Малыш от генерального
Я даже представить не могла, что мое искривленное от наслаждения лицо может возбуждать сильнее интимных ласк. Мне и во сне не могло присниться, что мужчина способен слететь с катушек от грубых слов, оброненных сгоряча.
Полчаса все же оказалось слишком мало. Не успевала я надышаться нашей близостью. В быстрых движениях, криках и стонах секунды пролетели с безумной скоростью.
На одно только воскрешение после финала, казалось, ушла вечность. Приходилось заново учиться дышать. Знакомиться с руками и ногами, которые не слушались и не желали расплетаться с руками и ногами Марата.
Не хотела я ни на какую работу. В холодном неуютном номере отеля, на кровати, в которой до меня побывала шеренга других, было лучше, чем в родном офисе, где раньше готова могла жить.
Просто вдохнуть общий аромат и услышать биение собственного сердца не успевала. Собирала губами бисеринки пота с висков Марата. Изучала языком изгибы ушных раковин. Взвизгивала от неожиданных шлепков по ягодицам. И готова была просить своего потрясающего босса отменить встречу и остаться здесь со мной.
Не я это была. Совсем не я. Но такая счастливая, что слово «люблю» так и рвалось с губ. Первый раз в жизни само, а не потому, что кто-то его ждал. Так отчаянно рвалось, что приходилось нести какую-то чушь, лишь бы только не сказать главное.
* * *Бабушка как-то говорила, что у женщин уровни удовольствия увеличиваются вместе с возрастом. В пять лет достаточно шоколадки с орешками, в десять – красивого платья, в шестнадцать – парня, от которого млеют все подруги. А дальше в дело вступают другие приятности.
Какие именно, бабушка не рассказала, смеялась только, что подрасту и узнаю сама.
Раньше я не задумывалась над этой теорией. Роберт все же был типичным «парнем, от которого млеют девчонки», хоть и возрастным. Но в последние дни стало приходить понимание.
Марат просто-напросто взорвал мою шкалу удовольствий. Словно поставил перед собой какую-то таинственную и очень коварную цель, он соблазнял меня днями и ночами. Без обеденного перерыва в гостинице больше не проходил ни один день. Моя спальня в его квартире превратилась в гардероб. А у директорского рабочего стола, тумбочки и стойки на ресепшен добавилась новая пикантная и скрипучая функция.
Даже в усадьбу, где сейчас жил его брат, мы ездили на одной машине. Втроем с водителем туда. Вдвоем, с очень долгой остановкой на живописной полянке, обратно.
Тогда, на природе, между нами был даже не секс. Мне после встречи с прежним боссом ничего не хотелось. Вымотанный, спавший последние сутки по четыре-пять часов, Марат тоже не настаивал. Толстый плед быстро превратился в кровать, а мои колени – в подушку для одного уставшего мужчины.
Оказалось, что перебирать его короткие черные волосы – наслаждение ничуть не меньшее, чем целоваться. Остановиться не могла. Кончики пальцев покалывало от удовольствия. А от вида расслабленного красивого лица за грудиной словно собственное солнце разгоралось.
До слез хотелось верить в чудо. Чтобы малыш, который рос во мне, не отпугнул мужчину, в которого я умудрилась так внезапно влюбиться. Чтобы их сходство оказалось не просто похожими чертами, а родством. И впереди нас троих ждала не неизвестность, а банальное, затертое до дыр «все как у людей».
Раньше я бы о таком и не фантазировала. Прежняя Аглая Калинина была предельно осторожна в своих мечтах. Опасные иллюзии она уничтожала трезвым взглядом на жизнь, словно бациллы антисептиком. Так было спокойнее и безопаснее. В стерильном мире даже глубокие раны лечатся легче.
А нынешняя Аглая… Эта ненормальная настолько осмелела, что могла представить маленькую розовую ручку в широкой мужской ладони, две пары похожих карих глаз, детский смех и громкий мужской хохот… обязательно от счастья.
Наверное, именно эта нездоровая смелость заставила меня открыть рот в машине, когда поехали дальше. И именно она заставила потом надежно его закрыть.
– Твой брат светился от счастья, – улыбнулась я. – Не видела его таким раньше.
– Свежий воздух и регулярный секс! Никаких чудес не надо! – Марат усмехнулся и стиснул мое колено.
– А еще беременная невеста… – Я вспомнила округлившийся живот будущей жены Дамира. Та ждала двойню и уже на раннем сроке походила на уточку.
