Низковольтовые руны высокого напряжения
Более всего выделялась подплывавшая всё ближе к дверям их останавливавшегося вагона явно семейная пара чопорного вида пожилых людей в тёмных дорожных костюмах, рядом с которой на перроне стояло два разномастных четырёхместных конных экипажа и троица здоровенных краснопиджачных близнецов их новообретённого «дядьки».
Чуть поодаль за спинами этой живописной группы и спинами прочего встречавшего люда приближалось традиционно желтоватое здание железнодорожного вокзала с претенциозно выполненным красной славянской вязью трудночитаемым названием станции.
– Тыр-но-во, – с некоторым усилием разобрал по складам Малик замысловатый шрифт.
– Да по мне хоть Штырново! – с досадой отмахнулся ворвавшийся в купе запыхавшийся Виталий, – Слушай лучше сюда, дружище, но только давай-ка без лишних вопросов, а то я и сам без того сейчас в наиполнейшем охреневании! В общем, короче, э-э, значица так…
Из дальнейшей, хотя и довольно торопливой, но совсем не короткой речи Виталия тут же выяснилось, что они теперь и впрямь самые настоящие братья-близнецы, правда, как со смехом добавил Виталий, слава богу, не однояйцевые, а очень даже двуяйцевые близнецы из древнего боярского рода Морозовых, который недавно стал к тому же и княжеским.
– Бояре, князья, – хмуро проворчал Малик, – Ты сам-то понял, что сейчас сказанул? За окошком у нас девяностый год, точнее, тысяча девятьсот девяностый. От революционного прошлого мы, вроде бы как, отошли, многопартийность и прочее, но чтобы князья? У тебя что, фамилие опять зачесалось взамен Гондураса? Ну так почеши там и всё сразу пройдёт!
– Сам ты три года не умывался! – с насмешливо-притворным сочувствием глянул на не по-детски тормозившего друга Виталий, – Ты лучше в зеркало глянь да наружу выгляни! Ты там паровоз видел? А лошадок с этими, как их там, э-э-э, короче, типа тачанками?
– Если не знаешь названия типа конной повозки, – нравоучительно воздел указательный палец любивший разгадывать кроссворды, а потому и ценивший корректные определения Малик, – То так и называй тогда её конной повозкой или хотя бы там экипажем, что ли…
– Херлипажем!!! – уже взорвался Виталий, – Всё, я так понимаю, мы выходим на этой станции, Наш так называемый дядька только что сообщил об этом своим собутыльникам. Поезд и так уже почти остановился, так что, давай-ка соберёмся, а с остальным предлагаю разобраться, когда для этого найдется более подходящее время. Однако… Нет, блин, я всё понимаю, Малик, лошадки-паровозики там и всё прочее, но только какого же хрена у меня в багаже тогда делает этот трижды мотанный на свои электронные потроха недоксерокс?!
Спешно пересказывая своему до сих пор не оправившемуся от потрясения товарищу всё то, что он успел узнать всего лишь по-быстренькому пробежавшись туда-сюда по вагону, как всегда сверхдеятельный Виталий, в каком бы он только обличии ни пребывал, между тем умудрялся одновременно с этим и швырять в найденный под своим диваном красный чемоданоподобный баул всё то, что он находил на расстоянии вытянутой руки.
Кратковременное замешательство и столь эмоциональный возглас вызвал только стоящий под откидной диванной лежанкой и до душевной боли знакомый бело-голубой картонный ящик с некоторым образом изменёнными и теперь уже сугубо русскими надписями.
– «Электромагнетический гектограф», – слегка запинаясь и снова по складам прочитал Малик, – «Поставщик двора Е.И.В. Ю.В. Морозов». Ну, хоть по-русски, без ятей да еров!
– Херов! – вновь от чего-то взъярился Виталий, – Нам это чего же, ещё и желатиновую хрень вместо нормального японского ксерокса до кучи подсунули? Я бы этому «Е.И.В.»…
– Ты бы сбавил обороты, бледнолицый брат мой двуяйцевый! – с опаской оглянулся на дверь Малик, – «Е.И.В.» – это не инициалы поставщика, а обычное дореволюционное сокращение, которое расшифровывается как «его императорского величества»…
– С вещами на выход, благородия! – рявкнул появившийся в дверях дядька, – А то ишь соцалисты мне тут выискались! Про рывалуцыю говорят, батюшку амператора поминают!
