Взаперти

Вот и все. Самое страшное позади. Почему-то я думал, что это произойдёт по-другому. Но на высоте четырёхсот восьми километров от поверхности Земли, ты не чувствуешь связи с тем, что происходит там, внизу. Некоторые члены экипажа даже до сих пор не поняли, что настал конец.

Единственное, что меня пугало в тот момент, это лицо Джонсона, этого огромного мужчины, с собачьими глазами, широким подбородком и глубокими морщинами на лбу. Хоть его лицо и не выражало в тот момент никаких эмоций, по нему было видно, что внутри него что-то умерло. Иногда даже самые сильные ломаются под тяготами жизни, вот Джонсон был из тех, кого казалось, невозможно сломать. Но я почему-то знал, что это все-таки случилось.

–У тебя там остался кто-то?

–Да. – сухо ответил он.

Лишних слов и не требовалось. Итак все было понятно. Я положил руку ему на плечу, пытаясь почувствовать, что хоть кто-то есть сейчас рядом.

–Надо идти.

Мы спустились из «Купола», так назывался специальный модуль, построенный Европейским космическим агентством специально для отдыха экипажа. И сегодня из всех его семи иллюминаторов мы наблюдали за тем, как в один момент все исчезло.

Началось все с тревожного сообщения из Центра управления полетами. На утреннем собрании нам должны были объявить о наших сегодняшних обязанностях, уточнить данные о состоянии станции и самочувствии членов экипажа.

–Пять минут. – констатировал Мельников.

–А я говорил вам, что Додсон опять в запое. – пытался шутить Барни, но почему-то никто не улыбался, даже он сам.

–Да не напрягайтесь вы так, ну небольшая задержка, всякое бывает, может пытаются орбиту уточнить.

–Нет, Барни, тут что-то другое. – ответил я ему.

Это было очень странно, ещё там, на Земле, нас приучали к жесткому распорядку, объясняли, что даже отставание в 10 секунд может быть смертельно, а тут целых пять минут.

За всю мою 64 дневную миссию такого никогда не случалось, тем более связь с нами поддерживал Додсон. Парень, конечно, со своими грехами, у всех они есть, но несмотря на это по нему можно было сверять часы, особенно, когда он на работе.

Все находились в страшном напряжении, я видел как у Мельникова дергается краешек губ. Знаете это ощущение, когда вы договорились о встрече с любимой, но уже прошло полчаса, и вы сверлите взглядом входную дверь кафе. надеясь, что вот-вот она зайдёт и все будет хорошо, но чем больше вы смотрите на проходящих мимо людей, тем сильнее все внутри вас сжимается. Вот тоже самое сейчас чувствовал каждый из нас.

–Ричард. – сквозь шум суетящихся людей на заднем фоне, я разобрал своё имя.

Это было первым звоночком. Голос точно принадлежал Додсону, но по регламенту нам было нельзя обращаться друг к другу по имени.

Все резко оживились и попытались услышать ещё что-то, но сквозь творящийся в Центре хаос нельзя было разобрать что-то конкретное.

–Додсон, Додсон, прием. Что происходит? Тебя не слышно.

–Ричард – по голосу я понял, что он плачет. – сегодня инструктажа не будет.

Все знали, что это означает.

Мы переглянулись, пытаясь осознать, что все-таки произошло. В голове сразу возникали пугающие мысли. Перед глазами проносилась вся жизнь. Я почему-то был уверен, что сейчас все чувствуют тоже самое.

–Додсон, глупая шутка, ты опять перебрал? – проорал в микрофон Барни.

–Война? – сумел выдавить я из себя.

–Да – наконец-то Ричарда было хорошо слышно. – через 2 минуты Пентагон нанесёт ядерный удар по Москве.

Две минуты. Сто двадцать секунд. Казалось бы не так много, но когда ты понимаешь, что после этого ничего не будет, время будто перестаёт идти. За две минуты можно обзвонить всех родственников, признаться кому-то в любви, принять самое важное решение в своей жизни.

