И к жизни присоединится.
Завершил Свиридов и все замолчали.
– Ты бы хоть чаем меня угостила, – реплика Свиридова была так естественна, что Виолетта ничуть не удивилась и обращению к ней на «ты», и вообще обращению к ней, как к хозяйке – пусть временной.
Чай пили молча, но Виолетта уже не раздумывала о том, как ей себя вести и что она тут делает. И когда Свиридов перекидывался с ней или Виктором ничего не значащими репликами, она чувствовала себя очень спокойно.
На меня надвигается
По реке
Битый лед.
На реке навигация,
На реке – пароход.
Свиридов запел вполголоса, очень медленно и задумчиво.
Виктор тихонько стукнул карандашом по хрустальной пепельнице.
Он не курил, но такая большая пепельница была обязательной принадлежностью его письменного стола, и Тоня подарила ему огромную хрустальную чашку, больше подходящую для салата или глинтвейна …
Свиридов встал и буквально выхватил Виолетту из-за стола и повел в танце.
Пароход белый-беленький,
Черный дым над трубой.
Мы по палубе
Бегали,
Целовались с тобой.
Виолетта даже не успела вставить ноги в снятые под столом туфли и так, босиком, закружилась в танце, название которого было ей неведомо.
Пахнет палуба клевером,
И смолой,
Как в лесу.
И бумажка приклеена
У тебя на носу.
Виктор стучал довольно ритмично, хрустальные удары поддерживали песню и танец.
Ах ты, палуба, палуба,
Ты меня раскачай,
Ты печаль мою,
Палуба,
Расколи о причал.
Под конец Свиридов так крутанул Виолетту, что она упала бы, но он подхватил ее и усадил в кресло.
– Ребята, заведите гитару … – и он вышел.
МЫ с УЛЕЙ
– Гриша, ты не составишь мне компанию? Мне будет нужна твоя помощь.
– Конечно, папа.
– Тонечка, мы едем в больницу. Сегодня консилиум по трем больным, хотя вряд ли мы успеем – случаи сложные.
– Успеха вам!
По дороге от машины к подъезду больницы Свиридов сказал Грише.
– Знаешь, случаи действительно очень трудные. Ты сам займись тут чем-нибудь – мне важно, что ты тут, рядом со мной. Хорошо?
– Хорошо, папа.
Гриша не очень понимал, чем он может помочь отцу, но привычка не спрашивать слишком много уже прочно укоренилась в его сознании.
Он и сам ловил себя на том, что говорит ровно столько, сколько считает нужным, не особенно заботясь о любопытстве собеседника.
Он побродил по коридорам, встретил знакомых, посидел в комнате дежурных сестер.
И даже выходил погулять – его тут знали и особенно расспросами не затрудняли – приехал – значит, так надо.
Гриша пообедал за столом со сварщиками и офицерами Воложанина, и только потом появился отец – усталый и грустный.
– Папа, поешь. Обед вполне съедобный.
– Нет, Гриша. Пойдем на воздух.
Они оделись и вышли из здания, и пошли по расчищенной дороге в лес.
– Мне показалось, что ты хочешь поговорить со мной. Так?
– Так, папа.