Драматический взгляд. Пьесы
Голда: Старик!? Зачем? Он же болен. (после паузы) Впустите его.
Даян: Зря, ничего нужного он уже не скажет.
Голда: Это нужно не нам, а ему. Впустите!
Стенографистка уходит. Входит Бен-Гурион.
Бен-Гурион: Здорово, предатели.
Голда: Давид, что с тобой?
Даян: Старик спятил!
Бен-Гурион: Еще нет, не надейся. Я пока еще в состоянии сопоставить пару очевидных фактов. И что-то мне не верится, что это нападение было для вас обоих неожиданностью!
Голда: Как это?
Даян: Ты о чем?
Бен-Гурион: А что это ты так испугался, Мойша?
Даян: Не называй меня так, я – Моше.
Бен-Гурион: Это когда ты сражался с вишистами, ты был Моше. И когда оборонял Дганию ты тоже был Моше. И еще много, много раз ты был Моше. Но сейчас ты – маленький, испуганный галутный еврей Мойша, несмотря на то, что родился в кибуце. И твоя повязка тебе сейчас не придает мужественности, Мойша Кутузов.
Голда: У Кутузова была повязка на другом глазу.
Даян: Кто такой Кутузов?
Голда: Ты болен, Старик.
Бен-Гурион: Это страна больна, а я просто умираю. Но сегодня я еще жив и сегодня я хочу посмотреть вам в глаза и спросить "почему?"
Даян: (после паузы) Да потому, что так было надо для страны!
Бен-Гурион: Вот сейчас ты стал похож на Моше, да и повязка тебе к лицу. Только мне был много ближе испуганный галутный Мойша. Он бы не подставил страну под удар, а ты подставил. И как, доволен?
Даян: Я был убежден, что мы справимся малой кровью.
Бен-Гурион: Ты ошибся. И эта кровь на тебе (Голде) и на тебе. Впрочем, вы это прекрасно понимаете и вы еще способны сами себя судить. Только построже, построже! Но все-же ответьте – почему?
Голда: Да потому, что начни мы первыми, нанеси мы упреждающий удар, на нас бы обрушился гнев держав. И Америка была бы в первых рядах. Киссинджер нас предупреждал напрямую.
Бен-Гурион: Когда это мы оглядывались на державы?
Голда: Да всегда, просто ты не хотел этого замечать.
Бен-Гурион: И ты полагаешь, что наше непротивление, наша подставленная щека принесет нам дивиденды?
Голда: Я в этом уверена!
Бен-Гурион: А я убежден в обратном. В 67-м мы напали первыми. Правда, Насер закрыл проливы, но кого волнует казус белли когда речь идет об евреях. И все кричали об агрессии, об ничем не спровоцированном нападении, как бы смешно это не звучало после речей Насера. А что в итоге? Нас стали уважать....
Даян: Нас стали бояться!
Бен-Гурион: На Ближнем Востоке это то же самое, мне ли тебе объяснять? Наши акции только поднялись, потому что все любят победителей.
Даян: Мы победим и в этой войне – слушай радио.
Бен-Гурион: О, да! В военном плане – мы победим. Но поверьте старому человеку, на нас еще навесят всех собак вопреки всякой логике. И сделают это потому, что мы прогнулись под Киссинджера, прогнулись под Москву, прогнулись под Садата. Особенно под Садата. Вот этот-то получит все дивиденды, ведь свое он уже урвал.
Даян: Что он урвал, что? Арик в 120-ти километрах от Каира!
Бен-Гурион: А Садату плевать!
Даян: Ты знаешь, что их потери в десять раз больше наших?
Бен-Гурион: А Садату плевать!
Даян: Мы взяли в плен тысячи египтян.
Бен-Гурион: А Садату плевать! Зато они взяли десяток наших и это их победа. А на своих они все плевать хотели! И знаете, что самое главное? Теперь они знают. что на нас можно давить и они знают как давить и они таки будут давить!
Голда: Скажи ему, Моше, что же ты молчишь!