– Не думаю, что беременность могла сделать его счастливым.
Лицо Марата незаметно изменилось. Игривость куда-то пропала, а уголки губ опустились.
– Но ведь у них будет малыш. Даже два. – Сглотнула. – Или ты у нас из модной породы чайлдфри? Нет детей – нет проблем…
– Не имею ничего против детей. Пусть другие на здоровье их заводят.
– Но сам ты бы не хотел стать отцом. Так?
– Разговор был о брате. – Будто спрашиваю о чем-то неприятном, на щеках Марата заиграли желваки.
– Я понимаю… Просто было интересно. Прости за любопытство.
В горле будто ком застрял. Хотелось заклеить собственный рот скотчем. А эту беседу забыть, словно ее и не было.
Чувствовала ведь, что не нужно и заикаться о детях. Секс для некоторых даже не повод для знакомства, а я тут…
– Я не сторонник теории, что без детей в паре не бывает счастья, – Марат заговорил сам. Я уже и не надеялась на ответ, но он будто почувствовал, как мне плохо. – Дети… Беременность… Вокруг этого придумано столько мифов! Кому-то эти мифы здорово портят жизнь. Заставляют прогибаться под чужие ожидания, проводить опасные эксперименты над здоровьем. А у некоторых вообще забирают все.
– Для кого-то из твоих близких беременность закончилась… плохо?
Вместо того чтобы задавать вопросы, мне просто необходимо было срочно замолчать. Как угодно! Придумать новую тему для разговора, попросить остановиться и зацеловать Марата до звезд перед глазами. Сгодился бы любой способ. Лишь бы только не продолжать.
Злой хохот интуиции не предвещал ничего хорошего. Я еще не забыла, что у Марата была невеста и в один из дней ее не стало. О том, что девушка погибла не одна, а с маленькой частичкой любимого мужчины, и думать было больно.
– Жена отца умерла при родах. Врачи предупреждали ее, что с больным сердцем беременность слишком опасна. Но она не послушалась. И еще одна дорогая мне женщина посчитала, что жизнь неродившегося ребенка дороже, чем своя.
– Но врачи… Они должны были…
У меня не нашлось слов. Язык от шока не слушался. Дико хотелось обнять свой живот. Укрыть малыша от всех страхов и опасностей.
– Иногда, когда пациент принимает решение, врачи бессильны. Даже когда выбора, по сути, и нет.
Марат сжал руль до побелевших костяшек, но больше ни жестом, ни мимикой не выдал своего состояния. Уверенный, спокойный, как на совещании. Скала, до вершины которой не добраться.
– Ты… Любил ее? – вырвалось само.
Я до боли закусила губу, но было уже поздно.
– Это прошлое, – прозвучало так же ровно, как и признание. – Неважно чье. Просто хочу, чтобы ты понимала – я не хочу детей. В эту лотерею пусть играют другие. Я уверен, что можно быть счастливым без грязных подгузников и тонны разбросанных по дому игрушек. Жить той жизнью, которая устраивает двоих. И наслаждаться каждым днем.
Впервые за время нашего разговора Марат покосился в мою сторону. Однобоко улыбнулся и вернул свою правую руку на мое колено.
– Так ведь, маленькая?
От желания разреветься и закричать «Нет!» меня чуть не разорвало. Не успела я еще нарадоваться своему счастью. Не накопила впрок достаточно ласки и тепла, чтобы не мерзнуть потом одной. Ничего не смогла…
Мало мне было и его, и новой себя. Настоящей, яркой жизни – мало.
Однако старая дрессировка сработала безотказно. Глаза щипало, но я улыбнулась. Губы, как под анестезией, не чувствовались, но сумела четко и ровно произнести:
– Да.
Всего одно слово.
Фальшивое. Горькое. Ложь во благо. Казалось, так будет легче… пока. И неважно, что потом.
Жаль, я тогда и не догадывалась, как скоро пожалею об этой своей слабости. И не пошла до конца.
Глава 20
Непослушная
Марат
Жизнь, наверное, меня испытывала. Не первый раз, но нынче – в особо извращенной форме. Рядом появилась женщина, с которой вспомнил, как это – чувствовать себя живым. И тут же с одержимостью ревнивой жены работа лихо взяла за причинное место.
