Аромат золотой розы

– Друг мой, не будем ссориться, тем более по пустякам! Давайте встретимся завтра и всё спокойно обсудим.

– Хорошо! Но уж за полученные документы извольте расплатиться сейчас, – снизошел до уступки Трике.

– Конечно!.. Как же иначе? Деньги давно приготовлены!..

Нотариус внимательно следил за Рене. Боялся какого-нибудь подвоха. Но повода для опасений пока не было. По крайней мере, бархатный кошель, набитый золотом, выглядел в руках Рене приятно объёмным. Трике вздохнул с облегчением… и потерял бдительность. Внезапно он ощутил движение в своём кармане – это скользнул внутрь кошелёк. Но почему же не отдали в руки?..

Нотариус обмер. Сердце его вновь забилось часто-часто, как хвост у вертлявой трясогузки, ведь в том кармане, куда скользнул кошелёк, лежал и пистолет со взведённым курком. Не дай бог, выстрелит…

– Как же вы недоверчивы, мой друг, небось о других по себе судите. – В голосе Рене звучала явная издёвка.

Чужая рука шевельнулась в кармане мэтра, а следом прогремел выстрел…

Почтеннейший месье Трике – самый дорогой нотариус Парижа – свернувшись в клубок, лежал на влажном от росы берегу Сены. Адская боль разрывала простреленный живот мэтра, но жизнь ещё теплилась в искалеченном теле. Нога убийцы упёрлась в грудь нотариуса и подтолкнула беднягу к воде. Минута-другая – и всё закончится. Неужто помощь так и не придёт?..

Обострённым слухом умирающего Трике уловил странный шум. Вроде бы хрустнула ветка?.. А что это за голоса? Как будто шепчутся двое… Нотариус скосил глаза и увидел метнувшуюся из кустов парочку. Мужчина и женщина, взявшись за руки, бежали в сторону церкви. В угольной тени деревьев платье беглянки выделялось чётким светлым пятном. Ещё мгновение – и женщина исчезнет за углом… Но прогремел выстрел, и беглянка свалилась, как подкошенная. Однако её кавалер сделал огромный прыжок и, обогнув церковь, исчез.

– Дьявол… – в голосе убийцы кипела злоба.

Трике вдруг осознал, что больше ничего не видит, но он всё ещё мог слышать и ощущать прикосновения. Руки убийцы бесцеремонно шарили по его одежде, расправляли складки жилета, разглаживали отвороты сюртука – будто бы наводили красоту. Затем из кармана мэтра вытащили кошелёк, и золотые франки жалобно звякнули – словно прощались. Потом зазвучал презрительный голос:

– Нечего на тебя ещё одну пулю тратить, всё равно сдохнешь через пару минут… – В тоне Рене сквозило презрение.

Шаги убийцы замерли в отдалении, а Трике остался умирать.

Мэтр прожил свой последний час в страшных мучениях, но до последнего вздоха думал только об одном – как он с того света полюбуется на крах убийцы. В том, что это неизбежно, Трике не сомневался. Как хорошо, что он оказался таким предусмотрительным!

Глава вторая. Неудачные визиты

Верно говорят, что Париж хорош всегда, но в мае – ему просто нет равных. Вид из окна особняка де Сент-Этьен блистательно подтверждал эту старую истину. Под высокой безбрежной голубизной пронизанного солнцем неба убегала вдаль улица Гренель. Не слишком широкая, почти всегда притенённая высокими фасадами, сейчас она купалась в золотистых лучах. Вечно серые, стены её домов нынче играли всеми оттенками дымки и перламутра, а скульптуры фонтана «Четырёх сезонов» буквально сияли, притягивая взгляды прохожих. Весеннее солнце заливало теплом гордую столицу вновь воскресшей из небытия Французской империи. Это казалось чудом, но Наполеон вернулся – и Париж снова лёг у его ног, будто старый преданный пёс.

Лучшая модистка Европы – хозяйка знаменитой мастерской по пошиву дорогих английских платьев – Луиза де Гримон задёрнула штору, спасаясь от жалящих солнечных лучей, и оглянулась на свою племянницу. Генриетта с увлечением подбирала на фортепиано какую-то мелодию. Бедняжка явно не понимала всего ужаса произошедшего, а Луиза не спешила раскрывать ей глаза, но факт оставался фактом: в столице Франции, вновь присягнувшей Наполеону, юная герцогиня де Гримон запросто могла повторить печальную судьбу своих родителей.