Даян: Я промолчу, пусть Премьер скажет.
Стенографистка: Давайте лучше я скажу.
Голда: Ты? А что – говори. Ты последнее время изрекаешь истины. Правда опасное это дело.
Стенографистка: Я знаю.
Бен-Гурион: Ну-ка, послушаем глас народа.
Стенографистка: Этот глас вам может не понравиться.
Бен-Гурион: Неважно, мне последнее время многое не нравится. Наверное это старческое, или даже предсмертное. Ну давай, говори.
Стенографистка: И скажу, только потом не жалуйтесь. Вот вы тут обличали Премьера и Министра. А ведь они оба ваши ученики. Да, да, они не сделали ничего такого, что противоречит вашим собственным убеждениям.
Бен-Гурион: Моим? Разве я делал что-нибудь тайком от народа и от страны?
Стенографистка: А кто сказал: “Не важно, что хочет народ – важно, что нужно народу”? Ваши бывшие соратники оказались хорошими учениками.
Бен-Гурион: Постой, но иногда это бывает необходимо. Порой народ надо направить.
Стенографистка: Допускаю, что в этом был смысл раньше, когда наше общество бы незрелым. Но сейчас народ уже не тот, да и вы не те.
Бен-Гурион: Я-то точно не тот, что раньше. Предположим, однако, что ты права. Хорошо, тогда мы уйдем и освободим место тем, кто лучше нас, современней, демократичней, наконец.
Даян: Говори за себя, Старик. Меня еще рано списывать.
Бен-Гурион: А тебя и не спросят. Мне вот хватило смелости уйти раньше, чем вы меня об этом вежливо попросили.
Стенографистка: Интересно, подумали ли вы о том кто придет вместо вас? Ну-ка скажите, кого бы вы хотели видеть во главе государства?
Бен-Гурион: Думаю, с этим-то проблем не будет. Возможно, Шимон. Хотя…
Стенографистка: Вот именно! И это результат вашего авторитарного правления.
Голда: Врешь, у нас демократия!
Стенографистка: Обертка, не более! А у руля стоят сильные и харизматичные люди… истинные гиганты. Мы все перед ними… перед вами… преклоняемся. Вот только одна маленькая проблема. Гигантам свойственно остальных подминать под себя. Иногда они этого даже сами не замечают. В результате личности такого-же калибра просто не выживают, а остаются либо серости, либо приспособленцы и карьеристы.
Даян: Ну ты, дочка, загнула!
Стенографистка: Возможно, я немного преувеличила.
Даян: Хотя, с другой стороны… Впрочем, неважно.
Бен-Гурион: Не знаю, не знаю. Я никогда не рассматривал ситуацию с этой стороны. Что же это получается: отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина? (опускается на стул) Не понимаю. Ничего не понимаю. Наверно я слишком долго живу. Простите старика… Я просто устал, слишком устал. И
уже совсем ничего не соображаю. Скажите же мне, ради бога, что происходит?
Стенографистка: Похоже, заканчивается эпоха.
Бен-Гурион: И похоже, вместе со мной.
Эпилог
Голда, Бен-Гурион, Даян, Абба. Входит Стенографистка.
Стенографистка: Госпожа премьер.
Голда: Да?
Стенографистка: Вот. Список.
Голда: Список? Какой список? Ах, да! Давай его сюда. (Стенографистка передает список). Сколько?
Стенографистка: Еще триста пятьдесят четыре.
Голда: Спасибо, Можешь идти.
Стенографистка: Извините, можно узнать, что вы будете с ним делать.
Бен-Гурион: Она будет его читать! Вслух! От первого имени и до последнего.
Голда: Прочитай сам. Ну пожалуйста!
Бен-Гурион: Я плохо вижу.
Голда: Может Моше прочтет?
Даян: Ты премьер – тебе и читать
Абба: Читай – не тяни.
Голда: Ладно. (Стенографистке) Ты можешь идти.
Стенографистка: Можно я останусь?
Голда: Зачем тебе это?
