Пресветлые дни Иннокентия Санненского и Валентина Учеблова

– Ну, в общем, короче. Звонит она мне и предлагает работу: "Хочу ли я",– спрашивает, – "аккомпанировать Николаю Квадратову на гитаре и получать при этом двести рублей в месяц?"

– А ты что на это ответил? – вяло поинтересовался Учеблов.

– Сказал, что да. Очень хотел бы. Помнишь Квадратова?

– А это еще что за пентюх? – без энтузиазма запросил информацию о человеке Учеблов.

– Короче, это типа оперный вокалист – выпускник нашей "консы". Когда-то не мог двух фраз друг с другом соединить, все время – мимо нот! А теперь он – звезда! Все «корпоративки» его. Я естественно согласился. Как думаешь, правильно сделал?

– Думаю, что ты совсем опустился. Жора – ты же настоящий музыкант, неплохой гитарист, меломан, теоретик гармонии в септаккордах. В общем, человек редкого музыкального дарования, а соглашаешься на такие работы. Смотри, твоя воля, конечно, но я, как человек искусства, не могу поддержать твой выбор.

– Да? Думаешь? А может, все же, попробовать? Как никак новый опыт и деньги неплохие. С работай сейчас у меня не очень…

– Слушай, поступай, как считаешь нужным, но знай, всех денег на свете не заработаешь, а оказаться внизу можно в миг, – пояснил Валентин, – ты ведь сам в курсе, какие там бывают разговоры у этих вокалистов, люди они недалекие – бабы да футбол. Жора, смотри, подумай хорошенько. Притом, что наше гитарное сообщество будет на тебя коситься. Тебе это надо? Только вошел в доверие.

  Иннокентий слушал Учеблова, уронив печальный взгляд в пол. Настроение у него явно испортилось. И действительно, а стоит ли это того? Уже не будет свободного времени, которое Кеша очень ценил. Он был увлечен новыми достижениями в области современного контрапункта и рудиментарной монограммы. Иннокентий мечтал написать на эту тему научную работу, но рука никак не поворачивалась – слишком серьезная тема и большая ответственность.

Выйдя из квартиры друга, Санненский позвонил Сясе Абрамовне Батц и попросил один день на раздумье.

 В течение следующего дня Иннокентий все время размышлял и почему-то был немного обижен на Учеблова, что тот отговорил его. Конечно, Жора понимал, что за словами его друга скрывается истина высшего порядка. Честность перед мировой культурой – часть натуры Валентина и он в этом был даже немного категоричен, за что его Жора очень уважал и ценил. Он был для Иннокентия примером вот уже более четырех лет их творческой дружбы.

 Но вечером следующего дня с Кешой внезапно случился припадок алчности и немыслимого скупердяйства. Ему настолько стало жалко денег, которые мог бы заработать, что впал в отчаяние. До полуночи не мог ни на что решиться: повиноваться ли зову совести и продолжать свои музыковедческие эксперименты или же удовлетворить свои экономические запросы. Иннокентий долго метался по квартире, пока не успокоился и не ушел в медитацию. Наконец, Жоре удалось сконцентрироваться на светлом образе Арджуны, который на удивление беспокойного гитариста, тут же пробудился:

– А какого хрена ты Учеблова слушаешь? Он кто такой, вообще? Патер Лоренцо, чтобы указывать, как тебе быть? Тебе нужен телевизор, чтобы смотреть Лигу Чемпионов, и ты его должен купить, понял?"

И Арджуна исчез.

Кеша пришел в ярость от этих слов: "Действительно, а какого фига???!!! Пошел этот Учеблов на …! Все, завтра иду устраиваться на работу!"

  На следующее утро Иннокентий смело открыл двери филармонии, и деловито пронесся мимо, остолбеневшей от наглости вошедшего, вахтерши в сторону отдела кадров. Пробегая по коридору, он услышал знакомый тембр вокалиста Квадратова, доносившийся из репетиционного зала. Войдя туда, чтобы поприветствовать своего нового коллегу, Кеша вдруг заметил еще более знакомое лицо Валентина Учеблова, который, сидя скромно в дальнем углу, настраивал свою недавно купленную в Ленинграде гитару известного мастера Мануэля Рамиреса.

Репетиция должна была вот-вот начаться.