Как бы мы ни надеялись, что Герасимов отступится, этот старый баран упрямо пер к своей цели. То Игнатов, то другие подрядчики регулярно сообщали о внеплановых проверках или форс-мажорах, а всегда равнодушные акционеры вдруг стали просить встреч и задавать на них очень странные вопросы.
Все это было ненормальным. В офисе порой становилось настолько жарко, что даже непосвященный в тонкости ситуации Бадоев предлагал устроить кое-кому несчастный случай.
Я, конечно же, отшучивался, что обязательно, но и не думал в этом направлении.
До поры.
Пора настала внезапно. В субботу, когда все нормальные люди сидели дома, а у меня в офисе из ушей валил пар.
Никакого желания просиживать штаны на работе не было. Дома, ласковая и непривычно покладистая, ждала Аглая. В холодильнике – в кои-то веки настоящая домашняя еда. А в спальне преступно пустовала кровать.
Не контрактами я сейчас должен был заниматься. Не вдалбливать в голову идиотам, что головной мозг важнее спинного. Но, когда в добавок к текущим проблемам один из давних поставщиков попросил о личной встрече, да ещё поскорее, терпение все же лопнуло.
Захаров, мой зам по коммерческим вопросам, явился в офис спустя полчаса после звонка. Как школьник в кабинете у завуча, он рассказал все, что знал про старые сделки брата, получил ЦУ, на что давить во время переговоров. А потом послушно сел в мой Мерс и как исполняющий обязанности босса повез свой зад на встречу с подрядчиком.
Водитель даже удивиться не успел такой рокировке. Только навигатор пискнул о готовности работать. Но впервые за долгое время я почувствовал, как с плеч опускается тяжесть.
Даже в голове просветлело. Оставалось плюнуть на перестраховку, раскидать таким же макаром другие дела. И добраться, наконец, до своей сладкой Калининой.
За час после отъезда Захарова я почти так и сделал. Горящие вопросы разрулил сам. Менее срочные поставил в задачи на понедельник другим замам. То, что каждого из них Штерн подозревал в шпионаже, не остановило.
Но, как ни мечтал, убраться из офиса пораньше, так и не смог. Взгляд задержался на картинках, которые мелькали на огромном телеэкране в приемной. И все планы рухнули.
«Из срочных новостей. Сегодня в пятнадцать десять на Витебском проспекте произошла серьёзная авария. В Мерседес, принадлежащий генеральному директору строительной компании «А-групп», на повышенной скорости врезался грузовой автомобиль марки МАЗ. Водитель грузовика вскоре скрылся. На месте ДТП работают криминалисты. Состояние водителя и пассажира легкового автомобиля на данный момент уточняется».
От неожиданности я даже не сразу сообразил, о ком идёт речь. Узнать в искореженной консервной банке мою машину было сложно, а название компании пролетело мимо ушей. Скрипя шестеренками в черепушке, я так и пялился на экран, пока не раздался телефонный звонок.
– По моей информации, ты сейчас в офисе. Там и оставайся. Дальше приемной ни ногой, к окнам тоже лучше не подходи, – быстро, без приветствия заговорил Штерн.
– Твою мать… – Перед глазами на миг потемнело.
От злости так и хотелось что-нибудь разбить… лучше чью-то голову. Жаль, достойный кандидат был далеко.
– Не то слово! – Дима шумно выдохнул.
– Что с Захаровым и водителем? – я опустился в свое кресло и тут же вывел на экран страницы с последними новостями.
– Оба уже в больнице. Захаров в реанимации. Водитель отделался парочкой переломов. – Штерн сделал паузу. Как обычно, что-то кому-то приказал, лишь потом продолжил: – В прессу информация об аварии уже попала, но фамилии пострадавших пока удалось скрыть. Это наша фора. Если кто-то обрадуется раньше времени – возьмем на горячем. Сейчас под колпаком все.
– Понял, спасибо.
– Надеюсь, понял и то, что высовываться нельзя? На всякий случай повторю – никаких поездок домой или в больницу! Когда исполнитель узнает, что промахнулся с целью, может захотеть повторить.
– У меня тут целый отдел охраны. Думаешь, не довезут?
Теперь Дима выругался ещё цветистее. Мат в трубке гремел отборный и не всегда русский. Досталось всем, от рядовых «бездельников» до Бадоева. Впрочем, последнего Штерн не ругал, а просто упомянул. Как данность.
