Телохранитель для невесты

– Ясно… – фразу о том, что сам виноват и нечего было меня изматывать предыдущей ночью, я предусмотрительно сдержала. – А сейчас мы куда едем?

– Здесь недалеко пограничный переход в Израиль. Максимум полчаса, и будем в Эйлате.

Я глянула в окно. Акаба была ещё видна. Город просыпался. Солнце заливало светом белоснежные стены и башни минаретов. Все больше машин и пешеходов мелькало на дорогах.

– И нам понадобилось менять машину? – я указала на водителя.

– Хамин, наш проводник. – Штерн что-то спросил у Хамина и опять повернулся ко мне. – Не забивай себе голову.

Штерн снова вернулся в свой образ молчаливого телохранителя, для которого я была лишь неудобным заданием.

– Значит, скоро Эйлат, а потом дорога в Тель… – я отсела ближе к окну. Хорошие новости звучали грустно.

– Да. В Эйлате на пару часов остановку сделаем. Сможешь принять душ и позавтракать.

– Сервис по высшему уровню, – вздохнула. – А заказы на завтрак ты принимаешь?

Настроение упало на самое дно, вместо адекватной спокойной Алисы наружу снова перла сумасшедшая мечтательница с пропеллером в одном месте.

Штерн, конечно же, не ответил. Впрочем, я не сильно и надеялась.

– Манной каши хочется. С клюквой. И какао. Чтобы сверху гора маршмэллоу и корица. Это так вкусно. Я маленькая могла питаться этим каждый завтрак, – на душе стало горько. Чтобы не расплакаться, пришлось до боли закусить губу. – Лет пять не ела манной каши. Про какао вообще молчу. А что ты любишь?

Уж не знаю, что повлияло на Штерна, но он отвлекся от своего телефона и взглянул на меня.

– Не какао точно.

– Может ты просто не нашёл свой рецепт?

– Терпеть не могу тёплое молоко.

– А не обязательно варить какао на молоке. Можно делать без молока. Тогда будет с вкусной горчинкой. Можно варить на сгущенке. Можно добавить ром или коньяк, и тогда этим какао хорошо греться. Осенью, в Питере особенно актуально.

Разговор получался странным, но все он был лучше тишины. На миг я даже смогла представить себя дома на кухне с широкой чашкой в руках. С поверхности поднимался ароматный пар, а в окно бил серый дождь. Напротив, обнимая свою кружку, сидел брат. Он как обычно шутил о моих веснушках и прятал уставшие глаза. А возле него в расстегнутой рубашке сидел Штерн.

Не представляю, почему мое воображение нарисовало его на этой кухне, но смотрелся Штерн хорошо. Подвернутые рукава не скрывали сильных загорелых рук, а зелёные глаза глядели тепло и без насмешки.

– Нет, я не стал бы переводить коньяк. – Штерн окончательно убрал телефон. – Алкоголь – взрослым. Какао – детям.

– Знаешь, иногда полезно побыть немного ребёнком.

– Сказала та, у которой через день свадьба.

Я прижалась лбом к стеклу. Дождливая питерская фантазия разбилась на осколки.

– Ты так часто напоминаешь, что забыть сложно. – Обернулась. – Не терпится от меня избавиться?

Словно уже истратил весь лимит слов, Штерн откинул голову на подголовник и уставился в потолок. Вслух он так ничего и не произнес.

– Потерпи как-нибудь. Осталось недолго, – вместо него ответила сама и на этот раз спрашивать больше ничего не стала.

* * *

Сколько раз Штерн переходил границу между Иорданией и Израилем в Эйлате, оставалось только догадываться. Нашему гиду так и не пришлось ничего делать. Мой конвоир сам подал наши документы иорданскому таможеннику и после первой же просьбы предъявил к досмотру чемодан.

На израильской границе вопросов не возникло совсем. Словно своему командующему, молодой таможенник отдал Штерну честь, а потом лично провел нас до стоянки авто. Я следила за этим с открытым ртом. Догадок как всегда возникла куча, но Штерн традиционно проигнорировал мою пантомиму.

В обещанную квартиру мы попали минут через десять. Эйлат оказался совсем маленьким городом. Поздоровавшись на очередном непонятном языке с консьержем, Штерн забрал у того ключи и повел меня к лифту.

– Это был иврит? – я как защиту прижала к груди чехол с платьем.

– Да.

– А в Иордании с гидом ты говорил на арабском.

– На его иорданском диалекте.

– Ух! – цифры на экране сменялись, и вместе с ними скакало вверх мое напряжение. – О том, сколько языков ты знаешь, как я понимаю, спрашивать бесполезно?

Зелёные глаза как сканеры прошлись по моему лицу.

– Кроме русского три европейских и четыре диалекта арабского.

– И разговорные, и письменные? – не верилось. До этого я знала лишь одного человека, который владел бы свободно тремя иностранными языками – Юру. Он казался мне гением, человеком, которым можно лишь восхищаться.

– Да. Еще знаю местный юмор и национальные песни, – выдал неожиданно болтливый Штерн.

Если бы я не стояла, прижавшись к стенке лифта, наверное, рухнула бы.

– Чёрт, я а бы послушала, как ты поешь.

– Обязательно. Аллилуйю спою, когда сдам тебя на руки жениху.

Несмотря на то, что это снова было напоминание о свадьбе, горько мне не стало. Фантазия переключилась на поющего Штерна, и с улыбкой до ушей я вошла в просторную квартиру на последнем этаже.

* * *

Дима.

Дорога в Эйлат была еще более странной, чем путь в Иорданию. За нами никто не следил. Я специально нашел Хамина, знакомого оперативника, который давно осел в Акабе, и попросил помочь. Но Хамин не понадобился. В начале дороги за нами еще следили, но на подъезде к границе, «хвост» отвалился.

В Эйлате ситуация не изменилась. Загнав Рыжую в душ, я принялся внимательно по камерам следить за домом. Учитывая, как быстро нас нашли в Иордании, здесь просто обязаны были отыскать так же оперативно. Однако ни случайных прохожих, ни незнакомых машин не было.

Либо преследователи готовили какой-то сюрприз, либо происходило что-то такое, чего я не понимал. Ни первого, ни второго не хотелось. Дорога в Тель-Авив была одна, а гнать по бездорожью через пустыню не хотелось совсем. Удовольствием это назвать было сложно. Негев совсем не походила на песчаную Сахару. Это было царство камня и гор, путь через которые даже с хорошим проводником мог занять несколько дней.

Лично мне вполне хватало самой Алисы. Из-за нее вечернюю сказку моим девчонкам пришлось читать на унитазе. Из-за нее обычная деловая поездка превратилась в погоню. И опять из-за нее после сна на полу до сих пор ломило спину.

Впрочем, в последнем обвинять Рыжую, может, и не стоило. Сам дурак. Но эти ее веснушки на груди, острые алые соски, узкая талия… стоило на миг расслабиться, как картинка вставала перед глазами, и в штанах становилось тесно.