Пауза
Даян: Ее брат сейчас на Синае.
Бен-Гурион: Или в этом списке. Извини, девочка. Ты его просмотрела?
Стенографистка: Я боюсь.
Бен-Гурион: Читай, Голда. Видишь – тебя ждут.
Голда: (смотрит в список) Тут все по алфавиту. Ну зачем же так?
Дальнейшего нам не слышно. Голос за сценой читает стихи. В это время: Бех-Гурион сидит, устало опустив голову, Даян стоит неподвижно, с какого-то момента отдавая честь, Абба сидит задумчиво, Стенографистка сидит закрыв лицо рукам. Периодически сквозь стихи слышен голос Голды. .
Голда: (читает) Абрамзон Давид… Альфаси Менахем..
Песня: Ты помнишь как обрушилась война?
Когда ушли от нас отцы и деды
И те что не увидели победы
Оставили в наследство имена.
Голда: (читает) Мошкович Гади… Мизрахи Шмуэль
Песня: Они погибли на войне, а тут
Остались только имена и лица
Ты можешь умолять или молиться
Но все равно обратно не придут
Голда: (читает) Познански Ицхак… Портнов Амихай
Песня: Ни завтра ни сегодня не придут
Не подойдут тихонько к изголовью
И песню колыбельную с любовью
Тебе на сон грядущий не споют
Голда: (читает) Клебанов Борис… Резник Михаэль
Песня: Мы тоже этих песен не поем
Лишь имена в молитвах произносим
И больше никого уже не спросим
Что в имени тебе моем?
Голда: (читает) Шиманович Зальман… Шитрит Эзра
Улица перед входом в Кирию. По прежнему стоит Женщина. Женщина обращается к залу.
Женщина: Извините меня, пожалуйста, вы не видели моего Эли? Он ушел так неожиданно, что я не успела сложить ему теплый шарф. А ведь в этом году такие ранние холода! Ах, эти дети, они такие беззаботные. Ну ничего, на то и мама, чтобы позаботиться. Вот он, этот шарф, я взяла его на всякий случай. Если увидите моего Эли, передайте пожалуйста, что мама его ждет. Но только пусть, ради бога, не торопится. Я подожду.
Закрыть Америку
Драма
Действующие лица:
Автор
Сервантес – Мигель де Сервантес Сааведра, будущий писатель
Фра Франциско – монах-францисканец, бывший инквизитор
Эль Греко – живописец
Доктор – Херонимо де Санта Фе, доктор
Диего – бывший конкистадор и навигатор
Кармелита – трактирщица
Действие происходит в провинциальном городке Испании в 1590.
Трактир обозначен условно. Периодически возникает пьяный шум. В середине сцены стол. За ним сидят Доктор, Диего и фра.Франциско. Они оживленно что-то обсуждают. На авансцену выходит Автор.
Автор: Здравствуйте, друзья. Я – автор этой пьесы. Не удивляйтесь и не пугайтесь, я вышел к вам совсем ненадолго, чтобы объяснить, кто будет с вами в течении ближайших часа или двух. Посмотрите туда (показывает на стол). Это мои герои. Да, это я собрал их. Правда, не все еще в сборе, но скоро появятся и остальные. Как вы думаете, для чего они здесь? Ну как, догадались? Конечно же, они тут для того чтобы поговорить с вами и сказать вам то, что я сам сказать то ли не умею, то ли стесняюсь. Но я нашел очень простое решение. Я поместил моих героев в глухую испанскую провинцию и забросил их на несколько сот лет назад. Сейчас я собираюсь дать им слово. Еще не знаю, что они вам расскажут, но мне почему-то кажется, что это может быть актуально. Возможно и наши сегодняшние беды имеют очень давние корни. Итак, год 1590. Слово моим героям.
Кармелита вводит Сервантеса, проводит между (воображаемыми) столиками к столу на сцене. По пути она болтает.
Кармелита: Проходите, сеньор, проходите. Уж извините нас, провинциалов. У нас, как что интересное происходит, ну там бой быков, или еретика какого жгут, так опосля на мужиков наших сразу жажда нападает. Вот и прутся они в мой трактир, да льют винище себе в глотки, чтоб им в том вине утонуть. Ой, что это я, прости меня, святая дева (крестится). Так что уж не обессудьте, трактир сегодня переполнен, только за одним столиком место и осталось. Зато люди за ним сидят все больше благородные. Вот доктор наш, дон Херонимо, прекрасный человек. А уж врачует-то он просто милостью божьей. Как он бабке Сильвии ломоту в костях лечил, так мы все прибегали смотреть. А ей все лучше и лучше. И совсем было он ее вылечил, да тут возьми она да помри. Вот незадача, да разве это доктора вина-то? Болтают про него правда, что он трупы режет и еще… всякое. Да это все враки. вы и не верьте. А вот того сеньора, я сама не знаю, но сразу видно, что идальго, верьте моему слову. Наш-то доктор абы с кем сидеть не будет. Ну и святой отец, конечно. Он не наш, не местный, но в наших местах уже давно, и вы знаете, поговаривают, что он большой святости человек. Не знаю, я раньше святых великомучеников не встречала, но наш фра Франциско совсем не куражится и к нам, простым людям, он тоже по простому, хотя сам и из ученых, это вам всякий скажет. А вас, простите, как величать?
Сервантес: Моя фамилия – Сервантес. Но вы, милейшая, не утруждайтесь, зовите меня просто – дон Мигель.
Кармелита: А меня Кармелитой кличут. Так что, если что потребуется, так и кричите – Кармелита!! (обращается к сидящим за столиком) Позволят ли благородные господа дону Мигелю присоединился к вашему столу?
Фра Франциско: Я думаю, никто не возражает, верно?
Диего: О чем разговор. Присоединяйтесь.
Доктор: С кем имеем честь?
Сервантес: Мигель де Сервантес Сааведра к вашим услугам.
Доктор: Херонимо де Санта Фе, местный эскулап
Фра Франциско: Франциско, скромный слуга божий из местного монастыря.
Диего: А я вот не местный, только что из Вест Индии. Диего из Люцены, к вашим услугам.
Сервантес: Так вы андалузец?
Диего: В двенадцатом колене. Боюсь, что прежде того в моем роду в основном были мавры. Но уже не первую сотню лет мы верные сыны церкви.
Сервантес: Я так понял. что вы конкистадор из Америки?
Диего: Я еще не привык так называть наши новые территории. Впрочем – да, из Америки. И я действительно был чем-то вроде конкистадора. Правда это было давно.
Сервантес: Я слышал, что бывших конкистадоров не бывает…
Диего: Рыцарь и на отдыхе – рыцарь? Бывает, дон Мигель, еще как бывает. Тем более, что последние годы я все больше странствую по морям, чем по горам и непроходимым лесам.
Сервантес: Вы не слишком похожи на простого солдата. Пожалуй тут чувствуется Саламанка или Сарагоса. А может быт Барселона?
Диего: Саламанка, дон Мигель, Саламанка. Но мне пришлось покинуть Альма Матер, недоучившись.
Сервантес: Да и на простого матроса вы не похоже. Я бы предположил, что вы капитан или шкипер.
Диего: Всего лишь скромный навигатор, то есть штурман.
Сервантес: Извините, если лезу не в свое дело.
Диего: Ну что вы! У меня секретов нет.
Доктор: Тогда не расскажете ли нам свою историю, дон Диего? Не одному дону Мигелю интересно послушать.
Фра Франциско: А не пойти ли нам еще дальше? Пусть каждый из сидящих за столом расскажет про свою жизнь. Даже мы с доном Херонимо не слишком много знаем друг о друге.
Доктор: Ну, вы-то, предположим, знаете о мне многое, если не все.
Фра Франциско: Все знает только один Всевышний. И я не знаю про вас ничего такого, чего вам следовало бы стыдиться.