За гитарой

(Расставание)

Два закадычных друга, две активные творческие единицы – Иннокентий Санненский (Кеша, Жора) и Валентин Учеблов (Учеблов) поехали в красивый город Ленинград, чтобы купить гитару "с рук" для нужд Валентина, погулять белыми ночами по «Невскому» и посмотреть издалека на северное сияние.

Еще в поезде в плацкарте между ними произошло некоторое недопонимание. Играя в "дурака", Валентин подсунул Жоре вместо бубнового валета – червового.

– Ну, ты и осел! – вскипел Иннокентий, бросил карты на пол и отвернулся, устремив свой пронзительный взгляд в окно, полный обиды и желчи. Больше он с карточным оппонентом не разговаривал аж до самого Ленинграда.

В северной столице Санненский тоже старался не замечать Учеблова, но надо было как-то совместно существовать. Именно тогда-то Жора сильно пожалел, что отдал заранее все свои деньги Валентину, как главному казначею поездки. И пошел бы Иннокентий по своим делам и направлениям, да вот, не на что.

А Учеблов не спешил отдавать приятелю его долю и делал вид, что не знает о чем вообще речь. Таким вот образом, Кеша плелся за Валентином по Невскому проспекту, давая при этом понять всем ленинградцам и гостям города, что не знает Учеблова.

Вдруг Валентин сорвался с места и побежал. Видя, что ситуация выходит из-под контроля, Санненский бросился вдогонку. Пробежал Учеблов метров двести, потом резко остановился и опять пошел не спеша, как ни в чем не бывало. Догнав Валентина, Жора опять определил комфортный для себя интервал – не менее десяти метров, и вновь пошел за товарищем.

Гитарист Учеблов предпринял еще несколько попыток повторить побег, но безуспешно. Санненский не отставал, и все время плелся в хвосте. В юности он играл в футбол, где выполнял миссию бровочника (или, как модно сейчас выражаться – вингера), поэтому убежать от советского футболиста было делом непростым.

Тогда Валентин решил зайти в кафе пообедать, тем самым, стараясь запутать следы, но опять не рассчитал. Через две минуты туда же прибыл и бывший спортсмен.

Друзья, естественным делом, стояли по разные стороны очереди, так как, уже известно, что Жора пришел позже. Поэтому в тот момент, когда Иннокентий подходил к кассе, чтобы расплатиться за обед, Валентин сидел за столом и уплетал суп. Тут Жора нашел в себе мужество и подошел к товарищу.

– Позолоти ручку, – выставив руку вперед и отвернувшись от обидчика, потребовал Иннокентий.

Учеблов молчал и при этом громко чавкал. Хотя такого свинства он себе не позволял, даже когда оставался дома наедине с кошкой.

– Повторяю фразу… позолоти ручку! – грозно прикрикнул на Учеблова обиженный друг.

Валентин полез в карман и достал тридцать копеек.

– На.

– Этого мало. Дай еще, – трезво оценил ситуацию Кеша, еще заранее ознакомившись с прайс листом.

Валентин насчитал еще десять и протянул Жоре.

– А так хватит?

– Пока хватает. Потом отдашь остальные, – надменно произнес друг гитариста.

Иннокентий ушел расплачиваться за обед и вскоре вернулся с подносом, на котором одиноко дымилась общепитовская тарелка со щами.

Тут Жора попытался приступить к приему пищи, но безуспешно:

– Ааа! Блин! Тьфу! Горячий, зараза!

Учеблов только усмехнулся и продолжил чавкать, доедая куриный бульон.

– Как ты вообще можешь хлебать такую обжигающую хрень? Слышишь? Ты! – Возмутился Жора.

Но Валентин молчал, облизывал ложку, картинно закатывая от удовольствия свои хитрые карии глаза.

Прошло еще минут пять, и Иннокентий опять зачерпнул ложку щей:

– Ааааааа! Гребанный стыд! Эта похлебка когда-нибудь остынет? – вновь вознегодовал Иннокентий и ударил ложкой по столу.

Все присутствующие ленинградцы в кафе испугались, и сделали вид, что ничего не слышали.

Тут Валентин доел бульон и, видя почти безнадежное положение своего друга, вдруг предложил Иннокентию сделку.

