Девушки с проблемами

Женя даже от пива отвлеклась. Она взглянула на Мамонтова совершенно другими глазами. Надо же, она его чуть было в девственники-неудачники не записала, а у него, оказывается, был роман с красивой – фу-ты ну-ты – актрисой! Хотя, может быть, он все врет, чтобы произвести на нее впечатление. Да и красота – понятие ну очень относительное. И на самом деле никакого романа у него и в помине не было. Или был, но – ха-ха-ха – сугубо платонический. Или был, и не платонический, но с толстозадой актрисулькой-второсорточкой, которая «звездит» исключительно в массовых сценах, в крайнем случае исполняет хрестоматийный душещипательный монолог: «Кушать подано!»

Стоп. О чем это она тут призадумалась? Смешно даже – это же типичные мысли стервозно настроенных дамочек, которые ненавидят всех представительниц собственного пола без исключения. И строят друг другу сложносочиненные козни, и плетут чудовищной изобретательности интриги, и сочиняют друг про друга такие небылицы, что Айзек Азимов отдыхает. И уводят друг у друга кавалеров, которые подчас им совершенно не нужны.

– А кто тебе сказал, что мы расстались? – пожал плечами Миша.

Она чуть не поперхнулась. Так у него еще и девушка есть? Час от часу не легче. А что же тогда он делает в бельгийском ресторане субботним вечером с ней, с Женей?

– Мы не расставались, она меня бросила, – невозмутимо продолжил он, – и завела интрижку с режиссером, который потом снял ее в парочке эпизодов.

– Хм... – Женя обрадовалась, во-первых, тому, что Миша Мамонтов все же имеет статус одиночки, а во-вторых, пассия его оказалась-таки не подающей надежды молодой звездой, а неприметной эпизодницей (ха! Восторжествовала все-таки в Жене так называемая бабская дрянь!). Хотя сама она – ну вот честное слово – не имела на него никаких видов. Он был совершенно не в ее вкусе. Слишком уж холеный, да и молоденький совсем. Трогательная рыжая щетинка на подбородке, а ведь он наверняка хотел отпустить роковую небритость, как у Владимира Машкова... – Да, актрисы все такие. Знаешь поговорочку: путь на экран лежит через диван.

Он не улыбнулся. Из чего Женя сделала вывод, что Мамонтов до сих пор грустит по своей хомяковладелице. Ну и пожалуйста. Пусть тоскует по кому хочет, хоть по звезде Голливуда Шарон Стоун. Ей-то что?

– А на сцене? – спросил вдруг Мамонтов.

– Что?

– А на эстраде разве все не так? Я-то вообще далек от этого мира. Но сама знаешь, что в газетах пишут...

– Еще скажи, что ты веришь газетам, – фыркнула Женя.

– Нет, я верю тебе, – мягко улыбнулся Мамонтов. – Вот ты как попала на сцену?

– Подожди, дай-ка вспомню, – наигранно нахмурилась она. – Ах да, мне пришлось сначала переспать со звукорежиссером, тот познакомил меня с продюсером, которого я тоже удовлетворила. Да вот беда, оказалось, что продюсер не тот, что был мне нужен. Тогда я самостоятельно нашла следующего и напросилась в его постель. Ну и в его группу заодно. – После паузы она мрачно добавила: – Шутка.

– Ну и шуточки у тебя... – Мамонтов распустил галстук.

– На самом деле Иртенев, наш продюсер, подошел ко мне в караоке-клубе. Все банально.

– Так ты любишь караоке? – удивился Миша. – Странно, на тебя не похоже.

– Да не люблю я караоке! – Женя раздраженно отставила в сторону пивной бокал и вкратце рассказала ему историю своего появления в «Паприке», не утаив и предшествующие этому событию факты, которые большинству людей показались бы несовместимыми с репутацией порядочной девушки. Но Женя никогда за репутацией не гналась.

– Да уж... – покачал головой Мамонтов, когда она замолчала. Он даже не приступил к салату, который поставил перед ним официант, – видимо, Женина «правда жизни» отбила у него зверский аппетит, на который он жаловался, затаскивая ее в этот ресторан. – А я помню ту историю в школе... Когда ты рассказала журналистам о сексе в жизни восьмиклассниц, а тебя потом выгнали... – Он смущенно потупился: – О тебе вся школа говорила тогда.