– Ну ты, дядька, совсем уж под деревню какую-то махровую закосил! – покачал головой Малик, тем не менее, по примеру Виталия судорожно запихивая в такой же красный кофр всё то, что успевал найти в своём ближайшем физическом окружении.
Ехидно оскалившись, дядька потащился дальше по вагонному коридору, катя за собою до шаровидности чем-то набитый станковый рюкзак всё такого же дурацкого красного цвета.
– Петух у них был здоровенный, – недовольно буркнул Виталий, – Яйца нёс. За собой!
Начавший первым собирать, можно уже сказать, свои вещи, Виталий первым и скользнул из их купе, оставив ко всему привычному верному другу почетное право торжественного выноса не только своего личного чемодана, но и их злополучного ящика с копировальной хренью, работавшей отныне уже на неизвестных им технических принципах.
Тяжко вздохнув, как и его мусульманский предок, обнаруживший в предместьях Парижа отбитые их сотней у французского эскадрона богатейшие винные погреба, Малик рывком метнул ящик на левое плечо, подхватил правой рукой чемодан и тоже поплёлся к выходу.
Медленная скорость его передвижения, впрочем, была вызвана не столько тяжестью своей ноши, каковая, как известно, не тянет, сколько срочной необходимостью сбора возможной дополнительной информации и её последующего, а лучше одновременного, анализа.
Так, вполне обычная задвижная дверь купе. Вагонный коридор, прямо как у Маяковского: «по длинному фронту купе и кают чиновник учтивый движется». Ну вот и мы двинемся к выходу. «К выходу мы вас пригласим. На этом наш экипаж прощается с вами, всего вам доброго!»… Блин, и какая же только хрень лезет в голову! Стресс самый натуральный, а то может быть и шок даже уже. А окна-то, окна! Размеры ладно уж, но такая хрустальная чистота при использовании паровой тяги? Или паровозы у них на водородном топливе, ну, как наши «Бураны», работают? А-а-а, вон опять едва заметные голубоватые искры с той стороны по стеклу пробежали. Значит, какая-то электростатическая очистка и этот мир, прошедший он там, будущий или ещё какой, но с электричеством в той или иной мере уже знаком, что опять же только радует. Радует в той степени, что уже делает нас с Виталием людишками не очень-то и бесполезными, каковыми, как видно, считает нас новоявленный дядька. Дядька, кстати сказать, это, кажется, такой ни то слуга, ни то наставник, ни то ещё какой-то там воспитатель по идее-то. Но этот прямо как домомучительница фрекен Бок, но только не в юбке, а в красной ливрее и в синих штанах …
– Позвольте донести ваш багаж, господа хорошие! – подскочили к дверям вагона сразу двое мужиков бородатой наружности в кожаных фартуках и надраенными до золотистого блеска латунными бляхами на их широких и могучих волосатых грудях.
– Не стоит, голубчики! – не громко, но веско проскрипело с перрона из уст шагнувшей в этот момент по направлению к выходящим из вагона молодым людям властной бабули.
– Не стоит, – повторила она, – Господа молодые и сами вполне способны донести свои личные вещи до ожидающей их с самого раннего утра коляски. Не смейте портить мне эту пару балованных барчуков! А это, голубчики, держите, дабы не судили о якобы жадности на деле тороватой боярыни да выпили как-нибудь на досуге во здравие клана Морозовых!
Тихонько матерясь и поминутно чертыхаясь, недовольные Виталий с Маликом по наитию направились было к ближайшему и наиболее представительному экипажу, но тут же были остановлены всё тем же скрипучим и властным старушечьим окриком.
– Не так быстро, юные княжичи! Ваше место в челядской коляске, ибо большего вы пока что не заслужили, потому как по заслугам и честь. А то ведь как пакостить, так вы мастера превеликие, а как отвечать за содеянное, так вы сразу в кусты аки козлищи Единого!
– Ой, да ну что вы, боярыня-матушка, берите выше, – насмешливо возразил ей степенно подошедший к ней дядька, отвешивая куртуазный поклон и в очередной раз забывая свою псевдостаринную велеречивость, – Они теперь какие-то херувимы, как сами объявили не далече как сегодняшним утром! А потому, боярыня-матушка, ещё раз преклоняюсь перед вашим наставническим талантом, ибо в бричке у Васьки-корейца им будет самое место!