Я где-то слышал, чтобы узнать цену часа, спроси влюблённого, ждущего свою возлюбленную. Чтобы узнать цену минуты, спроси опоздавшего на поезд. Чтобы узнать цену секунды, спроси того, кто потерял близкого человека в автокатастрофе. Чтобы узнать цену одной тысячной секунды, спроси серебряного медалиста Олимпийских игр.

У меня никого не было, не по кому было тосковать, не с кем было мысленно прощаться. Поэтому я думал о времени. Эти мысли моментально пронеслись у меня в голове. Додсона я уже не слушал.

Я заметил, как Барни налетел на Мельникова и что есть мочи наносил по нему удары. Сцепившись, они кружились по всему модулю, задевая своими телами разные датчики и панели управления. Молодой парнишка по имени Ваня попытался их разнять и в то же мгновение отлетел в другую сторону, получив удар по лицу.

Прошло двадцать секунд.

Джонсон вывел меня из оцепенения.

–Может быть ещё есть шанс? – наивно спросил я его.

Какой шанс? Если Пентагон нанесёт удар, сразу же последует ответный, новость об этом уже разнеслась по всему Земному шару. У каждой страны есть свои противники, и конфликт между двумя крупнейшими государствами послужит для остальных поводом наконец-то продемонстрировать свою силу. Это начало конца.

Прошло ещё двадцать секунд.

–Знаешь чем мы отличаемся от тех важных шишек на Земле? – спросил у меня Джонсон.

–Чем же?

–Сейчас они все полезут в свои бункеры и будут дожидаться, когда все закончится, зарывшись под землю, а мы будем над ней наблюдать за концом света. Пошли.

Он потянул меня в «Купол», нашу смотровую площадку. Помню те дни, когда ещё никакой войны не было, я сидел и восхищался красотой нашего дома, смотрел на яркие огни с одной стороны планеты и на зелёные континенты с другой.

Можно сказать, что нам повезло, нас не коснуться те ужасы, которые будут происходить внизу, здесь на станции есть все, чтобы некоторое время поддерживать жизнь, но мы лишь отсрочим неизбежное. Рано или поздно и мы умрем, но мы умрем вдали от наших родных и близких, нам не выдастся возможности за это оставшееся время сделать все то, о чем мы мечтали всю жизнь.

Я думал о том, как множество людей разбивает витрины магазинов, пытаясь стащить дорогую технику, думал о том, как мать плачет, рассматривая фотографию сына, уехавшего в другой город, представлял себе, как какой-то предусмотрительный человек открывает дверь самодельного бункера, который он вырыл ещё давным-давно специального для такого случая.

Это было очень страшно, я как-будто прочувствовал всех людей, находящихся сейчас там. Но в тот же момент это прошло. Я увидел из иллюминатора Землю и перестал думать о чем-либо.

Мы сидели вдвоём с Джонсоном и ждали, заняв места в первом ряду. Отсюда как на ладони мы могли увидеть последние секунды жизни нашей планеты. Но пока ничего не происходило, все было по-прежнему.

Я сверил часы. Осталось чуть больше минуты.

Для нас уже не имело никакого значения из-за чего это случилось, не имело значения, кто принял такое решение, все равно уже было ничего не исправить.

–Из-за чего Барни на Мишу так накинулся? – спросил я Джонсона.

–Ты же его знаешь, вечно на месте усидеть не может, для него русские всегда во всем виноваты, а сейчас отличный повод подраться появился.

–Думаешь, кто-то останется в живых?

–Думаю да. Президенты, бизнесмены, влиятельные клерки. Может быть ещё кто-нибудь. Но Ноев ковчег строить никто точно не будет. Когда они выйдут из-под земли, вряд ли их встретят единороги и собачки.

–Ты прав. Но на Земле уже бывали катастрофы, жизнь все равно всегда прорывала асфальт над собой.

–Себя успокоить пытаешься?

Я ничего не ответил. Оставалось тридцать секунд. Мы пролетали как раз над Беринговым проливом, отсюда нам будет хорошо видно как атмосферу будут прошивать ядерные боеголовки, оставляя за собой след из дыма.