Господи, ну зачем оно их нашло – это письмо из королевской канцелярии? Луиза подавила грустный вздох. Не нужно было уезжать из Лондона! Жизнь в Англии наладилась, мастерская процветала, и их маленькая семья давно уже перестала нуждаться. Генриетта училась петь, Луиза пропадала в своей мастерской – по большому счету, обе они были счастливы, пока Людовик XVIII не вспомнил вдруг о семье казнённого герцога де Гримона. Теперь Луиза проклинала себя за наивность. Уж кто-кто, а она должна была точно знать, что чудес на свете не бывает, но ей так хотелось верить в справедливость и в то, что состояние, отнятое Францией вместе с жизнью у последнего герцога де Гримона и его молодой жены, по праву вернётся к их единственной дочери. Луиза так мечтала, что на родине Генриетту наконец-то признают тем, кем девочка была от рождения, – единственной наследницей самого древнего и богатого рода Лангедока.

«Я сама притащила бедняжку в этот безумный город, – терзалась Луиза. – Как можно было собственными руками перечеркнуть дело всей своей жизни? Семнадцать лет, столько жертв…»

Но кто мог всё это предвидеть? Ничто не предвещало катастрофы: казалось, что Бурбоны вернулись навсегда. Монархи Европы заседали в Вене, пытаясь договориться о разделе наследства великого корсиканца. Жизнь текла логично и предсказуемо. Получив письмо о том, что правительство его королевского величества готово признать права Генриетты де Гримон как единственной наследницы казнённого отца и вернуть ей титул и фамильное имущество, Луиза постаралась предусмотреть все случайности. Она заручилась поддержкой самого Талейрана, и в Париж приехала с его письмом в руках. Маркиза де Сент-Этьен любезно предоставила в распоряжение Луизы свой парижский особняк и, более того, поручила гостью заботам своего поверенного – месье Трике, человека опытного и, что ещё важнее, чрезвычайно ловкого.

Письмо Талейрана открыло для мадемуазель де Гримон и её племянницы все парижские двери. Дело, по словам нотариуса, спорилось, хоть и потребовало оформления множества бумаг. Ещё чуть-чуть – и всё бы успешно завершилось, но Маленький капрал в очередной раз тряхнул Европу за шкирку – и победа обернулась поражением. Бывший император Франции высадился с горсткой своих солдат у мыса Антиб и смело двинулся на свою прежнюю столицу.

Конечно, де Гримонам следовало всё бросить и уехать ещё в марте, когда стало известно об этой высадке. Но Луизе, как и всем в Париже, тогда казалось, что вопрос разрешится за несколько дней, ведь Наполеон шёл почти безоружный, и любой армейский полк мог легко разгромить маленький отряд и арестовать безумного вояку. Месье Трике каждый день приносил своим доверительницам свежие газеты, тыкал в их заголовки сухоньким пальцем с обгрызенным ногтем и восклицал:

– Вот посмотрите, все издания сходятся во мнении, что узурпатор не продвинется дальше Гренобля!

Жаль, но, как видно, эти газеты читали только в Париже. Ни Франция, ни Наполеон не спешили присоединяться к мнению столичных издателей. Бывший император получил без боя не только Гренобль, но и Леон, и тогда стало ясно, что его уже не остановить. Газетчики, несколько дней назад именовавшие Наполеона узурпатором, дружно «прозрели» и девятнадцатого марта с почтением написали: «Его величество прибыл в Фонтенбло и завтра ожидается в Париже».

– Господи, что с нами теперь будет? – в отчаянии спросила Луиза у своего поверенного. – Может, нам стоит поискать защиты во дворце?

Бледный, как полотно, нотариус снял и суетливо протёр круглые очки, а затем печально сообщил мадемуазель де Гримон, что её план слишком запоздал: король Людовик уже бежал из Парижа, прихватив всех своих многочисленных домочадцев, а вслед за ним унесли ноги и вернувшиеся из изгнания аристократы.

– Мадемуазель, ехать сейчас во дворец – сущее безумие, – объяснил Трике. – Ликующая толпа встретила императора у Тюильри ещё утром, его на руках внесли в прежние покои. Люди, как язычники, целовали следы его сапог.

– Значит, мы немедленно покинем город! Я прикажу закладывать лошадей, и мы вернёмся в Англию, – решила Луиза.

Трике лишь печально вздохнул.

– Теперь это слишком опасно. Наполеон объявил, что его цель – освободить народ от грабителей – аристократов и церковников, от тех, кто требовал возврата своих земель и восстановления прав. А вы приехали в Париж как раз за этим! Я не исключаю, что чернь может захватить вас. Более того, я опасаюсь, что и вас, и юную герцогиню могут убить.

– Но что же мне делать? – растерялась Луиза. – Вы понимаете, что произошло? Я сама, сохранив жизнь и здоровье Генриетты в самые трудные годы, легкомысленно привезла её туда, где она может повторить судьбу своих родителей!