– Ты, конечно, заказчик. Ты платишь за музыку, но похоронные марши не моя специальность. – Дима говорил спокойно, но между строк так и звучало: «Сиди на жопе ровно!»
– Услышал тебя, буду на месте. – Спорить дальше смысла не было. Зная Штерна, тот запросто мог выслать сюда свой тренированный отряд коммандос, и тогда даже о походах в туалет можно будет забыть. – Держи меня в курсе. Понадобятся люди – сообщи. Подключу сколько нужно.
– С твоими людьми… – Дима сегодня бил все рекорды по мату. – Ладно. Разберемся. До связи.
После того как он положил трубку, теоретически должно было стать легче. Теперь я был в курсе происходящего. Знал, что ситуация под контролем. И требовалось лишь одно – выждать.
Но избавиться от эмоций не получалось.
Мы знали, что Герасимов обязательно выкинет какой-нибудь фокус. Охрана работала без выходных. Каждый сотрудник, у которого был доступ к ценной информации, находился под постоянным наблюдением. Иногда мне казалось, что слежка ведется даже за мной в моей собственной квартире.
Но покушения… такого поворота не ожидал никто. Старый лис, похоже, дошел до крайней стадии отчаяния. Вспомнил прежние методы и пошел в атаку.
Над размышлениями, какие еще методы могут оказаться в ассортименте Герасимова, я провел следующие несколько минут. Почти успокоился. Но снова гребаное «почти» сыграло со мной злую шутку.
Стоило снова глянуть на экран телевизора, словно ледяной волной окатило.
Телевизор на стене как шел, так и шел. Его никто не выключал и не делал тише. Привычки смотреть новости у меня не было отродясь. Только моя фантастическая помощница могла делать свою работу и одновременно отслеживать последние происшествия, курсы валют и финансовые сводки.
Аглая, а не я, жить не могла без этого фонового шума! И даже сегодня я включил телевизор, лишь чтобы представлять, что она рядом.
Наверное, хорошая привычка. Нужная для помощника. Но если я увидел ДТП, то и она…
Додумывать мысль я не стал. Схватил со стола телефон и принялся раз за разом вызванивать Калинину. Димины слова о том, что пресса пока не знает фамилий пострадавших, жгли изнутри. А пальцы жали и жали на сенсорные кнопки.
Я чуть не разбил к хренам свой телефон, когда не дозвонился ни в пятый, ни в шестой раз. Чуть не плюнул на предостережение Штерна и не поехал домой, но в самый последний момент додумался набрать номер охраны жилого комплекса.
Пожилой охранник, бывший опер Степаныч ответил сразу. Кто я такой, он узнал по голосу после приветствия, так что даже представляться не пришлось.
– Моя гостья… невысокая брюнетка сейчас в квартире? – времени не было, потому я мгновенно перешел к делу.
– Аглая Дмитриевна?
– Да!
– Несколько минут назад уехала на такси. – В трубке послышался стук по клавишам. – Если быть точным – шесть минут. Госномер машины такси тоже имеется. Могу продиктовать или отправить сообщением.
Не знаю, что Штерн сделал с моей охраной, но сделал он это на совесть.
– Номер высылайте. Нужен. Еще что-нибудь есть? Может быть, она что-то просила передать или с кем-то разговаривала?
– Нет. Передать она не просила. И не говорила ни с кем. Только машину за столиком ждала. Взволнованная такая, белая, как лист бумаги. Я воду ей предложил, но словно и не услышала. Как увидела такси, так сразу и побежала к двери. Даже телефон здесь на диванчике свой забыла. Он, кстати, звонил недавно.
– Шесть раз, – сквозь зубы прошипел я.
– Да! Шесть! Я номер смотреть не стал. Глянуть?
Казалось, намекни я, Степаныч и мою квартиру обыщет. Вывернет все, от шкафов до закрытого на кодовый замок сейфа. Но сейчас мне нужно было кое-что другое. И это точно не цифры собственного номера.
– Ничего не нужно. Спасибо.
Больше не тратя ни секунды, я положил трубку. Переслал Штерну номер таксиста с вопросом: «Где сейчас эта машина?» – и рванул к лифту.
От волнения сердце, казалось, выскочит из груди. Пальцы сжимались в кулаки, и в голове не осталось ни одной мысли о безопасности.
Плевать на нее было. На все предостережения Штерна плевать. Даже представлять не хотел, что творилось в голове моей умной мышки. Кадр с искореженной машиной до сих пор стоял перед глазами. А ведь Аглая сто процентов поверила, что в ней был я.