Я перестал волноваться, все как-будто перестало иметь какое-либо значение. Наверное, я не до конца все осознал. Трудно поверить в то, что человеческая глупость может быть настолько огромной. Из модуля «Транквилити» были слышны приглушённые голоса.

–Да, я тебя тоже люблю, все будет хорошо. – я узнал голос Вани. Хороший парнишка, всегда любил поболтать о какой-то ерунде, пообсуждать различные фильмы и просто посмеяться. Не знаю с кем он говорил в тот момент, но по его интонации я понял, что он захлебывается слезами.

Мы единственные, осмелились подняться в «Купол» и смотреть за всем происходящим.

Десять секунд.

Рука какого-то влиятельного политика уже открыла ядерный чемоданчик и тянется к красной кнопке. В главных штабах ведутся переговоры, отдаются роковые указания и выполняются последние приказы.

Я никогда не понимал, просматривая фильмы о ядерной войне, как люди могут пойти на такое, что движет ими? Гордыня? Беспросветная тупость? Почему никто не осмелится пойти против системы, не сбросит наушники и не встанет из кресла?

Все, это началось, мы с Джонсоном увидели как со стороны США, нашего родного дома, в воздух взмыла ракета, несущая на себе смерть для всего живого. С другой стороны Земли произошло то же самое. За этими чудовищными вестниками апокалипсиса тянулся тонкий шлейф из дыма, такой же как за летящими в небе самолетами. Из жилого модуля уже не доносилось никаких звуков. Казалось, что Вселенная погрузилась в гробовую тишину. Я слышал только стук своего сердца и, не в силах оторвать взгляда, смотрел на представшую перед нами картину.

Бум. Конечно, я его не слышал, воображение дорисовало его за меня. Оглушительный шум и пробегающая по всей Земле ударная волна. Вот, что скорее всего происходило там. Огненная стена, разрушала все на своём пути, сносила памятники, жилые дома и офисные центры. Мы видели как Земля приобретала кровавый окрас и зелёная суша уже больше походила на раковую опухоль, разрастающуюся с чудовищной скоростью. Ещё несколько секунд и вся Земля будто перешла в своё первобытное состояние. Это была агония, за несколько дней наша планета превратится в черствый уголёк, выжженный дотла.

Вот и все. Самое страшное позади. Почему-то я думал, что это произойдёт по-другому. Но на высоте четырёхсот восьми километров от поверхности Земли ты не чувствуешь связи с тем, что происходит там внизу.

Мы с Джонсоном спустились из «Купола» в жилой модуль.

–Все? – спросил Ваня.

–Все. – ответил я.

Там уже ничего не осталось, с трудом верится, что это место когда-то было нашим домом.

Но жизнь продолжается, мы здесь, мы ещё живы. Но внутри нас всех что-то умерло, каждый оставил частичку себя там.

Барни сложил руки на груди, по синяку под его глазом катились слёзы.

–К черту вас всех! К черту. Я лечу туда. – уже кричал он и попытался вылететь из жилого модуля.

Его перехватил Джонсон.

–Отпусти меня, урод! Дай мне пройти! Ты не понимаешь ничего что-ли? Там наш дом! Наш. А мы как последние трусы сидим здесь.

Произошло то, чего я никак не мог ожидать, Джонсон обнял его и они оба заплакали.

Я смотрел на все это, не зная куда деть себя. Мне хотелось побыть одному, спрятаться куда-нибудь, зажмуриться и открыть глаза уже у себя дома. Но дома не было, не было ничего. Все просто исчезло.

–Ваня, куда делся Миша?

Ваня посмотрел на меня, не в силах сказать и слова, но как-то он смог выдавить из себя.

–Он пытается связаться с кем-нибудь. С кем-нибудь живым.

Я полетел в рубку управления. Там я застал Мишу орущего во все микрофоны подряд.

–Это МКС, приём, если вы нас слышите, дайте какой-нибудь знак, мы остались в живых. Кто-нибудь нас слышит?

–Никто не отвечает? – спросил я у него.