Трике сочувственно вздохнул. Но Луиза нуждалась не в жалости, а в дельных советах, поэтому смотрела на мэтра выжидательно – надеялась на его мудрость. Нотариус не подвёл: подтвердив свою славу умного и ловкого человека, он высказался очень разумно:

– Не сочтите за дерзость и позвольте дать вам совет, мадемуазель, – мягко начал он. – Вы живёте не где-нибудь, а в доме маркизы де Сент-Этьен. Император очень любил её покойного супруга, даже более того, считал маркиза своим воспитанником, так что этот дом у бонапартистов – вне подозрений. Здесь служит лишь несколько проверенных людей, и на вас никто не донесёт. Я думаю, что вам с герцогиней лучше не покидать дом. Нужно просто сидеть в четырёх стенах и ждать, как развернутся события.

Поразмыслив, Луиза согласилась, что это и впрямь – единственный выход. Так и получилось, что с конца марта она уже более не покидала особняк, да и Генриетте не позволяла выходить на улицу.

Единственным источником новостей для них оставался месье Трике. Мэтр ежедневно приезжал к добровольным затворницам и рассказывал о том, что происходит в Париже. Император действовал молниеносно: за рекордный срок в двадцать дней была подготовлена новая конституция, проведён плебисцит по её принятию, и в начале июня открылись заседания нового двухпалатного парламента. Приняв грамоты от народных представителей и открыв первое заседание, Наполеон на следующий же день выехал к армии.

– Может, мы хотя бы теперь отправимся в Кале? – с надеждой спросила Луиза, узнав, что император покинул Париж.

– Что вы, мадемуазель! – испугался нотариус. – Я не смогу вас сопровождать, да от меня в случае опасности и толку не будет. Вместо защитника я превращусь в обузу… К тому же в Кале ехать бесполезно. Император восстановил блокаду Англии, так что в портах дежурят солдаты и национальные гвардейцы. Они следят, чтобы ни один корабль не покинул Францию без разрешения. Находиться сейчас в Кале – страшный риск, не говоря уже о том, что вы туда, скорее всего, не доберётесь.

– Но я не могу и дальше рисковать жизнью племянницы. Если союзники вновь будут штурмовать Париж, как это было в прошлом году, мы попадем под обстрел! – страдальчески схватившись за голову, воскликнула Луиза.

Она бросила взгляд на маленького худощавого поверенного, казавшегося ещё более щуплым из-за чёрного сюртука, и мысленно согласилась с тем, что толку от такого защитника на опасной дороге не будет. Ну и бог с ним! Мадемуазель де Гримон давно научилась полагаться лишь на собственные силы. Хватит сидеть взаперти, пора приниматься за дело! Дожидаться штурма Парижа Луиза не собиралась. Она понимала, что, когда в город входят победители, можно ожидать самого страшного – того, через что мадемуазель де Гримон уже однажды пришлось пройти самой.

– Лучше мы обе погибнем, но девочка не узнает подобного ужаса, – уже не раз шептала Луиза, а потом начинала молиться. Теперь она могла надеяться лишь на помощь Девы Марии.

Генриетта выросла исключительной красавицей, но это лишь усугубляло положение. Нежное лицо племянницы в раме золотисто-рыжих кудрей и её крупные – в пол-лица – глаза необычного аквамаринового оттенка напоминали Луизе казнённую невестку. У матери с дочкой было одно лицо, а вот таланты достались Генриетте от отца. Как прекрасно она пела! Да и играла великолепно…

Сегодня Луиза вновь размышляла над планом задуманного побега. Она уже продумала всё до мелочей. Они не поедут в Кале. Лучше затеряться в какой-нибудь нормандской деревушке, а потом на рыбацкой лодке переплыть пролив. Конечно, план был рискованным, но пришло время обсудить его с Генриеттой.

Луиза бросила взгляд в сторону фортепиано. Племянница с увлечением музицировала. Дождавшись, пока стихнут последние аккорды, Луиза собралась с мыслями и заговорила:

– Розита, давай-ка вместе решим, что нам дальше делать.

Розита – «Розочка». Детское, почти забытое прозвище насторожило Генриетту. Видать, дела совсем плохи, если тётка вспомнила о старых временах… Стараясь выглядеть невозмутимой, девушка отозвалась:

– Конечно, тётя! Как скажете…

– Ты понимаешь, что когда союзники вновь возьмут Париж, здесь может случиться всё что угодно?

Луиза не решилась называть вещи своими именами. Пусть её девочка и провела большую часть своей короткой жизни в трущобах Лондона, но последние годы были совсем иными. Теперь у Луизы появилась надежда, что богатая и счастливая юность её любимицы сделает доброе дело, стерев из памяти Генриетты ужасные воспоминания.

Ох, как не хотелось тётке вновь добавлять чёрных красок в её жизнь! Но, быть может, всё как-нибудь обойдётся?.. Луиза с тревогой ожидала ответа племянницы.

Генриетта уже догадалась о смятении тёткиных чувств и постаралась успокоить Луизу: