от торопливых тел
среди дневных, постельных
и разных прочих дел.
В днях, от событий плотных,
вестей, страстей, словес,
он, академик, плотник,
и по морям пловец.
С утра ладонь в работе,
вытруживает хлеб.
С утра душа – в походе,
а он – за нею вслед.
Увидит – не поверит:
трудясь, ища, свища,
разнимет и проверит,
даст имена вещам.
Зрак тупости округлый
своим лучом слепя,
он вдруг поднимет руку
на самого себя.
Душа сгорает в уголь
или как смерть, бела,
а он забьется в угол
и смотрит, как дела.
И смотрит. А не сможет,
устанет, наконец,
он сам вам в руки вложит
свой яд или свинец…
Два стихотворения о себе
1
Ох, и шатко, ох, и валко –
ветер в руки – и держись –
происходит эта свалка,
именуемая – Жизнь!
Так, что суд твой и начальство
не поймут в тебе ни зги,
так, что рвут тебя на части,
так, что делят на куски,
так, что сбрасывают в кучу
и сжигают в ней дотла
между средних, среди худших,
твои лучшие дела.
И лишь нехотя ты хочешь,
лишь в ночи тебе тепло,
лишь в душе своей находишь
свое Болдино-село.
Но тогда – пускай из рабства –
останавливаешь миг,
подымаешь снова радость,
обновляющую мир.
2
Все правильно и просто
в делах моих земных:
стоят у нас по росту
пять щеточек зубных,
от техники домашней
дуреет голова,
из стульев захромавших
вылазит трын-трава…
Вот, коченея с ветра,
шагая широко,
иду я на край света
учить учеников.
Поникшие заборы,
пустые деревца,
заботы, ах, заботы,
заботы без конца.
Я встречный. Я прохожий
в мороке площадей,
все у меня похоже,
все так, как у людей.
Но только вот – из быта,
взломав свой сундучок,
вдруг вынырнет избитый,
забытый двойничок.
Заводит – как комарик,
крепчает – как орган!
Пожар – его фонарик,
платочек белый – рдян.
Опять всесильный, гордый
в веревочку совьет,
возьмет меня за горло,