–Нет, тишина. Связи нет ни с кем. Все станции вышли из строя.

Я приблизился к нему и посмотрел в глаза.

–Сколько нам осталось?

–Еды нам хватит на полгода, если системы фильтрации воздуха не выйдут из строя, то протянем. Солнечные батареи работают исправно, только вчера проверял.

Полгода. Есть ли смысл нам пытаться выжить, пытаться выйти с кем-нибудь на связь?

–Земля сейчас ничто иное как безжизненный камень. Маловероятно, что радиационный фон упадёт за полгода.

–Я знаю. Но мы же должны хоть что-то попытаться.

Я тоже так думал, по жизни я всегда был оптимистом, но сейчас все для меня не имело никакого смысла. Я не знал, что нам сейчас делать, не знал куда идти.

–У меня там была семья, жена и маленькая дочка. – вытирая слёзы, проговорил Миша. – вчера она в школе нарисовала меня в скафандре. А я ей пообещал перед отлетом привезти лунный камень.

Уже не в силах сдерживать эмоции он схватил меня и прижался ко мне всем телом.

–Будь прокляты те уроды, затеявшие все это! Сидят сейчас как ни в чем не бывало и пьют дорогое виски!

Я почувствовал как у меня текут слёзы. Мне передалась вся боль Миши. Я хотел как-то его утешить, но понимал, что тут я бессилен.

–Они знали, что ты их любишь.

–И поэтому я сейчас тут, живой, целенький, а они развеялись пеплом в раскалённом воздухе.

–Мы в этом не виноваты, и тебе не стоит себя винить.

Он отпустил меня и пристально посмотрел в мои глаза.

–Ты прав. Конечно, ты прав. Мы ни в чем не виноваты.

–Может быть была какая-то эвакуация, ну не могли же все сидеть сложа руки.

–Не знаю. Я бы очень этого хотел. Но ты сам понимаешь, что от этого ничего не изменится. Пути назад нам уже нет. Мы заперты и вряд ли сможем выбраться отсюда.

Я представил себе как через полгода мы все будем походить на живых трупов, наши мышцы станут мягкими как желе, скелет будет крошится прям внутри нас. Невесомость страшная штука. Но меня это не пугало. Хоть я и понимал, что наша кончина будет ужасна, если мы не сойдём с ума, то точно поубиваем друг друга за последний тюбик с жидким борщом.

Наш разговор прервал залетевший в рубку Барни. По его взгляду я понял, что случилось непоправимое.

–Там… Там Ваня…

Мы полетели в жилой модуль. Посреди него летало безжизненное тело моего товарища.

–Он пытался сбежать. Раскрыть грузовой отсек и вылететь в космос. – рыдая, причитал Джонсон.

–Что ты сделал? – как-то неожиданно уверено спросил Миша.

–Я не хотел, пытался его остановить.

Случилось все слишком быстро. Я не думал, что уже сейчас мы начнём сходить с ума. Рядом с телом Вани кружилась небольшая струйка крови, его круглое лицо уже было не похоже на то молодое, жизнерадостное лицо двадцати пятилетнего парня. Он был самым юным из нас. Можно сказать, что Джонсон оказал ему услугу, но теперь все стали его сторониться, да и он сам уже не походил на того сильного, умудрённого опытом человека.

–Похоронить его по-человечески нам уже не удастся. – услышал я голос Барни.

Ситуация была накалена до предела. Мы злобно озирались друг на друга слово загнанные звери.

Было принято решение выбросить тело Вани в открытый космос. Поэтому мы облачилась с Барни в скафандры и поволокли его к грузовому отсеку.

–Да уж. Зачем Джонсон грех-то на душу взял, все равно Ваня бы там оказался.

–Мы все на нервах сейчас. Ты же зачем-то Мише нос разбил.

–И то верно. Знаешь, я, конечно, могу показаться не очень далеким человеком. Ты меня знаешь, как такого дурачка, вечно отпускающего неуместные шутки. – он ненадолго остановился. -но, на самом деле, вся эта война и… и Ваня. Все это…

–Я понимаю о чем ты. Тебе не нужно перед мной оправдываться.