– Не, Малик, ну ты понял, да? – возмущенно зашептал Виталий, с кряхтеньем взбираясь на жёсткую узенькую скамью довольно высокой коляски с рогожным откидным верхом, парой фонарей и четырьмя эллиптическими, а то быть может и полуэллиптическими или даже четверть эллиптическими рессорами над каждым из обрезиненных колёс.
– Ага, – тут же с готовностью откликнулся не менее возмущённый подобным боярским произволом Малик, – Эта бабка Шапокляк заявила нам, что место твоё теперь у параши!
Виталий, собственно как и сам выдавший эту гнуснейшую сентенцию Малик, был что называется нормальной половой ориентации, да и к разного рода новомодным толерастам себя никак не относил, а потому привычно попытался лягнуть товарища в отместку за не очень-то и уместную для ситуации тюремно-парашную аналогию.
Так же привычно увернувшись и ответив таким же привычно безрезультативным пинком, Малик тоже взгромоздился на неудобное сиденье и по примеру своего друга воткнул было ящик с чемоданом между ним и собой, но под выразительным взглядом подошедшего к их коляске дядьки передал багаж одному из встречавших «краснопиджачников».
После того как свое неведомое барахло сдал и поморщившийся Виталий, дядька уверенно подошел к первому экипажу и одним слитным движением закинул свою тренированную тушку на мягкий диванчик напротив уже усевшейся пожилой пары.
Проследив, как багаж уложили куда-то в заднюю часть их коляски, Малик с облегчением вздохнул и, не без оснований ожидая неблизкую российскую дорогу со всеми прелестями и семью загибами на версту, постарался устроится с максимально возможным комфортом в их минимально понятных ему сложившихся жизненных обстоятельствах.
Однако, с некоторой опаской оглянувшись на сидящего рядом Виталия, сообразил, что так устроиться буквально на пустом месте, как это умеет его друг детства, его простодушной русской натуре башкирского происхождения просто не суждено.
Сам же Виталий в это время глубокомысленно пытался понять, как эти татары ухитряются сидеть на любой деревяшке, будто сам товарищ Будённый на лихом коне…
Скамья напротив их совместного седалища также не осталась пустовать, поскольку на неё дружно, словно двое из ларца, взгромоздились двое оставшихся на их долю встречавших, ни то охранников, ни то конвоиров, но зато одинаковых не только с их бородатого лица, но и, с аналогичного дядькиному, красного пиджака.
После того, как их коляска с жалобным скрипом основательно просела от запрыгнувших в нее красных молодцев, сидящий на облучке в передней части коляски кучер, ездовой или как там его ещё, издал губищами резкий поцелуйный звук, стеганул вожжами и несколько резковато, для непривычных к этому виду транспорта ребят, тронулся с места.
– Бли-и-ин!!! Четыре танкиста и с-собака!!! – злобно зашипел чуть не сверзившийся под скамью удобно устроившийся на ней Виталий довольно обернувшемуся на звук падения водителю кобылы, – Вторая серия южнокорейской дорамы!
– А почему это вдруг сразу вторая серия? – ожидаемо не удержался от вопроса Малик, с меньшим успехом пытавшийся обрести утраченное физическое равновесие, – И что там у них вообще во второй серии той южнокорейской версии было-то?
– А у них там всего-то две серии и было, – тоном завзятого кинознатока отмахнулся от него Виталий, – А на весь сериал денег наверное просто не хватило. Первая серия так и называлась «Четыре танкиста и собака», а вторая – «Четыре сытых танкиста»…
По всей вероятности, танки, а значит и танкисты, и даже танкисты южнокорейские, в этом мире тоже имелись, что можно было уверенно заключить уже по чуть не сверзившимся от хохота красным молодцам и обиженно отвернувшемуся от них узкоглазенькому вознице.
Меж тем, их импровизированный конный поезд начал проезжать по дороге, идущей вдоль огороженного невысоким чугунным забором подворья, поодаль в центре которого стояло, вздымая ввысь свои серебристые купола, похожее на церковь сооружение.
Лица их буквально только что ржавших, аки лошади, краснопиджачных сопровождающих моментально посуровели, глаза закатились куда-то в зенит, спины резко выпрямились, а указательные пальцы правых рук принялись неистово чертить воображаемый косой крест на приоткрытых, словно для произнесения звука «о», ртах.
– Слушай, Виталий, – зашептал Малик более продвинутому, как он полагал, в вопросах православия другу, – Рот ведь крестят только когда зевают, или я чегой-то не догоняю?
Глава третья, в которой герои познают магию вероятностей и руно-магических артефактов
Интеллектуальный конфликт, возникающий, когда новая
информация противоречит имеющимся стереотипам
Одно из определений когнитивного диссонанса
Сидевший напротив Виталия с Маликом поджарый седовласый мужчина, облачённый на сей раз, по всей видимости, для пущего разнообразия во вполне классический полосатый костюм-тройку в серых тонах, смотрел на них своими умными прищуренными глазами и зловеще многозначительно молчал, периодически переводя взгляд с одного на другого.
Поскольку их новообретённые родственники в лице такого же молчаливого дедули и властной бабули демонстративно устранились от дальнейшего общения с этими, как их назвала бабуля, пакостниками сразу же после их прибытия в довольно обширную усадьбу, то первичный инструктаж для них собирался провести именно данный зловещий субъект.
Усадьба боярыни Морозовой, как упорно называла себя уже бабуля, кстати сказать, была и правда обширной, но из-за буйства разросшейся зелени, в которой все подворье просто, что называется, утопало, рассмотреть какие-то отдельные детали ее ландшафта ребятам не представлялось возможным хотя бы за недостатком предоставленного для этого времени.
По указанной причине Виталий, нарочито нахально игнорируя их весьма импозантного и молчаливого визави, больше жадно глазел в распахнутое окно, откуда слышались весёлые девичьи голоса и заливистый смех, манящий плеск явно прохладной воды в близком озере или пруду, а также успокаивающе-мерное поскрипывание каких-то скрипучих уключин.
В противовес товарищу, обычно рассеянно-задумчивый Малик, тесно общавшийся в своё время с двоюродным и очень оперуполномоченным братом, в данный момент был собран и внимательно отслеживал все нюансы поведения пригласившего их для беседы субъекта, статус которого был хотя и не очень ясен, однако ж конторой от которого несло за версту.
– Итак, молодые люди, – не выдержал первым затянувшегося молчания мужчина, явно не очень-то довольный тем фактом, что первым, вопреки его почти всегда срабатывавшей уловке, пришлось всё-таки заговорить ему самому, – Меня зовут Егор Глебович Силин, а ваши имена мне известны, и потому я предлагаю покончить с расшаркиванием, дабы…
– Дабы напомнить и нам наши собственные имена? – проворчал Виталий себе под нос, явно передразнивая Егора Глебовича, но, впрочем, тут же тушуясь от его выразительного взгляда под ещё более выразительно приподнятыми мохнатыми и седыми бровями.
– Дабы до захода солнца успеть провести с вами, милостивые государи, – — продолжил Егор Глебович, слегка хлопнув ладонью по столу, – небольшую беседу по поводу того, чего и как вам дозволяется делать на территории, вверенной мне господами Морозовыми усадьбы, а чего вам обоим здесь категорически никогда не рекомендуется делать…
– Так это получается уже совсем не первичный инструктаж, – деланно возмущённым тоном, заговорил Виталий, пихая Малика под какое-то особо болезное ребро, – Это уже какой-то инструктаж по технике электробезопасности получается, на который мы с моим братом пока что ещё не давали согласия. Ить плавали уже, знаем! Главный рубильник кто потом у вас отключит или, наоборот, включит, а нам потом с ним за всё отвечай, да?!
– Я не совсем понял вас, сударь, – как ни в чём ни бывало продолжил оказавшийся и в самом деле безопасником здешнего подворья человек, – Однако же, в свете последних лицейских событий, каковой и светом-то назвать у меня язык просто не поворачивается…
Егор Глебович протянул руку за лежащей на специальной подставке курительной трубкой и, тщательно продув чубук, принялся неспешно набивать ее чашечку табаком из стоящей рядом с подставкой расписной коробки, вынуждая Малика лишь как-то нервно сглотнуть.
Затем, сноровисто покончив с набивкой, он так же привычно потер кончиками пальцев над черепаховой пепельницей, стряхивая туда прилипшие на них табачные крошки и золотистую пыль, после чего поднёс свой указательный палец к трубочной чашечке.
– Что же кашаетша вашего предыдущего вопроша, гошподин княжич, – прошепелявил Егор Глебович сквозь сомкнутые на трубочном мундштуке зубы и, выпуская из кончика мизинчика самый настоящий, правда, крошечный огненный факел, – То извольте, я буду рассматривать это как очередную проверку моей профессиональной пригодности, хотя и не вам об этом судить, при всём моем к вашим родителям, равно как и вашим дедушке с бабушкой уважении, пых-пых-пых. Вас, сударь, зовут Виталием Юрьевичем Морозовым, вам шестнадцать лет и всё хорошее, что о вас можно ещё сказать, так это то, что вы, как и ваш братец, этой весной с отличием закончили второй магический лицей. С отличием, впрочем, слишком громко сказано, ибо при такой силе, а точнее, слабости дара, пых…
– Вас же, княжич, – небрежно ткнул безопасник трубкой в сторону жадно следящего за ней Малика, – Зовут Марком Юрьевичем Морозовым, вам, понятно, также шестнадцать лет, и вы тоже недавно окончили со своим братцем тот же лицей, едва не спалив его дотла вместе с прилегавшими к нему постройками, близ расположенным старинным парком и бумагодельной мануфактурой несчастных братьев Троесуевых, что из клана Юсуповых.
– Э, каких ещё таких братьев Троесуевых, – не понял Виталий, заворожено глядя на всё ещё дымящийся палец Егора Глебовича, – Это Электроника с его двойником, что ли? Ну, который белобрысый кудрявый мальчик из чемодана, да? Так их двое, вроде бы, а не трое!
– У тех другая фамилия, – вернул тычок под ребро Малик, которого отныне стоило бы называть Марком и который неотрывно следил не только за дымящейся трубкой, но и, как его теперь уж брат, за пальцем их экзотермического собеседника, – А часовню тоже мы?!
– Какую ещё такую часовню? – тревожно вскинулся Егор Глебович, хватаясь за сердце и безуспешно шаря по зелёному сукну стола в поисках чего-то, – Вы что там с братцем в этом самом своём многострадальном магическом лицее совсем с ума посходили, что ли?!
– Да и хрен с ней с этой часовней, – небрежно отмахнулся Виталий, словно генерал из бородатого анекдота про Бельгию, стёртую с лица земли одной советской ракетой, – Это у вас типа магия, что ли, Егор Глебович, да? Или всё же таки какой-то прикольный фокус?
С чего-то враз сбледнувший безопасник наконец нашёл на своём рабочем столе то, что так долго и упорно искал, и, отвинтив у этого чего-то винтовую крышечку, запрокинул в свою широкую глотку несколько очень глубоких и звучных бульков, тут же распространивших по его уютному кабинету аромат недурного, по всей вероятности, коньяка.
– Это же вы типа так неудачно пошутили, милостивые государи, да? – слабым голосом вопросил Егор Глебович, непонятно к кому конкретно из них обращаясь, но совершенно непроизвольно копируя при этом весьма заразные обороты из манеры речи Виталия.
– Во-о-он!!! – раненным зверем взревел тот, в руки которого была вверена безопасность усадьбы бояр Морозовых, когда получил в ответ на свой жалобно прозвучавший вопрос лишь только молчаливый кивок как всегда донельзя довольного собою Виталия.
Вопя от ужаса и даже не пытаясь уворачиваться от весьма болезненных молний, колющих поочередно оба их тощих мальчишеских зада, обретшие друг друга братья ринулись из кабинета Егора Глебовича, неуклюже спотыкаясь и падая чуть ли ни на каждом шагу.
– Помнится мне, что кто-то из нас мечтал о близнецовых родинках на полузадиях наших, о краснокожий брат мой? – чуть ли не плача простонал Виталий, едва они удалились от начальника службы безопасности на безопасное, по мнению Виталия, расстояние, – Ну и таки вот, Мася, я вам не скажу за банальные родимые пятнушки из наивных, как северный юноша, индийских фильмов, а вот за одинаково чудные электроожоги на наших ещё более чудных от этого тухесах, полученные к тому же ещё и таким вот контрабандным путём…
– Всю контрабанду делают в Одессе на Малой Арнаутской, – перебил его Марк, – Кха, как же курить хочется! Кстати, чего это я вдруг стал Масей, о бледнолицый брат мой, а?
– Мася, о краснорожий брат-наркоша, – поучительно начал Виталий, – Э, хорош уже там пинаться на бронепоезде! Короче, это производный вариант от твоего нового имени. Скучно как-то, ты не находишь? Да нет, это я уже про свою погремуху, которая почему-то осталась такой же какой и была. Ну что, пошли, что ли, найдём столовку или как это у них здесь ещё называется, ну не рыгаловка же или тошниловка там, в конце-то концов?!
Уже почти окончательно заблудившихся среди многочисленных коридоров, проходов и переходов этой огромнейшей усадьбы, уже почти отчаявшихся и совсем даже не почти проголодавшихся близнецов нашел очередной краснопиджачник, который молчаливо поманил их за собой и наконец-то проводил в специально отведённые для них покои.
Покои, потому как эти просторные комнаты, включавшие в себя хорошо обставленную гостиную, богатую библиотеку, две уютные спальные комнаты и опять же две неплохо оборудованные отдельные ванные, назвать как-то иначе было ну просто нельзя.
Не обратив какого-либо особого внимания на сложенный посреди гостиной багаж, братья по несчастью ли там, по духу или по крови, что прежнего значения уже действительно не имело, не сговариваясь, с торжествующим рёвом ринулись в выбранные ванные комнаты.
Выйдя из своей ванной в роскошном банном халате, как оказалось, только вторым, более обстоятельно отмывавший себя от дорожной пыли Марк обнаружил Виталия сидящим в таком же халате на диване за низеньким столиком и внимательно изучавшим лежащие там же свеженькие, вроде, газеты, до сих пор ещё вкусно пахнувшие краской из типографии.
– На вот, – пододвинул Виталий Марку один из номеров какой-то газеты, не отрываясь от лихорадочного чтения захватившего его материала, – Прочитай-ка для начала вот это!
«Тырновский вестник» – прочитал про себя название печатного издания Марк. «Как нам сообщает заслуживающий нашего доверия источник», – продолжил он читать ниже уже в передовице, – «Сегодня из Москвы и к величайшему сожалению большинства наших читателей, отнюдь не проездом, в благословенное Тырново прибыли двое, не побоимся сказать это даже в глаза, величайших бузотёров, каких только рождала наша земля. Да-да, речь о тех самых В.Ю.М. и М.Ю.М., кои прекрасно известны нашим читателям по»…
– Нет-нет, – мотнул головой Виталий, проследив направление взгляда своего, теперь уж так и придется называть его, брата, – Ещё ниже читай, но только на дату сначала глянь.
«Понедельник, 13 августа 1990 года», – прочитал дату брат не без некоторого удивления и продолжил, как ему посоветовал Виталий, ниже передовицы, – «Вчера, в присутствии приглашённых по столь знаменательному поводу представителей местного и волостного начальства, в нашем городе деревенского типа в торжественной обстановке была открыта новая лавка магических, полумагических и совершенно диамагических артефактов»…
– Не понял! – озадаченно взглянул Марк на Виталия, – Я ни фига не понял, Виталь! Ни про дату, скорее всего сегодняшнюю, да ещё и с девяностым годом как у нас, не понял, ни про шутку с салоном магических артефактов я тоже ни фига не понял, Виталь! И, вообще, какого такого японского соевого соуса с хреном у них здесь творится, Виталь?!!
– Извольте отобедать, вашбродь! – откровенно пренебрежительно кивнул им ещё один хамоватый обладатель красного пиджака, без стука вломившийся в их гостиную – А то ить наша Боярыня с боярином вас давно к ужину просют, а ждать оне ох как не любют!
– Таки тогда к обеду или таки к ужину, голубчик? – явно издеваясь над возомнившем о себе хамом, спросил у того Виталий, безо всякого стеснения переодеваясь перед ним во что-то из своего платяного шкафа, – Как это, какая разница, милейший? Обед – это первое, второе и третье, а ужин – это только второе и третье, но без первого, в то время как я уже несколько дней без первого, а мой брат ещё и без второй порции второго! Ить сам понимашь, иной раз такое третье подадут, что наружу просится и первое, и второе, и собственно, само третье, которым просто сделали чуть подслащённое первое, во как!
Сон это там или что ещё другое, – рассуждал Марк, пробуждая в себе былого победителя школьных физических олимпиад и следуя вместе с Виталем за их сбитым с толку и вконец смутившимся проводником, называть которого слугой даже внутренне, им не позволяли ни воспитание, ни образование, ни весь советский жизненный строй, хотя и горбачёвскую перестройку с сопутствующей ей гласностью оба не задумываясь приняли на ура.
