Другая хронология катастрофы 1941. Падение «сталинских соколов»

Дивизия развертывалась в центре боевого порядка ВВС фронта (в полосе Каунас, Кармелава, Кейданы), на примерно равном расстоянии от двух основных точек приложения усилий бомбардировочной авиации СЗФ – районов Тильзит и Сувалки, причем расстояние это не превышало 150 км, что теоретически позволяло любому истребителю сопровождать бомбардировщики на всем протяжении маршрута до цели. Практически же соответствующие приказы поступили в 15-й ИАП и 31-й ИАП не позднее 11 часов утра 22 июня. Однако ничего, предусмотренного приказами, да и всеми предвоенными наставлениями, не произошло, и бомбардировщики Северо-Западного фронта остались без прикрытия.

Сразу же отмечу, что простыми способами – взять документы соответствующих штабов и прочитать – выяснить реальные причины и обстоятельства разгрома 8-й САД не удается.

Оперативная сводка штаба 8-й САД с номером «один» появляется лишь в 10 часов вечера... 25 июня! (73) Приказ командира 8-й САД с номером 01 датирован 26 (двадцать шестого) июня и имеет весьма красноречивое название: «О мероприятиях по сбору, восстановлению и сколачиванию частей 8 АД – приведении их в боеспособное состояние». В качестве одного из таких «мероприятий» полковник Гущин требует «жесточайше вести борьбу с непроверенными слухами, влекущими панику, вплоть до применения оружия». (74)

Правды ради надо отметить, что есть еще Боевое распоряжение (б/н) командира 8-й САД, подписанное в 23.30 25 июня. (75) Если верить документу, штаб 8-й САД находился к тому времени на аэродроме Платоне (165 км к северу от места довоенной дислокации в г. Каунас). Первая из имеющихся (б/н, но с Исх. № 01) оперативных сводок штаба 31-го ИАП составлена в 17.00 26 июня, и к этому моменту полк уже перебазировался на аэродром Рига. (76) Боевых документов за 22, 23, 24 июня мне обнаружить не удалось.

Информационный вакуум с неизбежностью заполняется, заполняется домыслами, а домыслы послушно воспроизводят привычные штампы советского агитпропа: «Все было ненадежное, неисправное и поломанное, а история отпустила нам мало времени». Так, в уже далеком 1994 г. Игорь Гуляс опубликовал большую статью под названием «Победы советских летчиков первого дня войны». (77) Статья представляла собой весьма подробную и добротную компиляцию журнальных статей и мемуаров советской эпохи и на тот момент могла считаться одной из лучших в своем роде; в последующие годы работу И.Гуляса нещадно цитировали и переписывали, не всегда – с кавычками и указанием автора. По поводу боевых действий 31-го ИАП там было сказано следующее: « 31-м ИАП командовал Путивко, полк имел 37 «мигов», но 24 из них в то утро оказались не исправны. Очевидно, это и стало причиной того, что командир полка в одиночку вел бой против 6—7 самолетов противника».

Единственное, что тут бесспорно соответствует реальности, – это фамилия командира полка. 31-м ИАП действительно командовал майор П.И. Путивко (ветеран воздушных боев в Испании, награжден двумя орденами Красного Знамени). Удивления достойна уже странная арифметика, в рамках которой 37—24 = 1 (на этот парадокс я обратил внимание читателей еще в самом первом издании «Аэродромов»). (78) Сам Гуляс после приведенной выше фразы дает ссылку на источник – это известная публикация «Военно-исторического журнала» «Первые дни войны в документах» (1989 г.), где среди прочих документов был опубликован и доклад Начальника управления политпропаганды СЗФ бригадного комиссара Рябчего.

Доклад датирован 23 июня (хотя в тексте есть слова «части ВВС фронта в течение двух дней войны вели бои» и констатация того, что «при перебазировании много самолетов было просто оставлено на аэродромах или уничтожено своим же летно-техническим составом»; скорее всего, реальная дата составления была более поздней) и свидетельствует о том, что товарищ Рябчий плохо ориентировался в ситуации.

Так, он сообщает, что «для оказания помощи гражданским организациям в ликвидации бандитских групп в г. Вильно направлен инструктор Управления политпропаганды»; хотелось бы надеяться, что этот приказ не был доведен до исполнителя, ибо утром 24 июня партийный инструктор обнаружил бы в Вильнюсе полное отсутствие «гражданских организаций» и толпы горожан, встречающих цветами 7-ю немецкую танковую дивизию. Не вполне понятно, кто рассказал бригадному комиссару о том, что «ощущается острый недостаток кислорода для высотных полетов», – немецкие самолеты безнаказанно бомбили и обстреливали колонны отступающих советских войск с высоты бреющего полета, и отсутствие «кислорода для высотных полетов» было самой последней причиной, помешавшей оказать им противодействие.

Впрочем, для нашего расследования важнее другое: никаких рассказов про «24 неисправных «мига» из 37» в докладе товарища Рябчего нет. Сказано же там дословно следующее: «Наши летчики бесстрашно вступают в бой с врагом. Летчик 61-го авиаполка (вероятно, речь идет о 61-м ШАП 8-й САД. – М.С.) Андрейченко, командир 31-го авиаполка Путивко в одиночку вступали в бой с 6—7 самолетами противника». (79)

Даже простой вопрос о количестве «мигов» в 31-м ИАП по состоянию на утро 22 июня навсегда останется неразрешенной загадкой истории. К 1 июня 1941 г. их было 54, причем неисправными числились только 7. (25) В монографии, посвященной истории создания и боевого применения истребителя МиГ-3, на соседствующих страницах можно прочитать, что «31 ИАП потерял все 63 имевшихся на 22 июня МиГа», а также «накануне войны подразделения 31 ИАП рассредоточились: в Каунасе осталась лишь 3 АЭ (13 МиГ-3 и 18 И-16), а три других (39 МиГ-1/ МиГ-3 и 2 И-16) перебазировались в Кармелаву»), что в сумме дает 52 «мига». (80) В отчете «О боевой работе 31-го ИАП за период с 22 по 29.6.41 года» (81) сказано, что к 29 июня «уничтожено противником при бомбардировке и обстреле на земле 37 самолетов МиГ», и еще три «мига» (один неисправен) оставались в строю; в сумме это уже дает 40, и не исключено, что кроме 37, уничтоженных на земле, несколько истребителей все же были потеряны в воздухе.

Из множества противоречивых документов особого внимания заслуживает сохранившаяся в архивном деле «Оперативные сводки штаба 8-й САД» справка о количестве боевых вылетов в 31-м ИАП с 22 по 29 июня, собственноручно подписанная многократно упомянутым выше майором Путивко (а также начальником штаба полка капитаном Сергеевым). (82) Последовательность цифр очень выразительная: 120, 8, 15, 12, 23, 8, 12, 8. Как видим, майор Путивко своей подписью подтверждает, что 22 июня он воевал совсем не в одиночку и вверенный ему авиаполк выполнил 120 боевых вылетов, т.е. порядка 2—3 вылетов на один исправный самолет – показатель, очень достойный по любым меркам. Но вот после этого с полком случилось что-то нехорошее, и уже на следующий день (23 июня) число вылетов сокращается ровно в 15 раз!

Теперь посмотрим на эту цифру (120 боевых вылетов 31-го ИАП) под другим углом зрения. Патрулируя на крейсерской скорости, истребитель И-16 или МиГ-3 мог находиться в воздухе 1—1,5 часа (и это по минимуму и безо всяких подвесных баков), но даже если считать гораздо скромнее – 45 минут на один вылет, – суммарный налет должен был составить порядка 90 часов. Другими словами, с 4 утра до 10 часов вечера в воздухе одномоментно должно было находиться не менее 5 истребителей 31-го ИАП, а поскольку приказы на сопровождение своих бомбардировщиков они не выполнили, то остается предположить, что уж собственные аэродромы полк обеспечил непрерывным прикрытием с воздуха.

Цифры ошеломляющие, однако у 15-го ИАП они еще интереснее. Если верить докладу «Итоги боевой работы 15-го ИАП по состоянию на 27.6.41», подписанному командиром полка майором Бобриком и начальником штаба майором Ловковым, в первый день войны истребители 15-го ИАП выполнили 202 (двести два) боевых вылета! Как было показано в предыдущем параграфе, все бомбардировщики всей авиации фронта выполнили 227 вылетов; получается, что один только 15-й ИАП мог обеспечить их прикрытие почти что в пропорции 1 к 1. Мог, но не обеспечил.

Судя по докладу командира полка, 15-й ИАП активно боролся с вражескими бомбардировщиками, за 22 июня заявлены сбитыми: три бомбардировщика «Юнкерс-88», пять «разведчиков», причем эти разведчики идентифицированы как «Хейнкель-111» (самолетов этого типа не было ни в бомбардировочных группах 1-го Воздушного флота Люфтваффе, ни в авиачастях 2-го В.ф., принявших участие в воздушных боях над Южной Литвой), и даже один истребитель Ме-109. (83)

Если верить отчету, то итоги первого дня войны для 15-го ИАП представляются вполне успешными; странно, однако, что уже на следующий день число боевых вылетов полка снижается с 202 до 24, а в перечне потерь матчасти перечислено:

– 8 МиГ-3 уничтожено на аэродроме Каунас;

– 11 МиГ-3 сожжено при эвакуации из Каунас;

– 13 МиГ-3 осталось на аэродроме Поцунай;

– 6 И-16 уничтожено на аэродроме Каунас;

– 3 И-153 уничтожены на аэродроме Каунас противником;

– 1 И-153 сожжен на аэродроме Каунас. (84)

Странно и то, что уже в 19.00 22 июня в Оперсводке № 03 штаба ВВС СЗФ («лесной штаб» комбрига Крупина в Паневежисе) аэродромом базирования 15-го ИАП назван Грузджяй – в 130 км к северу от района Каунас – Поцунай. (85)

Дальше – больше, и на следующий день оба истребительных полка, равно как и штаб 8-й САД, пропали вовсе. Оперсводка штаба ВВС фронта № 05 к 18.00 23 июня: «8 САД – сведений не поступило за отсутствием связи... 8 САД – сведений о базировании частей не поступило».(86) Оперсводка № 3 («рижский штаб» ВВС СЗФ полковника Рассказова) от 8.00 24 июня: «8 САД – из-за отсутствия связи с 8 САД и ее частями дислокацию установить не удалось».(87) Оперсводка штаба ВВС фронта № 06 к 18.00 24 июня: «8 САД. 61 ШАП производил разведку в районах... Всего произведено 3 вылета (т.е. авиаполк превратился в не слишком активное звено. – М.С.). Воздушных боев не имели, потерь нет. О действиях остальных частей [дивизии] сведений нет». (88) Применительно к наземным войскам в таких случаях привычно жалуются на «отсутствие средств радиосвязи»[6 - Даже после разгрома и огромных потерь матчасти к 3 сентября 1941 г. штабы ВВС СЗФ имели на своем оснащении 1 «фронтовую» радиостанцию РАТ (с радиусом действия более 600 км), 51 «корпусную» радиостанцию с радиусом действия порядка 200—300 км (4 РАФ, 35 11-АК, 12 РСБ) и 27 «полковых» (с радиусом действия 25—50 км) 5-АК. (89)] и немецких диверсантов, которые разом перерезали все провода, но куда же могла запропаститься истребительная авиадивизия, самолеты которой за 30—40 минут могли бы долететь до штабов ВВС фронта в Паневежисе или Риге из любой точки левобережья Даугавы?

Видимо, для того чтобы попытаться реконструировать события, произошедшие на аэродромах 8-й САД в первый день войны, нам придется отвлечься от чтения архивных документов и обратиться к такому, столь третируемому ныне источнику исторической информации, как воспоминания участников войны. К счастью, судьба была милостива к некоторым из них, и им удалось дожить до наших дней. Свидетельствует Николай Иванович Петров, летчик-истребитель 31-го ИАП:

«...21-го в субботу я заступил дежурным по части. В третьем часу утра (здесь и далее подчеркнуто мной. – М.С.) 22 июня звонит начальник штаба САД, в которую мы входили, и приказал мне объявить боевую тревогу, начальнику штаба полка по прибытии на командный пункт позвонить в штаб дивизии... Немедленно я передал начальнику штаба полка капитану Сергееву и объявил тревогу по полку. По прибытии летно-технического состава к самолетам, вскоре, через считаные минуты, в воздух взвились зеленые ракеты с командного пункта полка. Последнее время часто были боевые тревоги (учебные), поэтому было все отработано, проиграно, кто, когда, что делает... Получив сигнал на взлет, стали взлетать звеньями, выруливание и взлет почти со стоянок самолетов...

С левым разворотом взяли курс на Каунас, набрав 1500 метров, увидели аэродром Каунас, ангары горят, горит приангарное здание, горит штаб полка. Пролетая над аэродромом Каунас, на летном поле видим несколько воронок от бомб. Левее, выше метров 700 звено из 2-х пар Ме-110 и 4 Ме-109 на скоростях «с дымом» пошли на запад (т.е. включили форсажный режим работы моторов и уклонились от боя.– М.С.). Ниже на встречных курсах прошли 6 самолетов И-153 «Чайка», это соседи из 15-го истребительного полка. Пролетели на запад минут 15 на высоте 3000 м, развернулись обратно – в воздухе все спокойно... Все произвели посадку благополучно. Как зарулил на свое место, мой техник показывает впереди воронку, примерно от 100-килограммовой бомбы. Это значит, при нашем взлете на аэродром упало несколько бомб, очевидно, с большой высоты. Чего никто не видел, да притом и не слышно было, так как шумело много своих моторов...

Привезли завтрак, но ни у кого не было аппетита, да тут еще на бреющем пронесся Ме-110. Стрелок с задней полусферы дал одну очередь из пулеметов, но неприцельно. Жертв не было...

В дальнейшем, часов до 16.00, все было спокойно, в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома и железнодорожного узла г. Каунаса...» (90)

Прервем на время чтение воспоминаний Н.И. Петрова. Первые два вывода можно уже сделать. Во-первых, память у Николая Ивановича отличная, дай бог каждому: фамилия начальника штаба, номер полка, номер соседнего полка, «чайки» в 15-м ИАП, названия и взаимное расположение аэродромов – все совпадает с известными документами. Во-вторых, ни «мирно спящего аэродрома», ни «уничтожающего внезапного удара» не видно даже в микроскоп. Полк поднят по тревоге по меньшей мере за час до начала боевых действий; в ходе многочисленных предвоенных учений отработано «кто, когда, что делает», воздействие противника по аэродрому Кармелава минимальное («упало несколько бомб, чего никто не видел, да притом и не слышал»). Полк не бездействует, хотя и занимается главным образом самообслуживанием («в основном вылетали парами на прикрытие своего аэродрома»), игнорируя приказы вышестоящих штабов о сопровождении бомбардировщиков.

Тут самое время прочитать и отрывок из документа (доклад «О проделанной работе 213-й авиабазы с 17.6 по 28.6.41 г.»), в котором сказано:

«К исходу дня 21.6.41 г. на оперативном аэродроме Кармелава было сосредоточено следующее имущество, кроме находящегося в самолетах: ГСМ – 2,5 б/заправки на полк, 5 боекомплектов патронов к [авиационным пулеметам] ШКАС и БС, 2 б/комплекта бомб, 5 суточных дач продовольствия, кислород и сжатый воздух. Автотранспорт (следует перечень из 16 а/м), стартеров – 1, метеостанция – 1, автореммастерская – 1, «санитарка» – 1, компрессор – 1, подъемный кран – 1, пожарная машина – 1, зенитных установок – 2, тракторов – 2. Остальной транспорт остался в Каунасе для обеспечения полетов 1-й эскадрильи...» (91)

Как видим, было чем заправлять, стрелять, воевать. Однако прикрытие своего аэродрома прервалось почему-то в самый неподходящий момент – во время налета авиации противника. Судя по рассказу Н.И. Петрова, это произошло так:

«С командного пункта приказ: «Звено – в воздух!» Лейтенант Смыслов, я и Акимов быстро по самолетам. Запустили моторы, выруливаем – и тут с командного пункта красные ракеты: «взлет запрещен» (странно, но в документах «красная ракета» упоминается как раз в качестве сигнала на взлет.– М.С.). Появляются две пары Ме-109, на высоте 800—1000 метров проходят над аэродромом, затем приближаются две девятки «Хейнкель-111». Слышатся разрывы бомб на удалении от аэродрома, видно, бросают по шоссе. Начали падать на границе аэродрома, бросают по одной бомбе. Падают с перелетом по отношению к нашим самолетам, около которых мы, почти на середине аэродрома. Пролетела большая группа, а сбросили всего несколько бомб. Наверное, устраивали «психическую», летая по многочисленным целям. Когда подлетали к нашему аэродрому, казалось, что от такой группы деваться будет некуда. А сбросили на летное поле и границы аэродрома всего 5 бомб...

Не успели опомниться, как появляются три пары Ме-109, прошли над аэродромом примерно на высоте 1000 метров. Перестраиваются в вытянутый пеленг, как над полигоном, и начали расстреливать с прицельным огнем по каждому самолету. В первую очередь по нашему звену (которое остановилось после выруливания посреди летного поля.– М.С.) самолетов, находящихся на летном поле не замаскированными. Мы успели добежать до границы аэродрома, где была высохшая от воды яма. Там лежала свиноматка с поросятками. Около них мы и приютились, там где посуше. Самолеты противника ходили над аэродромом безнаказанно, так как на аэродроме не было даже ни одного зенитного пулемета (см. выше.– М.С.).

После штурмовых действий противника подошел к своему самолету. Из-под капота мотора течет масло, пробит картер мотора. Снаряд попал по рулю глубины, на руле нет половины обшивки (была перкалевая). Большие повреждения и на других близстоящих самолетах. Могло взлететь примерно только около 8 самолетов.

К вечеру поступила команда садиться в автомашины; самолеты, на которых нельзя лететь, если не ошибаюсь, сжечь. Когда тронулись, стало известно, что ехать до г. Рига, куда перелетят летчики на уцелевших самолетах, в основном управление полка и эскадрилий...»

Итак, 31-й ИАП потерял (оставил) большую часть своих самолетов на земле. Произошло это после 16.00, т.е. по меньшей мере через 12 часов после начала войны. Удар противника не был уже ни первым, ни неожиданным. О том, что началась война, летчики и командиры 31-го ИАП доподлинно знали. Никакие «приказы, запрещающие сбивать немецкие самолеты» (кстати, за истекшие 70 лет ни одного такого приказа на бумаге, с печатью, подписью и архивными реквизитами, так никто и не нашел), уже не действовали.

Причина больших потерь («могло взлететь примерно только около 8 самолетов») – если только эти потери не вымышлены – вполне очевидна. Это странная (выражаясь предельно вежливо) реакция истребительного полка на налет авиации противника. Напомню, что на аэродроме в Кармелаве было три эскадрильи новых истребителей МиГ-3. Увы, если истребитель перестает быть охотником, он становится дичью, что и было подтверждено на практике, когда вследствие пассивности командования и летного состава 31-го ИАП малочисленному (три пары, т.е. шесть «мессеров») противнику позволили «расстреливать с прицельным огнем по каждому самолету, как на полигоне».

О том, что имел место именно «расстрел» безжизненно замерших на земле самолетов, а не воздушный бой над аэродромом, красноречиво свидетельствует и перечень потерь, приведенный в отчете «О боевой работе 31-го ИАП». В период с 22 по 29 июня разгромленный наголову полк потерял всего трех летчиков. Двое (командир звена лейтенант Гуровский и пилот мл. лейтенант Поворов) «ранены при бомбардировке аэродрома Кармелава 22.6.41»; заместитель командира эскадрильи ст. лейтенант Фесенко убит при следующих обстоятельствах: «Зарублен винтом самолета И-16 при взлете летчика другой части на мало-рижском аэродроме 22.6.41».

Кроме того, 19 человек из летного и наземного состава полка пропали без вести: «Ст. политрук Шадрин не сел на аэродром при перебазировании с аэродрома Кармелава на аэродром Платоне, остальные (т.е. 3-я эскадрилья полка почти в полном составе) остались в Каунасе и отстали в пути».(81) К чести командира полка (который, судя по имеющимся фрагментам информации, наверное, и вправду «в одиночку вступал в бой против 6—7 самолетов противника») стоит отметить, что в его докладе ни одного сбитого за 22 июня вражеского самолета не числится вовсе.

Кто и, главное, почему отдал приказ («к вечеру поступила команда садиться в автомашины») о перебазировании полка в Платоне (или даже в Ригу), т.е. о фактическом выводе его из зоны боевых действий? В отчете командира полка об этом не сказано ни слова. Командир 213-й авиабазы воентехник 1 ранга Хаустов чуть более откровенен:

«Связь с дивизией поддерживалась только 22.6.41 г. до 14.00 часов, и с этого времени до 28.6.41 связи со штабом дивизии не было... Отсутствие со стороны вышестоящих начальников постоянной информации для командиров частей об общей обстановке на фронте, в результате чего перебазирование происходило в спешном порядке, не было возможности планирования и использования автотранспорта и перевозки имущества вторыми рейсами, получалось сплошное беспорядочное перебазирование...» (92)

Последствия «беспорядочного перебазирования» тов. Хаустов описывает с бесстрастной точностью:

«Вечером 22.6.41 г. была поставлена задача срочно перебазироваться на аэродром Платоне, на расстояние 295 километров (судя по карте, между Кармелавой и Платоне 170 км по прямой. – М.С.). Из-за недостачи транспорта в Кармелава были оставлены: склады ГСМ – 2,5 б/заправки, [патроны] – 4 б/комплекта, бомбы – 2 б/комплекта (т.е. горючее было оставлено полностью, боеприпасы – почти полностью), осталось маскировочное имущество и стартовое... Отсутствует автотранспорт вне части, обслуживавшей эскадрилью в Каунас, использовавшийся для эвакуации семей начсостава: 2 «пятитонки», 1 автобус пассажирский, 4 «полуторки», 1 легковая М-1 и прочие спецмашины[7 - Уже днем 22 июня из Каунаса бежала вся военная, гражданская и партийная власть (штаб 11-й армии, правительство советской Литвы и ЦК литовских большевиков). В течение двух дней – немцы вошли в Каунас лишь вечером 24 июня – в городе шли уличные бои между вооруженными отрядами литовских националистов и разрозненными подразделениями отступающих по мостам через Неман частей Красной Армии; в такой ситуации эвакуация семей начсостава была не столько вывозом домашнего скарба, сколько единственным способом спасения жизней женщин и детей.]. Все имущество НЗ части, кроме вывезенного на площадку Кармелава, осталось на месте (т.е. на основной базе в Каунасе. – М.С.), как то: кухни на автошасси – 12 шт., продсклад, вещевой склад, оружейный склад, бензосклад... Имеется в настоящее время: ГСМ – авиабензин Б-78 7 тонн (примерно 20 заправок для одного «мига»), авиабензин Б-70 2,5 тонны, автогорючее 3 тонны, один боекомплект боеприпасов на 8 самолетов...»

На базовом аэродроме 15-го и 31-го авиаполков в Каунасе (там, где накануне войны оставалась одна эскадрилья 31-го ИАП и некоторые подразделения 15-го ИАП) порядка было еще меньше. Свидетельствует Александр Ефимович Шварев:

«...В ночь с субботы на воскресенье 22 июня я ночевал у друзей из 31 ИАП (автор воспоминаний был летчиком 31-го ИАП, но незадолго до начала войны его перевели в новый формирующийся 236-й ИАП командиром звена. – М.С.). Слышим около 4 утра – стрельба зениток (вместо сигнала боевой тревоги. – М.С.). До этого проходил слух, что будут учения. Мы так и решили сразу, что начались учения. Но с нашего дома был виден Каунасский аэродром. Рядом с аэродромом располагался мясной комбинат. И я вдруг увидел зарево и говорю: «Братцы, это не учения, смотрите, ангар горит».

Мы быстро оделись и побежали на аэродром. Никого из начальства нет (здесь и далее подчеркнуто мной. – М.С.). Ангар горит. Мы, кто прибежал, успели выкатить оттуда самолеты. Сели в самолеты, и командир звена Волчок приказал: вылетай за мной! Мы стали вылетать парами...В середине дня пришло начальство... Мы вылетали на отражение атак противника, «на зрячую» (т.е. по цели, видимой в небе над аэродромом. – М.С.) сделали еще 3 вылета... В этот же день оставшиеся летчики и техники, в том числе и я, на полуторке были отправлены в Ригу...» (93)

Схожую картину событий мы находим и в мемуарах (впрочем, весьма «олитературенных») Б.В. Веселовского:

«...Дремоту нарушил сильный грохот. Я приподнялся. В большом окне занималась заря воскресного утра 22 июня 1941 года. На травянистом летном поле, поседевшем от росы, я увидел воронки, как пунктир перекрывшие весь аэродром (действие происходит на аэродроме Каунас. – М.С.)... Огромный пожар пылал на территории 15-го полка. Неожиданно появились на небольшой высоте четыре тройки бомбардировщиков «Хейнкель-111» в сопровождении «Мессершмиттов». Как могли, мы прижались к основанию кювета. Разрывы бомб покрыли летное поле...

От проходной и караульного помещения к небольшой роще убегали красноармейцы и несколько техников. Мы решили добираться поодиночке до уцелевших самолетов и пытаться взлететь по краю аэродрома. Основное летное поле было все в воронках... Я кинулся в сторону штаба полка, где на стоянке виднелся истребитель И-16. Машина оказалась цела. На счастье, мне попался красноармеец из охраны, не успевший убежать. По моему приказу он побежал за парашютом, а я кинулся к автостартеру, надеясь возле него найти водителя. Он был на месте. Все складывалось удачно. Мы подъехали к самолету. Запыхавшийся красноармеец принес парашют, поясняя: «Никого не было там, пришлось ломать дверь».