Доктор: (пристально смотрит на фра Франциско) Ну в таком случае я присоединяюсь.
(в зал) Кармелита!! Еще вина, будь добра. (к собеседникам) Не возражаете, господа?
Фра Франциско: Ни в коем случае. (в зал) И, слышишь Кармелита? Нацеди нам из того бочонка, что у тебя под стойкой с левой стороны. (к собеседникам) Вот они – привилегии постоянного посетителя.
Доктор: Итак, кто начнет?
Диего: Наверное – я, ведь с меня все началось.
Фра Франциско: Вообще то все началось с вас (в сторону Сервантеса) Не правда ли, дон Мигель.
Сервантес: Меа кульпа.
Диего: О, да и вы не чужды ученой словесности. Уж не одна ли у нас Альма Матер?
Доктор: А вот сейчас узнаете. Не возражаете дон Мигель?
Сервантес: Мне тоже скрывать нечего. (со смехом) …Пока что. Итак, я родился и вырос неподалеку от нашей новой столицы…
Появляется Кармелита с Эль Греко
Кармелита: Вот ваше вино, господа, а к нему закуска.
Радостные возгласы.
Кармелита: Боюсь навлечь на себя ваш гнев, но вот этот господин тоже хотел бы присесть к вашему столику.
Диего: Ты меня еще не видела в гневе, Кармелита, но под такую закуску и не увидишь.
Фра Франциско: Мы прекрасно видим, дочь моя, что единственное место осталось только за нашим столом. Прошу вас, сеньор…?
Эль Греко :Я живописец из Толедо, господа. Меня знают под псевдонимом Эль Греко, потому что я родом с Крита. Боюсь что мое настоящее имя прозвучит для вас как какое-то еретическое заклинание.
Доктор: Позвольте, мы все тут поклонники Эллады, не правда ли? (все подтверждают со смехом). Ну что тут может бы такого страшного? Да мы и не из пугливых. Вот дон Диего, например , сражался с краснокожими варварами, да и дон Мигель производит впечатление закаленного солдата. Итак, как вас зовут? Аристотель? Сократ? Или может Платон?
Эль Греко: Мое имя Теотоко́пулос, Доме́никос Теотоко́пулос.
Диего: (истово крестится в шутку) Матерь божья, спаси и помилуй.
Фра Франциско: Ну что ж, Доме́никос – вполне христианское имя. А вас, дон Диего, я прошу не забываться в присутствии священнослужителя. (Диего наклоняет голову в притворном смирении) Можем ли мы звать вас дон Доминик?
Эль Греко: Разумеется, друзья меня именно так и зовут. Но, похоже, мой приход прервал вашу беседу.
Доктор: Видите ли дон Доминик, мы тут как раз придумали некую забаву. А именно – каждый из нас должен рассказать историю своей жизни. Не присоединитесь ли?
Эль Греко: С радостью и интересом. Позвольте, однако, внести предложение?
Диего: Валяйте.
Эль Греко: Пусть каждая из историй жизни заканчивается каким-либо поучением.
Диего: Позвольте, но мы не на проповеди!
Эль Греко: А я вот убежден, что достойно прожитая жизнь должна обязательно чему-то научить.
Фра Франциско: Например, того, кто еще только начинает жить. Я поддерживаю дона Доминика. А вы, дон Мигель? Ведь вам первому начинать.
Сервантес: Поучения не относятся к моим талантам. Но я попробую. Посмотрим, что из этого выйдет.
Доктор: Смелей, дон Мигель.
Сервантес выходит на авансцену.
Сервантес: Как я уже говорил, мой родной город – это Алькала-де-Энарес близ Мадрида. Род наш уходит своими корнями глубоко в историю полуострова, но ни знатностью, ни богатством предки меня не наградили. Впрочем, отцовских денег хватило на полгода в Саламанке. Так что проницательность дона Диего ему не изменила. А потом мне пришлось бежать в Рим поближе к святейшему престолу, но подальше от нашего всехристианнейшего короля. Меня преследовал королевский ордер на арест за участие в дуэли, да и отцовские деньги давно кончились, а долги, наоборот, росли. Они, эти долги, достали меня и в Италии, где я изучал искусство, так что мне пришлось срочно завербоваться в королевскую морскую пехоту. Там я и обзавелся сухой рукой (показывает).