– Слышь, мухомор? Давай, ты мне свою тарелку супа, а я тебе сосиску без гарнира. Идет?

– Ну, ты наглееец! – простонал приятель Учеблова, – хотя, давай. Он, наверное, никогда не остынет, – ни с того ни с сего согласился Кеша, неожиданно смягчив тон.

Едоки обменялись яствами, но тут, произошло нечто. Не успел Санненский вогнать в рот кусок сосиски, как на его глазах тарелка щей, которая когда-то принадлежала ему, пришла почти в полный упадок за какие-то мгновения.

– Слушай, Учеблов, ты в своем уме? Ты нормальный или нет? Как можно поглощать с такой скоростью раскаленную жидкость? А? Признавайся!

Валентин ничего не ответил, взял тарелку в руки и аппетитно допил оставшиеся Жорины щи.

– Ты все-таки нечеловеческий экспонат. Слушай, а в твоей родне в свинарне никто не работал случайно? – спросил Кеша своего напарника.

Но Валентин ничего опять не ответил, только слегка подтер салфеткой губы, поднялся со стула и пошел на выход из кафе. Санненский сначала молчаливым взглядом стал провожать Учеблова, но когда заметил, что тот опять побежал, заорал на весь зал:

– Ты куда? Вернись! Отдай деньги, чучело!

Но на этот раз Учеблов убежал так молниеносно, что Санненский не успел и моргнуть.

Весь день футболист бегал по Ленинграду с сосиской в кармане, отгрызая по маленькому кусочку, но так и не нашел гитариста.

Двадцать лет спустя, мы с Иннокентием сидели у меня на кухне, пили брусничный чай и вспоминали времена давно минувшей, но еще такой теплой жизнеустойчивой юности. Настроение было пресветлое!

Но, черт дернул меня передать ему привет от Учеблова. Я так надеялся на волшебное излечивающее свойство, коим обладает время. Лицо Жоры побледнело, губы подмялись, руки затряслись и, ударив по столу чайной ложкой, он вдруг прохрипел:

– А, что… Свинопас разве еще жив???

Ботинки

(Неожиданная встреча)

Однажды, десять лет спустя, после той фразы, что определила конец предыдущего рассказа, шел Учеблов по улице и встретил Санненского, которого не видел вот уже тридцать пять лет.

– Привет! – говорит Учеблов.

– Здорово! – отвечает Санненский.

– Как жизнь? – спрашивает Учеблов.

– Да как-то так, в двух словах-то и не скажешь, – томно ответил старый друг.

– Давай, знаешь, что сделаем? Встретимся специально и поговорим, – заявил Учеблов.

– Давай, – неожиданно быстро согласился Санненский.

– Но где и когда? – спросил Учеблов, предлагая Санненскому взять инициативу по назначению встречи.

– Через полгода в центре Сормово, – не задумываясь, ответил Санненский.

Так и решили.

Валентин каждый день думал о предстоящей встрече и почему-то был уверен, что она сможет излечить его старую душевную рану.

Итак, ровно через полгода Учеблов поехал на встречу с другом в центр Сормово. Он приехал туда заранее, еще утром. Так простоял несколько часов в ожидании, но приятеля было пока не видно.

– Немного опаздывает, – подумал Валентин, – ну, ничего, скоро подъедет.

День уже тянулся к вечеру, но Жоры все не было. Уже поредели людские толпы, и городской транспорт заканчивал свою работу.

– Приедет.

В какой-то момент Учеблов понял, что стоит один посреди большой темной площади, освещенной двумя тусклыми фонарями. Мороз сковывал конечности, и порой было невыносимо. Валентин прислонился к фонарному столбу.

– Приедет, обязательно приедет.

Вероятно, он так был увлечен ожиданием, что незаметно для себя заснул. Очнулся только от жуткого холода и боли в ногах… Осмотрелся. Уже светало. Пальто и брюки были на нем, а вот ботинок не было.

– Куда же они могли деться? – спросил Учеблов сам себя.

– Как куда? Обули тебя, пока ты спал, – очевидно, ответил ему внутренний голос.

– Но кому понадобились мои старые страшные ботинки? – спросил у него.

Ответа не последовало. И, совершенно обескураженный холодной реальностью ситуации, Учеблов тихо побрел домой.