Концерт Патриции Каас 3. Далеко от Москвы. Город Солнечный

И только перед самым отъездом мать усадила их рядком и благословила.

Братья – Владимир и Степан – проводили их до трапа самолета.

В самолете оба, Юра и Даша, уснули, сморенные усталостью и их пришлось будить.

Их ждал Петроченков с машиной и приказом Свиридова переночевать у Дашиных родителей.

Олена Ксенофонтовна и Федор Антипович стали обнимать Воложанина, девчонки окружили Дашу, потом Воложанин достался Дашиным братьям.

Сели за стол помянуть свата …

На ночь Воложанину постелили в девичьей светелке, а девушки привычно устроились на полатях.

Но как только погасили свет Даша слезла с полатей и не таясь направилась в светелку, откинула одеяло и пристроилась рядом с Воложаниным.

– Как я по тебе соскучилась … – прошептала она, целуя его. – А ты?

– И я соскучился … Твои-то как … ничего, что ты пришла ко мне?

– А как я могла тебя оставить одного? Ну, глупой … – поудобнее устраиваясь у него под боком ответила Даша. Так, обнявшись, они проспали до утра.

А когда утром дом стал просыпаться, Даша поцеловала его и убежала на полати, к сестрам …

Выставки

ВЫСТАВКИ ГРИШИ

С большим трудом Гришу уговорили устроить выставку своих рисунков.

И на стекле входной двери в 401-й корпус появилось объявление:

«В холле 401-го корпуса открыта выставка рисунков Григория Свиридова.»

А внизу рукой Гриши было приписано – «Не судите слишком строго – меня заставили силой!»

Рисунки развешивали ночью, а утром в холле сразу образовалась толпа, и равнодушных не было. На стенах были развешаны листы с карандашными рисунками – одни были лишь набросками, другие представляли собой более завершенные произведения, и кроме линий и контуров изображения были оттенены, а тени растушеваны.

В основном это были портреты – были портреты мальчиков, их мам, офицеров Воложанина, Баранова, Карцевой, Потаповича, Долгополовой и многих других.

Свои портреты находили дежурные по этажу и девочки с этажей.

Оригиналы живо реагировали на свои портреты, на портреты хорошо знакомых – и таких незнакомых иногда – людей. Но даже сталкиваясь с новым выражением глаз на портрете удивлялись сходству и верности глаз художника. Живой обмен мнениями не угасал. Всем хотелось выразить свои восторги автору, но Гриша спрятался и найти его не смогли.

А он сидел у Владика Медякова и дрожал.

– Ну, что ты переживаешь? Твои рисунки либо хороши, либо очень хороши. Третьего не дано. Уж поверь мне. Или Мальчику – ему Дима Толоконников прямо так и сказал: Гриша – молодец, он настоящий художник.

– Все равно. Может быть я умею рисовать, но я рисую то, что я думаю, а не то, что я вижу … Вдруг им не понравится?

Но вечно прятаться не удалось, и первый же встречный очень живо и благожелательно поздравил Гришу за доставленное удовольствие – именно так сформулировал свое отношение к Гришиным рисункам малознакомый программист, который первым встретился ему в коридоре.

А потом … Гриша потом даже не мог вспомнить, кто и как его поздравлял, обнимал, жал руку или пытался поцеловать. Но в конце концов его затащили к себе мамы и зажав в кружок стали ехидно допытываться – где он такое видел и что с ним теперь сделать? Но это было так добродушно, ласково и, главное, они даже не пытались целовать его, а только обнимали и обзывали всякими ласковыми словами. Потом его перетащили к мальчикам, но там кроме восторгов с ним уже говорили конкретно о каждом рисунке, разбирали их, и это было уважительно и почти на профессиональном уровне.

Когда же он добрался до дома – а теперь их трехкомнатный номер был его домом, то первой его поздравила Тоня.

