Маврушины сказки: истории, вдохновленные жизнью

Сын – и когда только успел вырасти? – унесся с друзьями на Байкал, вот непоседа, точно в отца ее, Валентиного, в деда своего, Михаила Ивановича.

Грустно Вале, одной Новый год придется встречать.

Катерина, подружка, давно, еще лет восемнадцать назад, нашла себе друга сердешного, из теплых и жарких мест, а потом он уехал к себе, приезжал регулярно первые лет пять. Как Витюшку-то родила, черноглазого, да смуглявого, так он подарками задарил, и братьев своих привозил, и дядек, отца, даже старшего сына – познакомить с братом, а потом пропали все.

Погоревала Катерина, да принялась растить Витюшку, а в том году организовались родственники, приехали всей большой говорливой компанией, надарили подарков, пригласили в гости, конечно, одного Витюшку Катерина не пустила, вместе поехали.

Ох, и переживала Валя за подругу, но та приехала счастливая и веселая, отдохнули хорошо, сына приняли и ее, словно родную.

Все лето подарки ответные готовила Катерина, вот проводила их с Витюшкой, приедут только после Нового года, а сейчас Валя до дома добирается.

Галя, еще одна подруга, рада, до потолка прыгает. Илья Никифорович, ее ухажер многолетний, глубоко и прочно женатый, отправляет тещу с женой куда-то к родственникам в Среднюю Азию на Новый год, сам отговорился большими завалами на работе. Наконец-то за двенадцать лет впервые справит праздник с любимой женщиной Галиной и пятилетней дочкой Надеждой.

Разойтись с женой он не может, так и сказал Гале, слишком многое на отце жены завязано, вот и приходится Галине жить мимолетными встречами, сама выбрала такую судьбу, чего уж теперь.

Еще одна подруга, Ирина, вышла в этом году замуж, как раз перед сорокалетием своим, за толстенького круглячка-весельчака, Бориса Моисеевича, и укатила с ним к родственникам в гости.

Идет Валентина, раздумывает думу свою невеселую: сорок лет, бабий век, вспоминает Валентина слова бабули своей.

«Вот и кончился мой век, – с грустью думает Валентина, – видимо, не хватило на меня бабского счастья».

«Что же ты, – подняла она голову к небу, – хоть какого-нибудь мужичонку бы мне послал, чтобы век дожить, тоскливо одной».

И так всю жизнь: и лошадь, и бык, и баба, и мужик…

Была Валентина замужем, была, но недолго, вроде бы хороший был Сашка, ее любил, к матери с отцом с уважением относился, сынок родился, все как у всех, да не мог мимо женского пола пройти спокойно, под каждую юбку заглядывал.

Клялся-божился, что больше не будет, что все, все, единственная она у него Галя, месяц пройдет – и опять… Не выдержала Галя, выгнала.

Так и мыкается одна, находились, конечно, мужчины, но так, несерьезно все, то пьющий, то женатый, то бабник похуже бывшего, то лодырь.

«Все, – сказала себе Валентина, – хватит, ну их, одна буду жить».

Пока с девками дружили, детей растили, вроде ничего, а как сын вырос, девчонки судьбу свою устроили, так и затосковала Валентина. Одна она, одна-одинешенька. Даже мама к своей сестре в деревню укатила, эх.

Идет Валентина, вздыхает, что-то слезы непрошенные накатили, шла, шла, да и споткнулась, упала, расплакалась.

Кое-как поднялась.

Слышит стон вроде какой, присмотрелась: точно, человек лежит, снегом уже припорошило.

И как назло – ни одной живой души.

Что же такое-то, а?

Потормошила – вроде бы живой: мужчина, в пальто с воротником каракулевым, модная шапка пирожок в стороне лежит, портфель рядом, под головой.

Наклонилась – батюшки… да он пьяный, а с виду приличный.

Тьфу ты, спасать кинулась пьянчужку. Уже уйти хотела, да сказала себе «стоп».

Сказала себе, что же ты, Валентина, бросишь человека в беде? Ну и что же, что пьяный, ведь человек же, живой.

Подняла шапку, отряхнула от снега, приподняла мужчину – как говорится, ни тяти, ни мамы, лыка не вяжет.

Шапку нахлобучила, портфель под мышку, его начала вверх тянуть, а он не шевелится, тьфу ты. Огляделась, смотрит, парнишка бежит.

– Теть, помочь?

– Помоги, надо милицию бы вызвать. Сбегай до автомата, вон на углу.

– Да ладно вам, теть, я вам помогу до дома довести, не ругайтесь, у меня мамка папку тоже ругает-ругает, а потом отхаживает его, лечит, любит… Так и вы тоже, от обиды это говорите, в милицию там… Идемте, я вам помогу довести его, как зовут-то?

– И… ик… Иван, – промяукал вдруг пьяный, – Ив… Иван… Сер… геич… ик.

– Ну вот видите, Иван Сергеевич, пойдемте, я вас до дома доведу, а вы идите вперед, – кивнул парнишка Валентине, – мы следом дойдем.

Так и пошла вперед, словно во сне, с портфелем под мышкой. Ладно, решила, сил нет – потом разберусь, проспится тот Иван Сергеевич – отправлю домой.

Дома мужчина дал себя раздеть и улегся на диване, поджав ноги к животу и сложив руки под головой.

– Ну вот, видите. Хорошо, что я вам встретился.

– И правда хорошо, может, чайку, сынок?

– Не, спасибо, побегу, дел много.

– Как звать-то тебя?

– Меня? Николай…

И побежал, только подошвы ботинок по ступенькам застучали, да озорная улыбка блеснула.

Всю ночь спать не могла Валентина, ну как, чужой человек дома, мало ли кого приволокла домой.

Утром встала, сварила себе кофе, заглянула в большую комнату – лежит и глазами лупает.

– Доброе утро.

– Доброе утро, простите, не припомню имени.

– А вы и не должны помнить, Иван… Сергеевич.

– Да вы что? Вот конфуз какой.

Рассказала Валентина гостю как нашла его в снегу, как мальчишка до дому помог довести, как не стала милицию вызывать, проверила на предмет обморожения, все нормально.

– Ах, какой конфуз, – только и повторяет Иван Сергеевич, просит извинения у Валентины и стесняется.