–Спасибо. Нам сейчас нужно быть командой. Даже больше чем раньше. По-одному мы не справимся. У меня тоже там никого нет. Я всю жизнь мечтал об этом, бороздить открытый космос. Так ты себя чувствуешь свободным. Когда я был ещё на Земле я не чувствовал этой свободы. Я хотел сбежать оттуда, но после всего этого… эх, сразу вспомнил о шикарном виски, который продавали в баре напротив. Знаешь ведь? Точно знаешь, сам бы сейчас пропустил по бокальчику спиртного.

Я почувствовал, как у меня на лице появилась лёгкая улыбка, впервые за все это время.

–Ладно, пора заканчивать начатое.

Мы надели на наши головы шлемы, включили устройства фильтрации воздуха, прицепились карабинами к специальным крюкам на стенах, предварительно закрыв за собой дверь, чтобы не допустить утечки воздуха, и приступили к разгерметизации шлюза.

Перед нами открылись необъятные просторы вселенной, помню как в детстве я всегда пытался сосчитать звезды на небе, но все время сбивался со счёта. Мы выпустили тело Вани. Теперь он будет обречён сгореть в остатках атмосферы нашей планеты. Такой своеобразный крематорий.

–Спи спокойно, Ваня. – проговорил я.

–Пора возвращаться.

Я почувствовал невероятное облегчение, словно уже совсем забыл о том, что случилось несколько часов назад. И на станцию я возвращался в приподнятом настроением и с ощущением, что все будет хорошо.

Первым не стало Джонсона. Он не смог справится, не смог пережить это все. Не знаю, что им двигало, ведь мне так и не удалось с ним поговорить. Просто каким-то утром, поднявшись в купол, я обнаружил налепленную на один из иллюминаторов записку, которая гласила: «Ушёл в открытый космос. Не поминайте лихом. Я стал един со Вселенной.»

Почерк был еле читаем, я, конечно, не был экспертом, но мог сказать, что тот, кто ее оставил был уже на грани нервного срыва.

Потом у Миши обнаружились проблемы с сердцем. Мы разделили наши обязанности по обслуживанию станции поровну и в один из дней Миша почувствовал, что его что-то кольнуло. Сначала мы не придали этому особого значения, но в течение недели ему становилось все хуже, речь была невнятная, он не мог двигаться, силы просто его оставили. Среди нас медиков не было, это была забота Джонсона. Все закончилось тем, что и он отправился бороздить просторы нашей необъятной Вселенной.

Вот мы и остались вдвоём с Барни. Мы пробыли взаперти 3 месяца и 24 дня. За все это время мы ни разу не оставляли попытки связаться с кем-нибудь, но в ответ мы получали лишь молчание.

Я решил записать все это на диктофон На всякий случай. На Земле ещё осталась жизнь, остались люди, я это знал и когда-нибудь они выйдут на поверхность, может быть даже вспомнят о нас, поэтому я хочу, чтобы эта запись служила им напоминанием о том, что мы когда-то совершили. Все совершили.

Нам осталось от силы месяца два, хоть нас и стало меньше, еды и всех ресурсов от этого не прибавилось. Я чувствую как силы покидают меня. И Барни тоже. Синяк под его глазом уже зажил, но сам он как-то иссох. Я его не узнавал, это был уже совершенно другой человек, не тот, что раньше. Вчера я заметил, как он сидел в куполе и разговаривал сам с собой. Я не стал ему мешать.

Я разошлю эту запись по всем возможным каналам. Нет, это не призыв о помощи. Скорее просто крик души.

Напоследок хочу сказать, звёзды очень прекрасны. Раньше я этого не замечал, но сейчас, не могу пересть любоваться ими. Кто знает, может быть где-то там, далеко, есть другие цивилизации. Может быть они такие же как мы, а может быть намного умнее. Человечеству придётся очень долго восстанавливаться.

На Земле уже случилась катастрофы, но жизнь всегда пробивала асфальт над собой.

Конец записи.