Эль Греко: Осада Мальты, верно? Наверное вы были в сицилийском корпусе и пришли на помощь рыцарям ордена?
Сервантес: Ну что вы, тогда я еще был студентом в Саламанке. Руку я потерял много позже, при Лепанто.
Эль Греко: Вот вторая, после Мальты, победа христиан над безбожными османами. И не менее великая.
Сервантес: Верно, но мне эта победа не принесла особых лавров. Впрочем, мое участие было отмечено и я получил самые наилучшие рекомендации. Эти рекомендации, однако, сослужили мне не самую лучшую службу, попав вместе со мной в плен к маврам.
Диего: Вы были в плену у этих нехристей?
Сервантес: Целых пять лет, господа. Пять лет! Увидев мои рекомендательные письма берберийцы запросили такой выкуп, который моему отцу было просто не поднять. Прошло долгих пять лет пока меня наконец-то меня выкупили монахи Ордена Святой Троицы. Там, в плену, я многое претерпел, но об этом вряд ли стоит говорить. Поверьте на слово – эта далеко не развлекательная часть моей истории отнюдь не предназначена для застольной беседы.
Доктор: Разумеется, дон Мигель, мы все уважаем ваши чувства.
Диего: (вскакивает и ударяет кулаком по столу) Черт бы побрал этих магометан.
Фра Франциско: Дон Диего!
Диего: Простите святой отец, язык мой – враг мой (крестит рот).
Фра Франциско: (Сервантесу) А вот я как раз не прочь бы задать вам пару вопросов. Но это скорее для частной беседы. Прошу вас, продолжайте.
Сервантес: Далее не так интересно. После освобождения из плена я еще некоторое время служил в Португальских землях, но потом вернулся в Кастилию и подвизался в подготовке Непобедимой Армады.
Диего: Я бы уже не стал ее так называть. Или это ирония?
Сервантес: Возможно. Мы заготавливали продовольствие для галеонов. Но и здесь неудачи преследовали меня. Часть продовольствия сжег безбожный Франсис Дрейк при налете на Кадис, но в его потере обвинили почему-то именно меня. Потом недобросовестные поставщики исчезли с казенным авансом, и ваш покорный слуга оказался на пороге темницы, и даже, на какое-то время и за порогом. Тогда-то мне и представилась возможность сравнить кастильские тюрьмы с тюрьмами Хасана-паши. Но неприятности не оставляли меня своим вниманием. Однажды дело чуть не дошло до отлучения от церкви, хотя я и предполагаю, что тут были замешаны скорее мирские интересы. Ведь я всего лишь отказался применить силу для взыскания недоимок с крестьян. Похоже, тем самым я невольно посягнул на некие незыблемые основы.
Фра Франциско: Возможно, коммерция – не ваша стезя. А чем вы еще грешили, сын мой?
Сервантес: Поэзией, святой отец, поэзией.
Эль Греко: И каковы же были ваши успехи в изящных искусствах?
Сервантес: В поэзии я несколько более преуспел. Однажды на соревновании поэтов я даже получил восхитительный приз – три серебряные ложки. Воистину, поэзия принесла мне больший доход, чем коммерция.
Доктор: Но несмотря на все неурядицы вы не потеряли чувство юмора.
Сервантес: Напротив, я его отточил и закалил и намерен использовать; в качестве грозного оружия.
Доктор: Весьма похвально. Порой насмешка бьет сильнее меча, хотя и бескровно.
Фра Франциско: Что же привело коммерсанта и поэта Сервантеса....
Диего: И солдата....
Фра Франциско: …и солдата Сервантеса в наши края? Однако, позвольте, если мой вопрос нескромен, то искренне прошу простить меня.
