Яд Борджиа [Злой гений коварства]

– Святейший отец, я недостоин его! – смиренно преклонив колени, ответил Реджинальд.

– Тем достойнее, если ты так думаешь. Или ты только так говоришь? Но в твоем выговоре есть что-то заморское! Он, может быть, – твой земляк, Бурчардо?

– Я не знаю, считать ли его саксонцем или французом. Мне думается, святой отец, он – ни рыба, ни мясо, – ответил церемониймейстер.

– Более рыба, так как я – англичанин, – сказал Реджинальд, причем его бойкость снова вернулась к нему.

– Ха, а что поделывает ваш король? – воскликнул папа. – Может быть, на этот святой праздник ты явился от него с каким-нибудь поручением? Поистине я боюсь, что неизмеримые сокровища, собранные им, словно свинцовая гора, лягут на его мятежную душу.

– Рыцарь приехал из Феррары, святой отец, где он долго пробыл, – заметил с ударением герцог.

– Из Феррары? Как поживает добрый герцог? – спросил папа, внезапно переменив тон. – Мне думается, что раз он исторг у святого престола все свои города и земли, он мог бы почтить нас особым посольством.

– Да вот здесь имеется мессир Пьеро Бембо, – внезапно оборачиваясь, сказал Цезарь, и указал на священника, который полагал, что в толпе его не заметят. – Может быть, он уполномочен на такое поручение.

– Святейший отец, – испуганно произнес Бембо, – покорность моего повелителя вашему святейшеству так совершенна, что лишнее подтверждение ее могло бы возбудить такое же подозрение, как если бы какой-нибудь ювелир, продавая бриллиант, стал уверять, что в нем нет ни единого пузырька.

– Мессир Бембо, вы – поэт и итальянец, я же – человек простой и прирожденный арагонец, – резко произнес Александр, глубоко презиравший итальянцев. – Но мы слышали, что вас сопровождал синьор Вителлоццо ди Кастелло. Где же он?

– Он явился с тысячью ландскнехтов, чтобы получить от вас отпущение в своих грехах, – заметил с особенным ударением Цезарь. – И они принудили меня занять замок Святого Ангела моей гвардией и вывести оттуда швейцарцев и гасконцев.

– Что вы говорите? – воскликнул Александр, по-видимому, неприятно пораженный этим известием.

– Немцы – гордые люди. Вителлоццо не мог заставить их склонить свои знамена перед знаменами швейцарцев, а эти грозили нам, что будут стрелять в нас, – поспешно заявил Орсини.

– Как, и мои швейцарцы поднимают мятеж? Где Перлингер? – спросил Александр, и его мрачный взор предвещал бурю.

– Я сместил этого раба, – быстро ответил герцог, – он принадлежал к числу грабителей... в войске кривоногого короля Карла, хотел я сказать.

– Так, значит, вы не слышали, что я дал ему и его товарищам полнейшее прощение? – сказал папа.

– Может быть к лучшему, что так случилось. В эти дни замок Святого Ангела должен быть в верных руках! – со значительным взглядом проговорил герцог. – И если припомнить странные слова, брошенные им в лагере у Фаэнцы, то, кажется, будет лучше, если он останется по ту сторону реки.

– Да ведь не сам Вителлоццо произнес эти грозные слова, а его горячность, святой отец, и крепкое вино, полный шлем которого он только что осушил тогда, – быстро вмешался герцог Гравина.

– Господа Орсини действительно – достоверные свидетели, они все были при этом. Вителлоццо выразил надежду низвергнуть ваше святейшество с престола святого Петра! – примирительным тоном произнес Цезарь.

– Ну, оставим это! – сказал папа. – А теперь, сын мой, поспеши вознести мольбы у престола святого Петра!

– Прежде, я думаю, необходимо, чтобы Орсини заставили своих друзей отойти от замка Святого Ангела, а я позабочусь о размещении своих войск. В противном случае может произойти несчастье, – сказал герцог.

– У вас много войска, Цезарь? – с видимым беспокойством спросил папа. – Мы просили вас не слишком переполнять город в эти дни, мы и без того вынуждены открыть свои старые запасные магазины, чтобы верующим в стране обетованной не было недостатка в пище и питье.

– Это главным образом вельможи из Кампаньи со своими свитами и отряд честных каталонцев, – равнодушно промолвил Цезарь.

– Послушайте, герцог, – после небольшого размышления начал папа, – мы не желаем, чтобы войска были размещены по эту сторону Тибра, и во избежание столкновений отзовем швейцарцев в Ватикан. Об остальном же кардинал Сиенский сговорится с вами.

Герцог поклонился с насмешливой улыбкой.