– Гриша, твои рисунки произвели такое впечатление на всех! Мы с Толей уже привыкли к твоим рисункам, а они-то не видели! Ты бы слышал, что там говорили! И какой ты молодец, и как ты сумел увидеть такое, и всем хотелось получить свои портреты. Это твой успех, дорогой мой художник! Ты не рад? Что с тобой?

– Знаешь, я рад … Но ведь там нарисовано то, что я о них думаю, а не то, что есть на самом деле … Ведь я рисую не натуру … чаще всего. Поэтому я волновался.

– Я думаю, что ты угадываешь истинное лицо каждого, и поэтому портрет совпадает с оригиналом … Твое внутреннее зрение оживляет каждый рисунок … Посмотри портреты знакомых тебе людей, выполненные профессиональными художниками – они немного не похожи на оригиналы, иногда даже очень непохожи … Иногда лучше оригиналов, иногда … ну, не хуже, но другие … Ты посмотри на портреты мам мальчиков – как они прекрасны, эти женщины … Ты бы видел, как на эти портреты смотрели их кавалеры! Тебе придется сделать копии и подарить им.

Когда пришел Свиридов, Гриша еще не спал. Анатолий был более сдержан.

– Ты молодец, сын. Я горжусь тобой. Ты настоящий художник, я знал это!

ВТОРАЯ ВЫСТАВКА

Круглолицые застенчивые девочки из обслуги затащили Гришу к себе в дежурку и легонько поколачивая его потребовали свои портреты. Но их поколачивания были больше похожи на ласковые шлепки, и Гриша, пообещав нарисовать их не удержался и ответил не менее ласковыми шлепками по их упругим попкам. Естественно, девочки повизжали для порядка, но увертывались они от рук Гриши не особенно старательно.

В штабе Свиридову предложили перенести выставку в холл кинозала – и места там побольше, и можно увеличивать количество рисунков.

Но следующая серия появилась снова в холле 401-го корпуса.

Зрители вели себя очень тихо, и Гриша, спрятавшийся за конторкой дежурной, не сразу понял причину.

Потом раздались сдержанные всхлипывания и Гриша не выдержал.

Перед рисунком, где был изображен пульт управления установкой, всхлипывала Вера Толоконникова, а рядом, тоже всхлипывая, утешала ее Лена Карцева.

А на рисунке в стекле приборов отражались два лица – в женщине можно было узнать совсем юную Веру Толоконникову, а в мужчине Вера узнала его, отца Димы.

Баранов застыл перед портретом красивой молодой женщины, вполоборота глядящей на него прекрасными широко открытыми глазами – это была его Василиса.

Народ прибывал, и всхлипывания продолжались. Мальчик подвел Полину Ерлыкину к рисунку, на котором задумчивый молодой мужчина протягивал палец через ячейку металлической сетки навстречу червячку молнии.

– Вот видишь, мама, и наш папа здесь …

Гришу не окликали, не благодарили, его просто крепко обнимали и целовали, и он не отбивался, а вглядывался в лица.

– Как ты смог это сделать? – обнял Гришу за плечи Петя Дормидонтов. – Ты ведь их никогда не видел – ни профессора, ни Кольку кудрявого, ни Василису … Ты художник божьей милостью, раз можешь изобразить такое … Теперь ты наш …

– Неужели я когда-то был таким? – Шабалдин удивленно разглядывал свой портрет, с которого на него смотрел молодой самоуверенный красавец с Золотой Звездой и орденом Ленина на лацкане великоватого ему пиджака, но при всей самоуверенности и недоступности было прекрасно видно, что человек это добродушный и даже робкий.

– А ты думал, – рядом стоял Потапович, – ты посмотри, как он меня изобразил!

У молоденького мальчика в джинсах и ковбойке на портрете, как казалось с первого взгляда, было очень мало общего с солидным мужчиной, стоящим перед рисунком. Но приглядевшись становилось очевидным, что это он, только постарше и посолиднее. Но рядом с мальчиком стоял пожилой мужчина, дружески положивший руку на плечо мальчику.

– Гриша, такого быть не могло, это мой учитель, но все равно спасибо … за память.