Глава 21
И тайное становится…
Марат
Как и следовало ожидать, финальной точкой маршрута такси оказалась клиника, где сейчас находились Захаров с водителем. Я не знал, как Штерну удалось это выяснить. Точно так же не знал, как клинику вычислила Аглая. Но на педаль газа давил с усердием гонщика на трассе.
К счастью, с эскортом в виде огромного джипа Бадоева гнать было комфортно. Тот мигалкой и сиреной, как библейский Моисей, заставлял расступаться перед собой море машин. А особо принципиальных, тех, кто не велся на спецэффекты, капотом жестко теснил к обочине.
В других обстоятельствах я бы задал своему начбезу пару вопросов. С собой я его не звал и, куда едем, не рассказывал. Но сейчас все это оказалось неважно. Каждая минута промедления била по нервам, а нехорошее предчувствие тяжестью давило на грудь.
Мне просто необходимо было как можно скорее добраться до своей мышки. Не дать ей сойти с ума от страха. Спрятать от всех и вся.
С водительским удостоверением за эту гонку, наверное, можно было распрощаться. На хороший штраф я себе тоже заработал, но, стоило вбежать в здание больницы, и дорога, и страх забылись.
Совершенно непохожая на себя обычную, растерянная, в домашних тапочках и с раскрытой сумочкой, Аглая стояла возле стойки администратора и испуганно озиралась по сторонам. У меня чуть сердце из груди не вырвалось от этого её вида. Мысленно несколько раз убил и Герасимова, и себя.
С трудом сдержал порыв налететь на Аглаю и стиснуть в объятиях.
Хотелось. Без «давно так» и «не помню когда». Первый раз настолько сильно нужно было почувствовать рядом другого человека. Не словами, которые сейчас бессмысленны, а руками и губами убедить, что все в порядке.
Даже толпа зевак не мешала. Но пугать своими эмоциями побоялся. Маленькая такая, бледная. Не женщина, а один сплошной натянутый нерв. Казалось, чуть крикнешь – лопнет, сожмешь – растает, как призрак.
Нужно было терпеть. Еще сильнее, чем тогда, когда приручал. Как-то подготовить к тому, что живой и невредимый.
Адски трудное задание. Даже мой солдафон Бадоев скрипел зубами и не рыпался с места. Смотрел только тяжелым взглядом, как я снимаю пиджак…
…осторожно со спины подхожу к мышке…
…будто в кокон, укутываю ее в свою одежду…
…и, поймав выпавшую из рук сумочку, начинаю шептать на ухо одну и ту же фразу:
«Все хорошо. Все хорошо. Хорошо. Все…»
И себе, и ей. Как заклинание.
– Ты… Ты цел?
Моя трусишка даже не дрожала. Смотрела своими огромными глазами, словно не видела несколько лет.
– Со мной все в порядке. В машине был не я. Мой заместитель и водитель. С ними сейчас работают врачи.
– Я пыталась хоть что-нибудь узнать, – Аглая жадно облизала губы. Кажется, стала еще бледнее. – Но все молчат.
– Прости. Прости, маленькая. Я пытался с тобой связаться и предупредить. Но не смог.
В том, что сама забыла телефон, язык не повернулся упрекнуть. Не было на мышку злости. Если кто-то и допустил ошибку, так это я. Мог ведь сразу догадаться, что она тоже посмотрит новости. Мог действовать быстрее, не тратя время на разговор со Штерном.
– Но с тобой все хорошо…
Взгляд зеленых глаз странно затуманился. Крылья носа нервно вздрогнули.
– Да…
Моя паника, которая только успокоилась, накинулась с новой силой.
– Тогда хоро…
Наверное, Аглая хотела сказать «хорошо». Главное слово сегодняшнего вечера! Но договорить не смогла. Тело в моих объятиях вдруг потяжелело. Глаза закрылись. И руки безвольно упали.
* * *Больницы я не любил никогда. В детстве – потому что здесь делали болезненные прививки и совали в горло холодную металлическую палку. Позже – потому что в больничной палате от нас с отцом ушла мачеха, один из самых светлых людей в моей жизни.
А еще позже я сам чуть не сдох от горя. Уставший врач тихим голосом сообщил, что ни мою невесту, ни нашего ребенка не удалось спасти, и мне вдруг резко перехотелось жить дальше.
