Убить Пифагора

– Кроме того, ты должна получить познания во всех областях нашего учения, а ты в основном интересуешься геометрией. Надо изучать астрономию, музыку…

Он замолчал, Ариадна сложила руки на груди и вздохнула, выражая свое разочарование.

– Может, на сегодня хватит?

– Нет, – ответила она. – Я хочу… – Она замолчала. Какая-то мысль пришла ей в голову. – Хорошо, я понимаю, что не заслуживаю степени великого учителя, но можешь ли ты хотя бы устроить мне экзамен по геометрии, который нужно пройти, чтобы стать им?

Пифагор вздохнул. Ловкий ход. Дело в том, что подобное испытание раскрыло бы Ариадне одно из знаний, которых она так жаждала.

Тем не менее ему пришлось вновь возразить дочери.

– На это я тоже пойти не могу. Ты должна продвигаться шаг за шагом. Когда придет время, устрою тебе экзамен на степень великого учителя. Если с течением многих лет тебе помимо прочего удастся внести свой собственный вклад в учение, ты удостоишься испытаний.

Ариадна склонила голову.

Она не стремилась в великие учителя, просто хотела изучать геометрию… и доказать, что в этой науке может быть так же хороша, как и лучшие учителя. Она не смирилась с подходом отца, но продолжать спор не имело смысла.

Она попытается достичь своей цели другим способом.

На следующий день девушка сама вызвалась убираться в школе после занятий. Одна из задач заключалась в том, чтобы выровнять исписанные восковые дощечки, которые скопились в конце учебного дня. К своему огорчению, она обнаружила, что ученики более высоких уровней исправно делали это сами. Не зря они давали клятву, которая оберегала высшие знания. Несмотря на это, время от времени Ариадна видела, что на некоторых дощечках даже после этой процедуры можно было кое-что различить. Она жадно изучала значки и переписывала их на пергамент, спрятанный под туникой. Однажды обнаружила, что, если смотреть на дощечки при солнечном свете, можно различить и более глубокие отметки. Если дощечку обрабатывали недостаточно тщательно, разравнивался только внешний слой воска. То, что она различала на этих табличках при свете солнца, она так же спешно переносила на пергамент, который всегда был при ней.

Несколько недель спустя весь ее пергамент был покрыт убористыми письменами. Целыми днями она разгадывала их значение, пытаясь найти общий смысл в этих обрывках знаний. Большинство из них казались ей бессмысленными, но кое-что она разгадала. Объединив новые открытия с собственными знаниями, она поняла, что с помощью этих значков может вывести способ построения тетраэдра [15 - Др. – греч. «четырехгранник» – элементарный многогранник, чьи грани представлены равносторонними треугольниками; простейший из пяти правильных многогранников, то есть таких, что составлены из одинаковых правильных многоугольников (у которых равны все стороны и углы между ними), а в каждой их вершине сходится одно и то же число ребер.Пифагорейцы считали его крайне важным для понимания геометрической модели мира (прим. авт.).]. Она переписала их на другой пергамент. Отныне она могла говорить отцу, что вывела эти законы без посторонней помощи, что это и есть вклад, делающий ее достойной того, чтобы научиться большему. Она могла бы так поступить, но это было бы ложью. Вот почему она корпела над пергаментом недели напролет. И однажды ее будто бы осенило: она задумала кое-что совершенно новое.

Это не было великим открытием, она даже не была уверена, что это нечто неизвестное, но для нее стало большим достижением. Она побежала к отцу и робко протянула пергамент, на котором был изложен ее вклад.

Не меняя выражения лица, Пифагор пробежал глазами пергамент. С того момента, как Ариадна устроилась добровольцем в школу, он догадывался о том, что она задумала. Однажды он увидел, как она рассматривает восковые дощечки под солнцем. Он боялся, что дочь предъявит ему то, что скопировала с этих табличек. Через несколько секунд он удивленно поднял бровь. Это был способ построения тетраэдра, но было на пергаменте и кое-что неожиданное. Он внимательно просмотрел еще раз. Небольшое изменение последовательности, иной подход, в самом деле оказавшийся новым. Как его применить, было пока неясно, но раньше он ничего подобного не встречал.

Пифагор посмотрел на дочь. На лице Ариадны он видел то же выжидательное выражение, знакомое ему с тех пор, как ей было десять лет, однако теперь перед ним была взрослая женщина, блестящая ученица, чьи способности наполняли его гордостью.

– Приходи ко мне на закате. Я устрою тебе экзамен.

Ариадна взвизгнула от радости.

* * *

Через несколько часов, когда солнце садилось, Пифагор повторил предупреждение, сделанное уже не раз.

– Помни, никто не должен знать, чем ты занимаешься. Я должен быть первым, кто про это узнает, я и так нарушил ради тебя несколько правил. – Его лицо стал серьезнее. – А теперь собираюсь нарушить еще одно, очень важное.

Ариадна кивнула, ее лицо также было очень серьезно. Пифагор непреклонно соблюдал все правила, на которых зиждилось братство, но ради Ариадны готов был сделать исключение. Ее ум больше, чем чей-либо, нуждался в учении.

– Я предлагаю тебе те же условия, что и всем остальным, кто проходит испытание. За двадцать четыре часа ты должна решить задачу, записанную на этом пергаменте. Ты не имеешь права ни с кем разговаривать, и никто не должен видеть, над чем ты работаешь. Время пошло. – Он передал ей сложенный пергамент. – Оно истекает завтра с заходом солнца.

Ариадна развернула свиток, обеспокоенно пробежала его глазами и помчалась к себе, не сказав ни слова.