– Могу вообразить. Но мне было как-то все равно. Кстати, те журналисты мне деньги заплатили. Так что изливала я душу не из чувства противоречия. Я плеер японский купила. Что мне, жалко правду, что ли, рассказать?

– Ты всегда была такая... независимая. – Он поковырялся вилкой в салате, но тут же положил столовый прибор обратно на накрахмаленную салфеточку. – А ведь ты мне и тогда нравилась.

– Что-о? – протянула она. – Что ты мелешь?

Женя прекрасно помнила себя, школьную. К собственной персоне она относилась с нехарактерной для девушек нежного возраста трезвостью. Она прекрасно понимала, что плохо промытое существо неопределенного пола с торчащими во все стороны волосами вряд ли может вызвать в ком бы то ни было хоть отдаленно романтические мысли. Она была не из тех, кого застенчивые трепетные мальчики приглашают в кино.

– Правда! – горячо воскликнул он. – Ты выглядела такой взрослой. А я стеснялся к тебе подходить, потому что у меня были прыщи.

– У тебя и сейчас прыщи! – разошлась Женя.

Мамонтов растерянно заморгал, и ей пришлось нехотя добавить:

– Шутка. Что-то я сегодня расшутилась... Не обращай внимания, на самом деле ты тоже... – Подавившись окончанием фразы, она запила неловкость огромным глотком пива.

– Что – тоже? Тоже тебе нравлюсь?

– О господи, конечно же нет! Я хотела сказать, что ты мне уже не кажешься такой невозможной занудой, как раньше!

– Ну от тебя другого комплимента и не дождешься, – рассмеялся Мамонтов. – А что же во мне занудного?

– Все. – Женя показала ему кончик языка. – Ты выглядишь, как зануда, ведешь себя, как зануда. Приглашаешь меня в занудные места.

Он удивленно огляделся по сторонам. За соседним столиком трое подвыпивших немцев о чем-то громко спорили, один из них тыкал мясистым пальцем в меню. Кажется, они пытались по-русски прочитать слово «картошка».

– Обычно здесь куда веселее, – оправдался он. – А куда ты хочешь, чтобы я пригласил тебя в следующий раз? В театр оперетты, что ли?

На минуту задумавшись, Женя выдала:

– А в публичный дом!

– Шутишь?

– Ну почему же? – сузила глаза Женя. – Твой отец держит публичный дом, почему я не могу пойти посмотреть?

– Да что там интересного-то?

– Для тебя, может быть, и ничего. Ты, возможно, ко всему этому с детства привык. А я девушка неискушенная.

– Между прочим, меня воспитывала бабушка, а она учительница литературы, – оскорбился Мамонтов.

– Оно и видно. Если бы тебя папаша воспитывал, ты был бы куда веселее.

– И почему я еще не ушел? – развел руками Мамонтов.

– Влюбился, наверное, – полушутя предположила Женя, но Миша почему-то и не подумал рассмеяться.

– Ладно, – он набрал в легкие побольше воздуха, как будто собирался нырнуть с десятиметровой вышки в глубины бассейна, – договорились. Давай в ближайший четверг.

– Ты это серьезно? – опешила Женя.

– Ты же сама хотела. Я договорюсь с девчонками.

– А это точно удобно?

– Ну вот, напросилась и сама же даешь задний ход? – насмешливо спросил Миша. – Конечно, удобно! Посидим, чайку попьем, я скажу девчонкам, чтобы они ватрушек напекли!

– Они у вас на все руки от скуки, как я погляжу, – пробормотала Женя перед тем, как радостно воскликнуть: – Ура!! Мы поедем в бордель!!

Январь – время для артистов бесхлебное, гарантированный мертвый сезон. Инна обычно использовала эти ежегодные длинные каникулы для «чистки перышек».

В этот раз она не могла дождаться того дня, когда ей можно будет вырваться из клиники, носившей странное название «Мгновенная стройность». Ей было отчаянно скучно, нестерпимо одиноко и очень-очень грустно. Раз в три дня ее навещал Артем, и это было хоть каким-то подобием развлечения – выслушать свежие новости о перспективах «Паприки» и его продюсерских достижениях. Тем более что новости были хорошими – Артем нашел деньги на съемки клипа и подписал контракт с молодым, но уже засветившимся режиссером Романом Степановым.