Пять лет прошло, а помнилось как сейчас. Хоть и больница была другая. Пол чище. Плитка на стенах другого цвета. Каталки с тяжелобольными возили не вправо, а влево. Но ощущение дежавю не покидало.
Меня будто на машине времени отправили в прошлое и засунули в знакомую адскую мясорубку.
Приятного мало. Пульс отдавался в ушах, словно удары молотка. Как чокнутый барабанщик, рвано стучало сердце.
Ансамбль под названием: «Опять ты все просрал». Репертуар прежний, гастроли новые.
Не прошло и недели с тех пор, как я рассказал Аглае, почему не хочу детей, вспомнил, как подыхал под дверью палаты, и вот снова здесь. Будто пригласил свое прошлое в настоящее.
Не самый лучший гость. Но переиграть было нельзя. Только считать квадраты плитки на полу, медленно спокойно дышать. Вдох – выдох. Вдох – выдох. И снова ждать врача.
Тот явился нескоро. Прошло полчаса после того, как Аглаю увезли. Штерн за это время успел напичкать больницу своей охраной. Бадоев нашёл связи и поднял на уши всю администрацию.
Как вскоре оказалось, последнее не понадобилось.
– Здравствуйте. Я врач Аглаи Дмитриевны. – Немолодой мужчина в белом халате и с фонендоскопом на шее полоснул по мне внимательным взглядом. – Новости у нас хорошие. Больная в сознании. Чувствует себя нормально. На всякий случай мы ее прокапаем. В ее положении лишним не будет, но никакая особая терапия не нужна. Только покой.
– То есть она просто так упала? От стресса?
Либо я что-то не так понял, либо доктор недоговаривал. Поводов для волнения в последние недели у нас всех прибавилось, но и раньше работа Аглаи не была такой уж простой. Чего только стоило разоблачение Герасимова!
– На первых месяцах такое бывает. Порой достаточно незначительного стресса.
– На первых… – Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Чего?
– Беременности, конечно. – Доктор снял очки и с видом профессора на лекции продолжил: – Даже когда нет токсикоза и беременность протекает нормально, организм может преподнести такой сюрприз, как обморок. Аглае Дмитриевне повезло, что вы не дали ей упасть. Да и то, что сам обморок случился на территории больницы, тоже можно считать везением.
– Беременность…
Я чуть не поперхнулся от этого слова. Все наши с Аглаей моменты близости пронеслись перед глазами. Никогда еще с такой скоростью я не вспоминал, как надевал презервативы и проверял их потом на целостность. Со стороны, наверное, это смотрелось как паранойя. Но мне так было спокойнее. С гарантией. И вот…
– К тому же третий месяц беременности – это не первый. – Доктор словно и не замечал, что сейчас одним обморочным клиентом станет больше. – Если раньше подобного не случалось, то при отсутствии стрессов может и не повториться. Главное – беречь нервы.
Уже совсем ничего не соображающий, я снова уставился на эскулапа. «Повториться», «стрессов», «раньше» – слова кружились в голове, как на карусели. Мозг отказывался обрабатывать информацию в нормальном режиме. Только спустя несколько секунд до меня дошел смысл последней части лекции.
– Вы говорите, она на третьем месяце? – Челюсть от шока буквально рухнула вниз.
– Эм… – доктор замялся. Снова посмотрел на меня. И, вдруг резко засобиравшись, бросил: – Думаю, вам лучше лично поговорить с Аглаей Дмитриевной. Сегодня к ней нельзя. Покой и сон сейчас важнее любых разговоров. А завтра… Или послезавтра можете навестить. Но только не забывайте, что волнением вы можете подвергнуть опасности и мать, и ребенка.
Какой-то мужик, вдруг завладевший моими губами и языком, произнес: «Знаю!», а я расстегнул еще одну пуговицу и прижался затылком к холодной плитке.
Аглая на третьем месяце. Она ждет ребенка. Не от меня.
Я был уверен, что после новости о ДТП с Захаровым меня сегодня уже ничто не сможет шокировать. Но, похоже, судьба решила вдобавок качественно макнуть в прошлое и проехаться сверху целым грузовиком с сюрпризами.
* * *Вытряхивать себя из больницы пришлось почти силой. Если бы не моя «любовь» к белым стенам и запаху лекарств, остался бы прямо здесь. Неважно: в коридоре или платной палате, которую за хорошие деньги сдадут кому угодно как номер в гостинице.