В ту ночь она не спала. При свете двух масляных ламп изучала содержание пергамента, пока не выучила его наизусть. Ей предстояло решить геометрическую задачу: вписать додекаэдр [16 - Др. – греч. «двенадцатигранник» – один из пяти правильных многогранников, состоящий из правильных пятиугольников.Для пифагорейцев он был наиболее важной из всех фигур, а также наиболее сложной (прим. авт.).] в сферу. Когда фигуры заплясали перед ее глазами, она сомкнула веки и продолжала работать мысленно. Это была очень сложная задача, куда сложнее, чем все те, которые ей приходилось решать до сих пор. Она пыталась использовать свои знания о тетраэдре, но безрезультатно. Додекаэдр был гораздо более сложной фигурой.

К рассвету она выбилась из сил и утратила всякую надежду. Она не вышла из комнаты даже к завтраку, но к полудню поняла, что усталость и голод сказываются на ее способности сосредотачиваться. Побежала на кухню, взяла фрукты и вернулась к пергаменту.

Еда подкрепила ее силы, но дело не двигалось. Половина пергамента, где следовало записать решение задачи, оставалась пуста – почти никаких набросков. Ариадне пришло в голову, что, скорее всего, она ее не решит. Может ли она достичь того, чего добилась лишь горстка мужчин, самых способных из всех учителей? Эта мысль росла час от часу, она заметила, что от расстройства соображает все хуже. Поток образов в ее сознании застопорился, и она сидела одна перед свитком, полным плоских фигур, ничего ей не говорящих. Внутри у нее все застыло, ее охватила паника. Солнце стояло в зените, скоро оно начнет клониться к горизонту. У нее оставалось всего несколько часов. Она дышала все быстрее и быстрее, чувствуя, что задыхается. Наконец отложила пергамент и вышла на улицу.

Она направилась к Храму Муз. Она видела, что отец наблюдает за ней издалека, но не желала смотреть в его сторону. Укрылась в мрачном спокойствии храма и созерцала статуи муз.

«Вдохновите меня», – умоляла их Ариадна.

* * *

Она закрыла глаза и опустила голову, ожидая, когда к ней придут образы. Через некоторое время обреченно вздохнула. Не хотелось решать задачу с помощью краткого озарения. Она вдохнула, наполнив легкие безмятежной атмосферой храма. По крайней мере, теперь она чувствовала себя более расслабленной. Пора было возвращаться в комнату и биться над задачей дальше, пока не сядет солнце.

Ариадна снова уселась над пергаментом, мысленно перебирая все то, что делала до сих пор. Она решила разбить задачу на части и заняться каждой по отдельности. Через час ей показалось, что забрезжил какой-то результат, но у нее не было времени это проверить. Она пробовала так и эдак, записывая все, что приходило в голову. Свет, проникавший через окно, становился все тусклее.

В течение нескольких часов она работала в бешеном темпе, не возвращаясь к тому, что уже было сделано, пока не дошла до конца.

Теперь предстояло проверить, какие действия правильны, и подумать над теми, которые не удались.

Прежде чем вернуться к началу задачи, она бросила быстрый взгляд в окно.

Было темно.

– Нет! – воскликнула она.

Схватила пергамент и молнией выскочила из комнаты, чувствуя, что глаза наполняются слезами. Бегом пересекла поселение и в отчаянии ворвалась к отцу. Пифагор сидел за столом и ждал.

– Время истекло, – сказал он строго, как диктовали правила. – Солнце только что зашло… впрочем, полагаю, прошло не больше минуты с тех пор, как ты написала ответ.

Он протянул руку, и Ариадна вложила в нее пергамент.

– У меня нет времени проверить, – обреченно пробормотала она.

Пифагор развернул перед собой свиток и начал его просматривать.

– Я разделила задачу на действия, – сказала Ариадна. – Начало здесь. – Она ткнула пальцем в пергамент, – а затем следует…

Дочь стояла рядом с Пифагором, чтобы лучше видеть собственные каракули, и осознавала, что перед ней полный хаос. Дело не только в том, что в большинстве действий, если не в каждом, имелись ошибки, а главное, невозможно было понять, была ли эта мешанина чем-то большим, нежели бессмысленное нагромождение значков и символов.

Через две минуты Пифагор поднял глаза от пергамента и устремил на нее суровый взгляд. Затем начал длинную речь.

Услышав его слова, Ариадна заплакала.

* * *

Первое, что вызвало у нее слезы, – это осознание того, что она разгадала тайну додекаэдра. Все действия оказались правильными.

– Ты решила одну из самых сложных и важных математических задач, которые когда-либо решал человек. – Голос Пифагора звучал торжественно и почтительно. – Во всем мире на это способны не более двадцати душ. – Он сделал паузу и продолжил, подчеркивая каждое слово: – Отныне ты хранитель важнейшей тайны, одной из самых ценных наших тайн, и ты знаешь, что клятва заставит тебя хранить ее даже ценой собственной жизни.

Ариадна кивнула, сжав мокрые от слез губы. Затем Пифагор сказал, что клясться придется еще не раз: чем важнее тайны, которые она постигнет, тем строже будет клятва. Обычно клятву давали на специальной церемонии в присутствии нескольких членов братства, но поскольку никто не должен быть в курсе того, что Ариадна овладела этими знаниями, свидетелями церемонии будут только они двое.

Отец признался, что гордится Ариадной, однако напомнил о том, что она должна неукоснительно слушаться и равномерно изучать различные предметы, входящие в его учение.