишком далеко все зашло, понял, что не хочет расставаться со своей Зиной, ему было невозможно стыдно перед ней, он в очередной раз убедился, как умна жена.

Наденька перевстретила его вечером.

– Что это вы, Николай Сергеевич, даже не приходите стенгазету писать?

– Вы с Геной Ивановым допишите, пожалуйста, а у меня дел много.

– Вот как?

– Да, и это… знаете, зря вы моей жене наговорили всякого, извинитесь перед ней.

– А если не извинюсь? – выкрикнула со слезами.

Пожал плечами.

– Ваше дело, я вам ничего не обещал, у нас с вами ничего не было и быть не могло. Я жену люблю и… дочь, она для меня самая красивая.

– Кто? Кто самая красивая? Ваша жена?

– Да, и жена тоже. Извините, мне нужно идти.

Как рукой сняло дурман тот любовный.

А с Зинаидой своей всю жизнь Николай прожил, все удивлялся уму ее и легкости, все благодарил бабушку свою, Полину Поликарповну, что посоветовала к Гузеевской девке присмотреться, что, мол, умом в папашу своего и деда покойного.

Так и получилось.

Много детей вырастила Зинаида, всю жизнь проработала учителем, своих троих – у Танюшки еще два брата народились, Миша и Юра, – выучили, в люди вывели.

Внуков-правнуков помогали воспитать.

И никогда, никогда Николай плохого слова про свою Зинушу не молвил, а она про него.

Никогда словом не обмолвилась Зина о том, что чуть не развалилась молодая на тот момент семья.

Дочерей и снох учила умными и мудрыми быть, говорила, что от женской мудрости многое что зависит. Всю жизнь с благодарностью вспоминала мудрую бабушку мужа своего, Полину Поликарповну.

А если кто усомнится, если кто скажет, что не было любви и страсти у Зинаиды с Николаем, так зря, это все было, только не всем об этом знать надобно.

Умная она была, Зина, умная.

Так про нее и в поселке до сей поры говорят, умная Зина, с уважением.

Старуха

Ее все знали.

Ходила в старом черном зипуне, обмотанная какими-то платками, тряпками.

Следом шли коза и собака, и, куда бы она ни отправилась, они шли всегда за хозяйкой.

Идет она в магазин, или в пекарню, а может в контору или в сельсовет, коза с собакой всегда плетутся следом, такие же старые и ободранные.

Дом ее, тоже старый и покосившийся, стоял немного на отшибе, огород, находившийся под склоном, оканчивался у самого озера, дальше за озером был луг и лесок.

Открывалась такая лубочная картинка, да только дела ей не было до этой красоты, равнодушно взирала она на мир поблекшими белесыми глазами.

У ворот ее всегда ждал кот, серый, мордастый, с отмороженными ушами, большими навыпучку глазами и огрызком хвоста, который тоже то ли отморозил, то ли потерял в пьяной, дурманящей, весенней драке с соседскими котами, когда был молод и полон сил.

Он сидел на лавке и, завидев хозяйку, вставал на задние лапы и высматривал, что она принесла.

На воротах сидел петух, с двумя перьями в некогда шикарном хвосте.

Красное и зеленое – такие перья остались перья у той гордой птицы.