– Меня радует, – сказал он, принимая огорченное выражение, – что ваше святейшество дает мне в сотрудники человека, честность и прямота которого могут противостоять всем благам, какими дьявол искушал нашего Господа. Действительно, больно карать изменников. У меня до сих пор сердце кровью обливается при мысли о черной неблагодарности и измене, которые я должен был наказать в доне Ремиро, подесте, которого ваше святейшество, святая коллегия и я сам облекли высоким доверием!

– Что с ним случилось? – побледнев, воскликнул папа.

– Он осужден и четвертован, вернее, перепилен пополам, – спокойно ответил Цезарь. – Подробности же его измены я должен отложить до тайной аудиенции у вашего святейшества.

Папа был очевидно ошеломлен известием, но не выдавал волновавших его чувств.

– Такой случай не терпит отлагательства, и мы немедленно желаем выслушать ваши основания. А вы, синьор Паоло, можете тем временем возвратиться к себе и позаботиться о предотвращении всякого возмущения, приказав швейцарцам явиться сюда, и заставить Вителли вернуться со своими немцами в свой лагерь.

Затем он простер руки, громко произнес благословение и, сопровождаемый герцогом и свитой, поднялся наверх.

Блестящее собрание быстро разошлось. Иоаннит подождал, пока не удалился Орсини, и поспешил, как он думал, незамеченным покинуть дворец. Но на ступенях портика он внезапно почувствовал, как кто-то осторожно дотронулся до его руки. Это был Бембо, который, тяжело дыша, пошел рядом с ним.

– О, мой высокий господин, – промолвил он, – Орсини повсюду ищут вас и желают вашего присутствия в их дворце. Мне поручено привести вас.

– Но в мои намерения вовсе не входит поселиться у Орсини, мессир Пьеро, – ответил принц. – Ты знаешь, у меня есть дело в этом городе – мой обет, привести который в исполнение во дворце жениха Лукреции Борджиа не совсем удобно. Скажи им, что я обязан выполнить священный долг своего ордена, он и в действительности священный. Моему же брату Реджинальду скажи, что даже инкогнито мне не хотелось бы пить вино человека, который, может статься, будет моим врагом, моим соперником!

– Как, вы хотите не показываться во дворце Орсини, где мы были бы в полной безопасности? – печально протянул Бембо.

– Нет, Пьеро, тебя я не хочу лишать удобств, – улыбаясь, возразил рыцарь, – тем более, что твое пребывание в этом дворце будет служить моим намерениям. Но ты можешь видеть меня, когда захочешь, свой страннический посох я думаю водрузить вон в той гостинице.

– Предубеждения вашего высочества нисколько не поколеблены? – нерешительно спросил Бембо. – О, как прекрасна эта Лукреция!.. Парис, наверное, предпочел бы ее Елене и скорее отдал бы яблоко ей, чем Венере.

– Тем больше это убеждает меня. Нет такой добродетели, нет такой низости, на которые не могла бы заставить решиться такая красота! – страстно воскликнул принц.

– Но я обязался перед вашим досточтимым отцом ни на одну минуту не выпускать вас из виду, принц, – сказал Бембо. – Где вы, там должен быть и я.

– С кем вы имеете дело: с ребенком или со взрослым человеком? – серьезно промолвил иоаннит, принц Альфонсо д'Эсте. – Если бы вы даже не пожелали воспользоваться гостеприимством Орсини, нам все равно нельзя было бы оставаться вместе, потому что в вас уже подозревают посланника моего отца. Я дал вам приказание и ваша обязанность повиноваться без возражений. А теперь спокойной ночи!

С этими словами иоаннит направился в гостиницу, крикнув своему оруженосцу следовать за ним. Бембо тоже сел на своего мула и поехал потихоньку ко дворцу Орсини.

ГЛАВА XVI

По валам замка Святого Ангела, близ круглой башни, медленно прохаживались два человека, причем один шел почтительно, немного позади, хотя оба вели дружескую беседу. Это были Мигуэлото и Цезарь Борджиа.

– Но тем не менее, высокий господин, иллюминация этого замка выходила за пределы человеческого искусства, – сказал каталонец. – Несомненно, что донна Фиамма для вида пользовалась услугами ваших верных гасконцев и турецких рабов, но некоторые из них видели страшных, сотканных из света и тьмы духов, которые летали кругом и повиновались приказам донны Фиаммы.

– Все великое народ считает сверхъестественным, меряя его меркой своей необразованности, – ответил Цезарь. – Но ты увидишь, что и душа Фиаммы, несмотря на то, что она обладает великими тайниками, склоняется передо мной, словно пламя перед жезлом чародея.